Похмельное утро

— Мы тут прикидывали уже. Вот, у меня далекие родичи на Кюсю. Там в селе тетки додумались украшения для еды делать. Из осенних листьев. Журналисты раструбили, что пожилые женщины в глубинке зарабатывают по десять миллионов за год.

— Ага, — хихикнул господин Ивахара. — У жены есть какой-то родственник, он по компьютерам или чему-то похожему. Так он привозил гайдзинские журналы: Time и Forbes. Даже туда попали тетки с листьями.

— Вспомнил, — сказал Синдзи. Пива он пить не стал: все-таки на работе. Выцарапал из обмерзшего автомата банку зеленого чая. — Три года назад кино, “Краски жизни”. Нас туда девушки заманили. Сокурсницы. Они-то, бедолаги, думали: драма про любовь. А там производственный роман.

Мужчины переглянулись и грустно посмеялись. Из окошка душераздирающе зевнул кассир — тоже стажер, Синдзи его видел еще в апреле на занятиях учебного центра, но все не выпадало случая нормально поговорить.

Сейчас, впрочем, Синдзи не горел желанием разговаривать с кем угодно. Коллеге он просто поклонился. Дорого обходится фотография с кладбища на Хакодатэ!

Кстати. Кладбища!

— Господа, если у нас тут одни лишь кладбища процветают, оснуем предприятие, ухаживающее за могилами. Отчего нет?

Электрик и фермер переглянулись. Электрик бесцеремонно вынул у Синдзи из руки банку зеленого чая, попытался прочесть состав на этикетке. Но тусклый желтый светильник тому нимало не способствовал. Господин Ивата фыркнул:

— Господин Рокобунги, лучше бы вы пили обычное пиво, чем травить себя подобной химией, куда напихано неведомо что. Виданное ли дело: заработок на могилах?

Синдзи пожал плечами: в этой компании он чувствовал себя достаточно своим, чтобы позволять себе жесты.

— Космические похороны. Прах в космос, на малых ракетах. Клиенту памятный знак, чтобы прикрутить на памятник.

Электрик поставил отнятую банку зеленого чая подальше и посветил Синдзи в зрачок узким сильным лучом служебного фонарика. Посмотрел на фермера, потом на кассира. Пробормотал:

— Вроде, не обкуренный.

— У нас нету космопорта, — вздохнул господин Ивахара.

— У нас есть росиадзины, — возразил стажер. — На Вакканае, в Нэмуро, и хрен знает, где еще. Договоримся с ними!

— Знаете что, господин кассир?

— Да? — кассир, плюнув на регламент, вылез из промерзшего закутка к людям.

— Вы же будете отмечать Бонэнкай?

— Разумеется, мы будем провожать старый год. Тридцать первого декабря, как положено.

— Так вы проследите за господином Рокобунги. Страшно подумать, на что он способен пьяным, если трезвым он выдает подобные мысли!

Стажер-кассир поглядел на Синдзи и чуточку ему подмигнул: что они понимают в ниппон тэцудо!

Потом сказал пассажирам:

— Не беспокойтесь, господа. Мы будем тщательно следить за моральным обликом коллеги в день О-омисока.

Омисока изначально просто название тридцатого дня любого месяца. В декабре тридцать один день, поэтому называется он “Большой Омисока”, О-омисока. Всего делов: еще один звук перед словом поставить. Почему гайдзины считают японский язык сложным?

Новый Год все хотят встретить в семье. Уважая это стремление, большинство японских фирм и государственных контор отпускает людей с двадцать девятого декабря по третье января. Лавина отпускников направляется по домам… А на чем?

Новый Год приходится на малый сезон тодзи — “зимнее солнцестояние” — и автострады в это время обычно заметены снегом. Или над ними бураны ревут, или гололед их выскользил так, что поди покрутись по горным серпантинам!

В зимнюю непогоду самолеты летают весьма относительно. И летают они только между аэропортами, а их в гористой Японии не так, чтобы очень много, и все в крупных городах, от которых в родное село так либо иначе придется добираться по земле.

Можно плыть кораблем, но это попросту долго. Япония только на глобусе маленькая. Если кто работает на Северных Землях, а живет на крайнем юге, скажем: в Сацума, ему корабликом семь суток туда и семь обратно, а отпуск-то весь — пять суток. Лучшим работникам года целых шесть, но поди еще выбейся в лучшие. И довезет кораблик лишь до порта, и хорошо еще, когда порт не закроется зимней непогодой… А в родной городок опять колесами.

Простому японскому служащему остается то самое, что некогда сделало Японию единой страной. Именно: Ниппон Тэцудо, Японские железные дороги. Есть государственные дороги: крупные быстрые линии, на которых всегда чистят снег. Но есть и громадное количество малых частных дорог, запустивших щупальца в такую глухомань, где ямабуси не молятся, тэнгу нос не морозят, ниндзя шпионить боятся, а про якудза там не слышали от начала мира. И да, мелкие railway снег тоже чистят, и особенно радуются Новому Году. Потому что праздничные отпускники запросто могут сделать кассу какой-нибудь поселковой ветке на весь будущий год.

А что из-за этого людям придется встречать Новый Год на работе — следовательно, вместо традиционной первой молитвы в храме, первого занятия кэндо или там кюдо, вместо первого упражнения в каллиграфии всех служащих ждет первое совещание, первый выговор, первый штраф Нового Года — им жаловаться некому, ведь сами выбирали.

В прошлом году по “белой шкатулке” дежурили тяговики с отделом сигнализации. На две тысячи шестнадцатый год выпало дежурить линейщикам, а в усиление им добавили самый маленький отдел JR Hokkaido. Сказали: там теперь Черный Демон, он, ежели чего, всех вывезет.

Первую половину О-омисока Черный Демон провел с веником и шваброй, с мешками старых бумаг “на выброс”, вытирая пыль с полок, перестилая ковры или помогая штатным уборщикам с чисткой больших покрытий.

Но вот уборка “белой шкатулки” завершилась, и сотрудники разошлись по кабинетам. За широкими окнами горели новогодние гирлянды; ветром шевелило светодиодные полосы и вывески. На горнолыжном курорте — восточнее, высоко над городом — стартовали первые ракеты пиротехнического шоу. Улицы Саппоро пустели на глазах: все разбегались по домам. Светились окна даже квартир вахтовиков и моряков, где люди бывали раз в месяц или вот на праздники, как сегодня. Там или сям за темным окном выделялся сиреневый прямоугольник телеэкрана с хорошо знакомыми всем полосами заставки: Национальный канал показывал новогоднее состязание “красные и белые”. В красных одеждах пели и танцевали женщины, в белых пели и танцевали мужчины. Зрители с помощью новейших достижений науки ставили через телефоны оценки. Перед полуночью счета подбивались, оценки вывешивались и победители уносили завоеванный флаг, чтобы потом целый год хвастаться.

Господин Рокобунги, напахавшийся на уборке, не смотрел на телевизор отдела, кто там побеждает: просто стек в кресло-вертушку перед своим компьютером и думал: хорошо хоть, пыль с монитора вытер. Скоро год работы, а за клавишами сидел, суммарно, недели четыре…

Позвонил дежурный охранник: привезли заказанную еду. Синдзи зевнул, потянулся и пошел помогать с коробками старшему коллеге Хирата Кэтсу и уважаемому господину Кимура Коджи.

Госпожа Хирата Сэтсу, выглядевшая втройне милее в праздничном, коротком и ярком, первым делом выхватила из доставленной Синдзи коробки пакет со стружкой “хана-кацуо”. Стружку снимали с брикетов особым образом высушенного тунца, снимали специальным лезвием, так что толщина стружки получалась меньше миллиметра. Насмешливо щелкнув ногтем (черный маникюр, машинально отметил Синдзи) по банкам с пивом, госпожа Хирата выгребла с офисной кухни нужное число кастрюлек и принялась готовить густой бульон-“даси”; стажер прямо заранее ощутил, как здорово бульон пойдет завтра, с похмелья.

Госпожа Кобаяси Рико не изменила образу “серой мышки”, только оделась тщательнее и в более дорогие вещи, что заметил и оценил вежливым комплиментом лишь уважаемый господин Кимура. Молодежь, увы, косила глазами на стройные ноги Сэтсу. Госпожа Кобаяси подумала: стажер понятно, а господин Хирата чего на сестру заглядывается? Впрочем, все мужики такие: сначала слюну пустить, а на что именно, можно и потом рассмотреть. Или не рассматривать, а переходить к делу наощупь… Госпожа Кобаяси вздохнула почти неслышно и проверила бульон. В двух кастрюльках “даси” уже кипел. Их госпожа Кобаяси выключила, досыпала еще тунцовой стружки, заметила время: минут через десять будет готово. Чтобы вкус получился насыщенней… А мужики, обычно, только насыщенный вкус и замечают… Придется потом еще подогреть, но уже не до кипения…

Госпожа Хирата Сэтсу выскочила к подругам в линейный отдел и притащила оттуда не только себе кавалера, но и пару симпатичных девочек, поставив им задачу как следует растанцевать господина Рокобунги. А то мотался, понимаешь, весь год по “лесам и горам”, насмотрелся там на сельских буренок с выменем до колен, забыл, поди, как настоящая городская красавица и выглядит!

В другое время господин Рокобунги смутился бы, наверное. Сейчас… Нельзя сказать: не заметил. Трудно не заметить, больно уж грамотно и продуманно девушки одевались к празднику. Там вырез на палец глубже, тут юбка короче всего на пол-суня, но эффект безусловно впечатляющий. Заметил, сравнил с Тошико — мимоходом, в одно движение, как сотни раз делал последние месяцы, замечая какую-нибудь красотку на улице — признал, что госпожа Танигути все равно лучше, и потому не взволновался.

Девушки, впрочем, только раззадорились. Господин Рокобунги ведь не объявлял о помолвке. И о том, что с кем-то встречается, слухов нет. А что ему кто-то нравится, как раз нормально. Парню в его возрасте обязательно кто-то нравится, иначе просто не бывает. Ну и что? Подумаешь, нравится. Провести вечер с коллегами святое дело даже для женатого.

Короче: вставай, Синдзи. Пошли танцевать. Не умеешь — научим. Не хочешь? Ай, как ты мило кокетничаешь. У своей девушки научился? А кто она? Ах, у тебя пока нету девушки? Тогда тем более, нечего стесняться. Вот смотри, это будет вальс: раз-два-три, раз-два-три…

Уважаемый господин Кимура хмыкнул и подмигнул зардевшейся госпоже Кобаяси. Они выпили по маленькой стопочке сакэ и посмотрели на вальсирующую между столов и принтеров молодежь с легким умилением. После чего, не сговариваясь, приняли еще по одной и закусили чем-то из принесенных ярких коробок.

Господин Хирата сделал тщетную попытку отбить у стажера одну из учительниц танцев, на что сестра оформила ему краткий выговор. Ты мол, непутевый, обязан думать исключительно о госпоже начальнице отдела общественных отношений. Молодость у тебя скоро пройдет, а приличную жену в дом ты никак не приведешь. Неужели твоя сестра должна все за тебя делать? Не пойдет, братец Кэтсу. Кончатся “новогодние дни” О-сегацу, чтобы немедленно пал к ногам госпожи начальницы отдела!

Господин Хирата почти уже собрался осерчать на столь великую наглость, как сестра, накрутив на палец темный локон и скромно потупив глазки, шепнула:

— А то я в последние три недели только и слышу от общественников: “Господин Рокобунги”, да “Черный Демон”! Словно кроме нашего Синдзи в “белой шкатулке” молодых парней нету вовсе. Гляди, братец: уведет Черный Демон твою судьбу, твой билетик в счастливое будущее!

Господин Хирата остановился и посмотрел на сестру внимательнее, но Сэтсу снова нацепила улыбку и включила обе ямочки на щеках, так что брат ее лишь выдохнул и пошел, пожалуй, тоже к линейщикам, поискать и себе девушку на танец.

Легко сестре говорить: “кончатся дни О-сегацу”! Празднование Нового Года длится когда по третье, когда по седьмое, а когда и по двадцатое января…

И потом: ну, начнет он ухаживать за госпожой начальницей отдела… Он младше, она старше, вроде как неправильно, только стыд глаза не выест. Все поймут его правильно: карьеру, так или иначе, надо делать. А какая карьера вырастает из самого мелкого и самого невнятного отдела в корпорации? Подсидеть начальника, уважаемого господина Кимура? Старый черт крепче священной криптомерии. И простоит, небось, еще два раз по столько…

А все-таки жаль золотого времени. Господин Хирата прямо видел, как захлопываются за ним двери, как наглухо зашиваются переведенные стрелки. Может, всей свободы его только и остались эти вот неразъясненные пока дни О-сегацу, неустановленной длины праздничный сезон…

Праздничный сезон все проводили по-своему.

Семейным проще: им женщины заранее готовят новогоднюю еду, чтобы хоть неделю в году отдохнуть от плиты. Вот и высокочтимому господину Танигути Шоичи любимая жена приготовила стопку из пяти коробочек, снаружи чернолаковых, а внутри покрытых красным.

Открыв первую сверху коробку, господин Сегун обнаружил в ней черные соевые бобы, сельдевую икру кадзуноко и сладкие вяленые анчоусы тадзукури — все для закуски сакэ. Правда, что сакэ он который уж год пил в лекарственных дозах, но выказанной заботе радовался и не стеснялся благодарить жену.

Никто не знает, сколько ему отпущено. Господин Сегун чувствовал это особенно остро. Со стороны Котооно так трогательно угощать его черными бобами, символом неустанной работоспособности. Еще в бобах какой-то там витамин от простуды, но хочется верить, что Котооно ждет от супруга не только, что Сегун чихать не будет.

Во второй коробке господин Сегун встретил жареную закуску: креветки эби. Их загнутый хвост как бы говорит: живи долго, живи до такой старости, когда у людей искривляется спина. Ну и заодно намекает, что пока твоя спина не согнулась. Мелочь, а приятно!

В третьей коробке нашелся морской лещ “тай”. На праздничный стол рыбу эту привело созвучие имени с “мэдэтай”, то есть: “радостный”. В этом году Котооно расстаралась и нарыла где-то (где-где: на рыбном рынке, конечно!) красный сорт леща, “мадай”, который во времена Абэ но Сеймея не гнушались подавать самому императору для “изгнания зла из кармы и помыслов”.

В четвертой коробке, которую раскрывали, понятно, далеко не сразу, дожидались часа вареные овощи. Корни растения конняку, похожие на то, что гайдзины стесняются произносить и безжалостно замазывают во всех, вывозимых из Японии, томиках манга. Длинные побеги стрелолиста, символ карьерного успеха. Наконец, простецкие корни лопуха, отбитые и вываренные в соевом соусе с сахаром. У лопуха мощные корни. Сегодня ученые говорит: лопух-де богат клетчаткой и снижает уровень холестерина. А испокон веку на праздничном столе крепкие, разветвленные, корни лопуха обозначали единство всех членов большой семьи.

Тут, конечно, господин Сегун подумал о непутевой младшей Тошико. Впрочем, за последний год непутевость Аварийной сильно снизилась, почти как тот холестерин. Девочка взялась за ум сосредоточенно и истово, как тренировалась в этих своих рукомашествах. Завела музыкальную группу, это же вообразить страшно! Господин Сегун думал не раз: могла бы завести ферму. Но повезло. Ведь не напрасно у гайдзинов есть присловье: “Самый быстрый путь разориться — скачки. Самый приятный — куртизанки. Самый надежный — сельское хозяйство!”