Да-да, а я, вот, такой наглец, что решил, что смогу. Ведь, сколько нас — трое..., тьфу! Ну, Д,Артаньян я, что ж теперь?
Небольшая группа, мобильная, хорошо вооружённая. Брал только "стреляных воробьёв". Есть шанс.
Грушники. Ха-ха. Как они меня развели! А я и повёлся. ГРУ. Для меня может быть только один ГРУ — Главное Разведывательное Управление Генерального Штаба Вооружённых Сил Российской Федерации. А для Коль-Коль — совсем всё иначе. И он вывел этих "грушников" на чистую воду. Никакое они не ГРУ. Это разведывательно-диверсионный отряд Донецкой Республики. А их "ГРУ" не более чем самоназвание. Понты ребята колотят. Те четверо, что представились "грушниками" воюют с первых дней. И только четверо и остались из первоначального состава. Они прорывались из какого-то окружения у какого-то Славянска. Вышли на бойцов ополчения ДНР. И ляпнул Манок, шуткой. Шутка затянулась.
Сам — дурак. Ну какие Лёлик и Болик спецы ГРУ? С такой комплектацией? Размер бицепса на скорость полёта пули не влияет. Потому, спецы все, как Путин — мелкие живчики.
Со мной вызвались и два "хохла". Непонятно — зачем? А я не люблю непонятки. Доеб... докопаться до них надо.
— А вы зачем вызвались? — деликатно, прямо в лоб, поинтересовался я.
Хохлов двое. Один — обычный парень. Белесый, взгляд твёрдый, губы тонкие. Сейчас — улыбнулся:
— Тут мечта детства вдруг исполнилась. Я из нашего дурдома, вдруг — оказался в кино "про немцев". Как у Симонова или Бондарева. Кто не мечтал бить немцев своими руками?
— Там могут быть не только немцы. Могут быть — совсем не немцы.
Губы парня сжались:
— Пох! Надоело уже — не понятно — кто свои, а кто — чужие. Кто прав, а кто — козёл! Тут ясно — тут наши, там — не наши! Наши — со свастиками, террористы-сепаратисты — с красными флагами и георгиевскими лентами. Вот где, командир, веришь?!
Он криком закончил, рубанув себе по горлу ребром ладони.
— Верю, — спокойно ответил я.
И повернулся ко второму. Этот — более сложный персонаж. Если первый парень простой и понятный, как червонец, то с этим — сложнее. Бородатый. Может, я ошибаюсь, но это многое значит. Борода ведь не стильная. Не модная. Не в угоду моде отращенная. Мне, например, ясно, что этот чувачёк — работник умственного труда. Не офисный планктон, а именно — думающий. Но, оторванный от реальности — капитально. Эти двое — полные противоположности.
— Я не знаю, — пожал плечами бородатый, — просто, считаю, что это правильно.
— Кем работал до призыва?
— Сисадмин.
— Что ты с ними делал?
— С чем?
— С сисями?
Бородач разинул рот.
— Нет, они тут ни при чём. Я — программист. Следил, чтобы компьютеры работали.
— Понятно. А стрелять ты учился в Контре?
— Нет. В армии. И ещё мы по выходным страйком занимались. Разрешите вопрос, товарищ командир?
Ну, вот. Угадал. Такие, вот как этот, становятся хорошими комиссарами. Если их вовремя не пристрелить.
— Нет, — ответил я. Хотя, более чем уверен, что всё одно спросит. Он ведь для этого и пошёл с нами. Я его интересую. Именно я.
— За что вы ненавидите хохлов?
— Ну, ты и чёрт, Борода! — усмехнулся я, — Привал! Давай выясним. Ты сам вызвался или тебя делегировали? Сам? Понятно.
Дело вот в чём. Такие вот типы, как этот, становятся мучениками, ботанами травленными или душой компании. Не лидерами, а именно — душой. Поэтому — придётся мне ему отвечать. Он, гля, олицетворение, сука, эгрегора. Говоря с ним, говоришь как бы сразу с большей частью этих попаданцев, вырванных из привычной среды обитания, оказавшихся в небывалом стрессе, привычно и незаметно для самих себя сложившие эту надличность, а Борода, так же привычно стал "управлять сетью". Осознаёт он это? Нет. Так вот у него с рождения повелось. Эмпатия развита.
Что им сказать? Как сказать?
— Как я говорил, вы у меня не первые из будущего. Первого я встретил тоже в тылу врага и вёл его к своим. Долго, болотами, окольными звериными тропами. Потому — много пообщались.
— Довёл?
— Нет. Когда линию фронта переходили, нас с ним — минами накрыли. Я его добил, чтоб не мучился. Не, не смотрите так — там без шансов было — кишки повылазили. Меня и самого так приголубило, что полгода по госпиталям помирал. Так что, было время подумать над нашими с ним разговорами. И как раз тема распада Союза и последующая судьба народов Союза меня нехило интересовала. У меня есть родные и на Украине...
— В Украине.
— Нет, дорогой, именно "НА Украине". Мне не веришь — Гоголю поверь — он хохол. Не отвлекай — сам запутаюсь. Так о чем я? А, не важно! Я вот чего хохлам — простить не могу. В общем, начну с того, что я — экономист. До войны был. А это — не специальность. Это — диагноз. Так вот, как экономист, я сопоставил Россию и Украину на старте — на момент распада Союза. По нескольким ключевым, для экономики стран, пунктам:
1. Финансы. Обе страны начинали с нуля. Хотя, нет. Россия — признала за собой долги СССР. Т.е. начинала с огромного минуса.
2. Промышленность. Сопоставимо. Хотя, Украина и, чуть, вырывалась вперёд из-за следующих дальше пунктов.
3. Территория и климат. Надо ли пояснять, у кого были преимущества по компактности территорий, равномерности распределения населения, мягкости климата, меньшего транспортного плеча меж ресурсами и местами их переработки? Большая часть России — территория рискованного земледелия. А половина — вообще непригодна для жизни — зима 75% времени года. Ресурсы — в вечной мерзлоте закопаны. Откопай их ещё! Довези. Ага, дороги в вечной мерзлоте — проложи. Наладь жизнь людей. Что жизнь в Сургуте, что на Луне — не большая разница. А у хохлов — уголь, газ, руда — рядом.
4. Трудоспособное население. Трудоспособное, трудолюбивое, грамотное, законопослушное — оно было одно в обоих странах.
5. Вооружённые силы. У хохлов осталась в наследство — Западная группа войск. Самая боеспособная. Где она к исходу века? И ядерное оружие у них было. Было, да — сплыло. Опять плюс — содержание ядерных боеприпасов — тот ещё геморрой и расходы!
6. Энергетику и транспорт не надо сравнивать — они были едиными в Союзе. Одинаковыми.
7. Научный потенциал. Опять преимущество Хохландии, что была первой в Союзе по поголовью учёных на душу населения.
Где всё?
Может, забыл что, не суть. То есть, Украина — оказалась даже на более выгодных стартовых позициях.
Более того, я сравнил бы Украину не с полузамороженной Россией, а с объединившейся в это время Германией. Эти страны — были сопоставимы. На тот момент. Как мы теперь знаем, Германия не только переварила ГДР, но и начала цивилизационный проект "Евросоюз". Тот же — Третий Рейх, но не силой оружия, а культурным поглощением, денежным связыванием.
А Хохландия? Мечтает войти в ЕС. А могла сама стать центром кристаллизации своего, славянского Евросоюза. Но, не стала.
И эту роль вынужденно взяла на себя Россия. В мире ведь как — или ты становишься лидером и собираешь вокруг себя "шестёрок", или становись чьей-нибудь шавкой. Иначе — сожрут. Или пан — или пропал. Украина не захотела стать паном. Стала набиваться в шавки к немцам.
И вот тут и появляется основное отличие хохлов от русских. Хохлы нам пеняют и колют в глаз — нашей "державностью", называют "имперским шовинизмом". Но, русские — не могут стать шавками. Не хочешь прислуживать — тащи ярмо цивилизационного проекта. И мы впряглись. И потащили. Белорусы подхватили, помогают. А хохлы — кривят рты, посмеиваются, поплёвывают.
Именно поэтому русские бывают разные — великороссы, белорусы и малороссы. Именно поэтому такое презрительное отношение русских к хохлам.
Так что, Советский Союз, или Российская Империя, или Российская Федерация в границах Российской Империи — это не больная фантазия шовинистов, реваншистов и других -шистов, а историческая необходимость. Необходимость для выживания. Ладно, это — в другой раз.
А как будет относиться один брат, впряженный в плуг, когда его младший брат, выросший, окрепший и возмужавший, презрительно отказывается помогать? Да, ладно, помогать — вообще отказывается работать. Накрасился, расчесался, нарядился в отцовские праздничные одежды и смотрит по сторонам — кому бы отдаться? Но, при этом, столоваться — ходит в избу брата, хотя тот и сам живёт кое-как, у самого — семеро по лавкам. Да отцов кредит — не погашен! Да ещё и соседи, оборзевшие, отцово поле — подрезают, забор постоянно отодвигают, дальнюю родню — забижают. А от родного брата — никакой помощи. Одно слово — блаженный. Если не сказать обиднее. Назвать его тем самым именем, каким называют продажных... Которые — честь свою продать готовы за кусок колбасы в красивой обёртке. Которые — мужичью пахотную долю готовы поменять на бабью, зависимую. Блядскую и продажную. Как вы относитесь к мужику, что бабьей жизнью живёт? Как? Пидорги? Модно, говоришь? Ребята, как же я рад, что не живу в вашем аду!
— Ну, я тебе понятно донёс свою мысль? — спросил я Бородатого.
— Но, ведь это не так! — вскочил тот, собрался продолжить.
Я тоже поднялся, жестом заставил его заткнуться.
— Я не претендую на роль последней инстанции. Это — сугубо моё личное мнение. Кроме того, весьма отвлечённое от реальности. Здесь и сейчас — хохлы — это лишь чуть более дотошные и чуть более хитровывернутые товарищи — не более. У нас, в Красной армии, есть только три национальности — русские, хохлы и чурки. И то, хохлы только те, что ротными старшинами стали. Или хлеборезами. Остальные — просто — бойцы Рабоче-Крестьянской. Красной. Армии. Это понятно? У нас тут нет национальностей. Все мы — скифы. Все мы — братья-славяне. У нас есть только — свой — чужой. Наш или — предатель. Друг или враг. Война идёт, ребята. Поэтому, я понимаю, тема для вас — животрепещущая, но мне — гораздо важнее, чтобы вы вернулись с этого "набега". Чтобы смогли попасть к нашим, в безопасность. Чтобы смогли реализовать свои самые потаённые мечты, стать тем, кем — даже не мечтали! Вам дан такой шанс! Вот ты, управленец сетью, тут даже компьютеров — пока нет! Хочешь сталь Биллом Гейтсом или Стивом Джобсом?
— Это возможно?
Я улыбнулся:
— Один попаданец ТАМ был — мастером литейного цеха. Сейчас, здесь, он — ведущий конструктор бронетехники. Он разработал самоходку СУ-76М. Имеет государственные награды. Лично получал из рук самого Калинина. Лично знаком со Сталиним и Берией. Миллионером стал. Процент получает с каждого самохода. И проценты с патентов на технологии, что воплотил. И его берегут. Пылинки с него сдувают.
Ха-ха! Почти так и есть. Сдувают пылинки. И в окружение посылают. Подставляют под панцердивизионы СС и Аненербе.
— Так что, впереди у вас — неограниченные просторы деятельности и развития. Дерзайте! В нашем молодом государстве трудящихся перед всеми — все дороги открыты! Королёв — сирота, сын учительницы, Рокоссовский — вообще поляк, Конев — крестьянский сын, Сталин — послушник духовной семинарии. Дерзайте. А можете и прожить простую и спокойную жизнь обывателя. После войны, конечно.
— После войны — будет другая война, — сказал хохол с тонкими губами, вставая, отряхивая штаны.
— Возможно. Будет. Или не будет. Хорош базарить. Время — против нас. До темна, нам надо, без приключений, до места добраться. Попрыгали, хроно-зайчики.
— Мы — не хроно-зайцы, — ответил один из осназовцев полка НКВД.
— Ну, да. Вы — белки-летяги. Не, лучше — летучие мыши. Бетманы, гля! Где детонатор?
Поднять настроение личному составу — первейшая обязанность командира. А меня так и прёт на смехуёвочки да пиндехаханьки. Истерика, кули! Сам себе я — психиатр. Сам себе — диагноз поставил, сам себя — и исцеляй!
Скифские набеги.
Добрались, в общем, без приключений. Люди попадали, где остановились — такой марш-бросок! В лучших традициях Суворова и его чудо-богатырей! А сам я побежал кругами искать сенсорами партизан. Нашёл их наблюдателей. Один — в бинокль любовался архитектурой стальных конструкций моста, один — пас тылы, третий — спал.
Спящего разбудили, отправили к командиру отряда. А наблюдатели стали мне излагать схему охраны моста.
К приходу командира партизан у меня вызрел план атаки. В общих чертах. Обсудили, согласовали. Потом. Сначала — обнимались. Командир — знакомец. Тот самый, мною — уже меченный. Его человека я тогда спас. И погоню от них отвёл. Поговорили немного.
Разошлись. Надо поспать. Утром — будем резать, будем бить, хороводы водить. День начнётся стрельбой.
Не черта оно не красит. Нет Громозеки, а мотивчик — сам в ушах стоит.
Холодно, пасмурно, темно, опостылевше-противно. Отовсюду сыпется влага, какая-то изморось висит в воздухе. Осень в небе, жгут корабли. Мне противно, но и охранникам мостовым — не мёд.
У них тут — всё по правилам. Даже секреты выставлены. Были. Тяжёлые пули винтореза пробили в них приличные отверстия, через которые теперь и утекало, светящееся в темноте, тепло жизни. Да-да, так это выглядит в тепловизоре.
Темнота кромешная. Осень, шесть утра. Без опаски, в полный рост, но медленно, чтобы тихо, иду к мосту. Если кто есть — я увижу тепловой отпечаток. Если это — не зомби остывший.
Охрана скучковалась в будке-сторожке, печная труба которой — светится на всю округу. А вот и пулемётное гнездо. Там ёжаться два тепловых отпечатка. На той стороне моста — то же самое. Ещё двое должны ходить по мосту, но я их пока — не вижу.
Свист в рельсах. А вот и поездок. Начало атаки. Под шум проходящего поезда, мои бойцы и партизаны — начнут сближение. Свистя колпарами в кривой, пыхтя паром, этот котёл на колёсах неотвратимо надвигался на мост, осветив своим прожектором сторожку, сетку металлоконструкций моста. Загрохотал по мосту вагонами.
Я вскочил, побежал, на ходу взводя гранату. Ф-1. Из будущего. Хотя, она с этих лет — не изменилась. Всё такой же ребристый лимон. Прыгнул, зацепился, вскинул тело на хлипкую крышу сторожки, опустил гранату в пылающий дымоход, шаг — и я уже ласточкой пикирую в пулемётное гнездо. Весом своим, сбивая пулемётчиков, бью их об землю, падаю на них сам.
Взрыв, пламя летит над моей головой. Визг обожженных, крики раненных. Нож у меня в руке, два взмаха — трепыхания пулемётчиков трансформировались в судороги.
Вскакиваю, двумя прыжками вдоль идущего поезда — набираю скорости, цепляюсь за поручень вагона, втягиваю своё тело на переходную площадку. Еду несколько секунд — мне на ту сторону надо. Пешком иди? Не барское это дело — ноги сбивать.
Несколько секунд всего. Не больше минуты прошло от подхода поезда. На той стороне моста коллеги Бородача, Александра Родионовича, только начали вываливать из сторожки, со свету удивлённо пялясь на противоположную сторону, где метались обожжённые взорвавшейся буржуйкой. И тут на них, с проходящего поезда, хищной гигантской птицей падает некто в фантастическом защитном костюме из будущего. Летят, отсечённые бесшумной бензопилой моего ножа — руки, вываливаются кишки, хлыщет фонтанами кровь.
Хохляская резня бензопилой.
Я — бешенным кузнечиком скачу меж врагами, широкими взмахами ножа перечёркиваю их тепловые отпечатки в отражении моего тепловизора.
