Критический эксперимент 2033

В ту же ночь Гай Клавдий умер. Поскольку время было бурное, похороны готовили срочно, но гладиаторский бой на них должен был состояться.

— 13. Квинт Гладиатор

Итак, Эбуций шёл в составе похоронной процессии. Аппий не поскупился: на похоронах должны были драться три пары гладиаторов. Две из них были смешанными: собственный гладиатор хозяина и срочно купленный раб, явно предназначавшийся на роль жертвы. В третьей же должны были сойтись Евгений и Круделий.

На счету Круделия было двенадцать выигранных боёв. У Аппия он служил не только гладиатором, но и палачом, пытая пленных, у которых надо было срочно получить сведения, или казнимых рабов: консуляр был расчётливым хозяином, и, если уж приходилось убивать раба, делал это не в пылу гнева и максимально эффективно для устрашения остальных. Да и в боях рудиарий прославился тем, что старался не просто убить соперникаЈ а сначала изувечить, затем ранить его максимально мучительно, а затем уж добить, поиграв с ним, как кошка с мышкой. Впрочем, домашние кошки римлян ещё не приручили.

Бои состоялись на Марсовом поле. В первом из них хозяйский секутор (гладиатор с мечом и щитом) быстро прикончил неумелого ретиария с трезубцем и сетью, а во втором, наоборот, умелый ретиарий махавшего мечом, как палкой, секутора. Граждане были недовольны: бои оказались явно халтурными. А ведь собралось более десятка тысяч народу, включая почти всех сенаторов. Пришёл даже сам диктатор.

Эбуцию дали снаряжение ретиария, а ведь тренировался он в битве с мечом. Видимо, в качестве издевательства и чтобы продлить мучения врага, ему положили и доспехи, которые в своё время дал Аппий в долг и которые вернулись к нему за бесценок. А вот Круделий получил снаряжение скиссора, отличавшееся от секуторского тем, что в левой руке вместо щита было нечто типа больших ножниц, чтобы терзать противника, нанося неглубокие, но мучительные раны и вырывая куски тела.

Неожиданно пришло решение. Не надевая доспехов и не беря в руки оружия, Евгений вышел в середину круга и заявил: "Я готов". Круделий, полностью экипированный, расхохотался добрым смехом (у хищника, который смотрит на обречённую жертву, отрицательных эмоций и злости нет) и двинулся на него, предвкушая забаву.

Евгений вошёл в боевой транс и начал уворачиваться, постепенно выводя противника из себя и ловя момент, когда тот потеряет равновесие. Через несколько минут взбешённый Круделий, которому не удалось нанести ещё ни одной раны и над которым уже начали насмехаться зрители, поскользнулся, и моментально правая рука его оказалась сломанной. Но в левой были грозные ножницы, и противник успел нанести Эбуцию глубокую рану на ноге, из которой хлестала кровь, но движений она, слава Марсу, не сковывала. Медлить было больше нельзя, и, вновь выведя противника из равновесия, Евгений вырвал его гениталии. Народ потребовал прикончить раненого, да сейчас это было скорее милостью. Евгений раздробил Круделию горло ногой.

Кровь остановили, и восхищённые народ и сенаторы потребовали свободы Эбуцию. Диктатор провозгласил его свободным. Аппий воспринял это с каменным лицом: всё было по закону. Но тут Эбуций неожиданно для всех попросил Мания Валерия:

— Диктатор, можно обратиться к тебе с просьбой?

— Имеешь право, как герой дня.

— Объяви, что я не считаюсь рудиарием, поскольку я не брал гладиаторского оружия и не надевал гладиаторских доспехов. Я не хочу, чтобы меня считали презренным отбросом и называли гладиатором.

Народ зааплодировал, а Валерий на минуту задумался:

— В пылу ссоры всё равно тебя будут так называть. Раз уж не избежать опасности, нужно превратить вред в пользу. Я присваиваю твоему роду cognomen Гладиатор, который для тебя будет agnomen. Поэтому тебя никто не сможет оскорбить этим словом.

Итак, полное имя теперь стало Квинт Эбуций Фефилий Гладиатор, а дети, если они появятся, будут Эбуции Гладиаторы. Действительно, теперь это слово не бесчестило. Ведь позорное прозвище "скотина" превратилось в почтенный cognomen Брут.

— Слава Квинту Гладиатору! — кричали зрители. Теперь Евгения все будут называть именно так.

И тут у Квинта Гладиатора неожиданно зачесалась интуиция, подвигнувшая его ещё на одну дерзость. Он попросил ликоподия для жертвы, и улыбающийся Валерий пожаловал ему щепотку ладана. Герой дня демонстративно поднял доспехи, подошёл к алтарю Марса и сказал:

— Я принимаю перед лицом бога Марса дар, преподнесённый мне консуляром Аппием Клавдием Сабином со словами: "Salus patriae suprema lex" (благо Отечества — высший закон) и возжигаю в знак этого и во искупление того, что в момент преподнесения дара у меня не было рядом алтаря Марса, чтобы достойно возблагодарить бога за данное по воле его благо, в жертву Марсу этот ладан и клянусь использовать полученное вооружение во благо Отечества и не во вред дарителю.

И Квинт благоговейно посыпал в огонь ладан, воскурив благовоние.

Вот теперь Аппий дико сверкнул глазами, но сдержался. Его собственные слова во время процесса вернулись к нему самым жестоким и позорным способом, и он, подойдя к алтарю Марса, объявил:

— Я дарю ради блага Отечества центуриону Квинту Эбуцию Фефилию Гладиатору эти доспехи в полную собственность, не требуя никакой платы или услуг и не обременяя их никакими обязательствами или условиями. И при этом я клянусь Марсом, что я и весь род мой будут на вечные времена врагами роду Эбуциев Гладиаторов и станут вредить им всеми способами, не наносящими ущерба Отечеству и невинным людям.

Аппий возжёг ликоподий, и народ стал шушукаться: "На достойную жертву поскупился, жадина!" При этом все забыли, что Аппий жертвовал своё, а Квинт — благоприобретённое. Евгения вдруг неудержимо потянуло добить врага, тем более что члены его рода оказались не очень довольны: не пристало роду знатнейших патрициев публично враждовать с ничтожным плебейским родом. Но самое главное, сородичам совсем не нравилось, что клятва Аппия связывала в то же время их.

— Повторная клятва ничтожна. Ты, Аппий, уже клялся мне перед богами в помецийском лесу в вечной вражде.

Законоговоритель и диктатор подтвердили, что, поскольку римляне нерушимо соблюдают клятвы, повторная клятва не имеет силы. Род Клавдиев облегчённо вздохнул.

Поскольку у римлян ещё не было писаных законов, у них, подобно исландцам, была должность законоговорителей. Они помнили законы и эдикты. Правда, для облегчения запоминания они записывали краткие формулы законов на дощечках и в случае необходимости порою долго рылись в своих дощечках, хранившихся без всякого порядка. Но сейчас такой нужды не было.

На сей раз героя дня стали наперебой приглашать в гости богатейшие плебейские роды, и Евгению пришлось быстренько попросить дощечку и записывать на ней приглашающих, чтобы никого не обидеть и наносить визиты в последовательности высказанных приглашений. Присутствовавшие плебеи и некоторые патриции (видно, многие из них были втайне довольны полным поражением Аппия, и в первую очередь диктатор) собрали денег. Словом, на ближайшие пару месяцев, а то и больше, думать о хлебе насущном и о жилище нужды не было.

— 14. Царь Аппий

Целых три народа объединились на сей раз в союзе против римлян: вольски, сабины и эквы. Если бы они не потратили время зря, договариваясь друг с другом, и напали бы, пока диктатора не было, у них были бы все шансы на победу. Узнав о назначении диктатора, они стали медлить ещё сильнее, обговаривая новые планы, а заодно, может быть, дожидаясь истечения полномочий Валерия.

Квинт Гладиатор по нескольку дней жил у самых влиятельных плебеев. Они присматривались к победителю Аппия Клавдия. Если бы он не был начисто разорён, его, наверно, выдвинули бы в трибуны, чтобы он использовал своё красноречие и умение находить неожиданные для спесивых патрициев юридические ходы на благо народа. Но эту беду собирались поправить: практически в каждом доме ему представляли вдову и выражали готовность дать за нею в приданое хорошую усадьбу. Все эти вдовы имели сыновей и прослеживался второй слой такого благодеяния: по обычаям, ныне бездетный Квинт должен был немедленно усыновить одного из пасынков, и ему, как старшему сыну, перешло бы по наследству недвижимое имущество приёмного отца, тем самым фактически вернувшись в род. Приходилось выкручиваться, чтобы не испортить отношения и отделаться от "невесты". У Канулеев, например, произошёл такой диалог. Глава семьи, Гней, представил женщину лет тридцати с хвостиком.

— Это почтенная Канулея, вдова Тиберия Фидения. У нее было четверо сыновей, старший, Тит, унаследовал имущество отца, а двое выживших младших — Спурий и Маний — готовы служить тебе, pater familia.

Заметив большую бородавку на шее Канулеи, Квинт дерзко пошутил:

— Спасибо тебе, Гней Канулей. Но я боюсь, что ночью в пылу страсти потеряю разум, приму эту бородавку за фаллос врага и вырву его с корнем, как сделал с Круделием. Ведь не хочется же тебе, чтобы прекрасная Канулея истекла кровью?

Все расхохотались, и вопрос был исчерпан.

Но у Ретия Порция дело пошло по-другому. Он представил ему Порцию, вдову Нумерия Мафенаса. Поскольку Нумерий был третьим сыном, фамилия Мафенасов отпустила вдову с её сынишкой Авлом. Порция вышла, держа за руку четырёхлетнего черноглазого пострелёнка, который сразу забрался Евгению на колени:

— Дядя Квинт, ты ведь тот самый герой, который перебил сто вольсков голыми руками, а здесь прикончил подлеца Круделия и победил самого Аппия Клавдия?

— Авл, всех погибших у вольсков было сорок. Так что молва врёт. "Utile non debet per inutile vitiari". (Правильное не следует искажать посредством неправильного).

Поговорили ещё немного о разных мелочах, и тут пострел выдал:

— Дядя, говорят, что ты станешь моим отцом? Вот ведь как хорошо было бы!

Все невольно расхохотались, хотя сначала для порядка нахмурились и прогнали Авла. А двадцатилетняя симпатичная пепельноволосая, белокожая, сероглазая Порция "смутилась", закутав лицо покрывалом и поглядывая искоса на Квинта. Словом, Квинт был сражён.

Свадьбу решили сыграть торжественно и дать вдове в приданое усадьбу недалеко от Пренесте, возле герникских гор. Место, дескать, красивое, благодатное, хоть и не безопасное, но не герою уходить от военных тревог. Поэтому потребовалось совершить все обряды, объявить заранее о помолвке, и свадьба была назначена через месяц, сразу с оговоркой, что, если за этот месяц вспыхнет война, то в первый счастливый день после роспуска армии.

Почти у всех гостеприимных хозяев повторялись истории, подобной той, что случилась с молодым Павлом Канулеем.

Он на второй день рано утром встретил Квинта при выходе из его таберны и попросил:

— Славный Квинт Гладиатор! Твоё боевое искусство стало уже легендой. Нет ли на тебе обета перед богами сохранить его в тайне, и мог бы ты немного обучить меня?

Евгений, зная, что практически у всех народов, у которых ставка в войне делалась не столько на организацию, сколько на индивидуальную смелость и умения, были школы рукопашного боя, не счёл это нарушением культурного эмбарго и не отказался.

— Есть на мне обеты, но они не мешают мне учить достойных. Выйдем во внутренний двор.

Всё у Павла шло наперекосяк. Где нужно было расслабиться, он напрягался, где нужно было отключить мысль, начина думать и терял время. Но, весь избитый и многократно поверженный наземь, он лишь воспылал ещё большим желанием.

— Если ты не запрезирал меня за тупость и неумелость, мог ли бы ты завтра ещё раз преподать мне урок?

На следующий день у Павла стало получаться ещё хуже. Поэтому на третий день Квинт сказал:

— Духовно ты не готов. Сейчас попытаемся начать учить тебя следить за духом и разумом своим. Садись, как я тебе покажу, и повторяй сначала за мной, а потом мысленно, слова.

И Евгений произнёс мантру, которую он создал сам таким образом, чтобы она ничего преждевременно не открывала.

— Бог, имя которого неизвестно, светлый создатель мира, царь мира нашего и всех миров и времён, тот, перед кем отчитываются все боги всех народов, даруй мне ясность и твёрдость духа, а я обязуюсь использовать её, чтобы твёрдо и честно идти путями своими.

Никогда не сидевший по-восточному Павел стойко выдерживал необычное упражнение, и, когда еле-еле встал на затёкшие и болевшие ноги, вдруг сказал:

— Я понял, сколько я не понимал. Мне нужно было бы долго и упорно учиться у тебя или у твоих загадочных учителей.

— Ты сейчас сказал решающие слова. "Radices litterarum amarae sunt, fructus dulces". (Корни наук горьки, плоды сладки). Если мне боги дадут возможность учить тебя по-настоящему, я буду. Но тебе это недёшево обойдётся во всех смыслах.

— Я и моя семья готовы. Если на тебе нет обета, мог бы ты сказать, где учат такому бою?

— Могу лишь сказать, что в неблизких краях на востоке.

— Понял. Я уже слышал, что ты в молодости ездил с купцами в Грецию и там исчез лет на пять. Мне рассказывали о греческой борьбе панкратионе. Но я думал, что это лишь развлечение, игры гречишек.

Другие поняли, что Квинт учился в Египте или вообще в далёкой загадочной Вавилонии. Один даже робко высказал догадку про Индию. Заодно всем стало ясно, почему Квинт раньше свои боевые навыки не применял: наверняка обучение было связано с жестокими и неразглашаемыми обетами могущественному неизвестному в Риме богу. Сейчас этот бог разрешил показать искусство и учить ему. Квинт уже стал подумывать о том, чтобы зарабатывать на жизнь, создав "школу боевых искусств".

Тем временем умер пожилой царь жертвоприношений Гай Юлий Цезарь. Это звание римляне ввели после брутовой революции, поскольку по ритуалу на многих религиозных обрядах председательствовать должен был царь, а кое-где лично приносить жертву. Не было титула почётнее и ничтожнее, чем этот. Избирался или назначался диктатором царь жертвоприношений пожизненно, носил древний драгоценный венец и пурпурную тогу, сидел в Сенате и на Форуме на курульном кресле, но не мог занимать никакой другой должности и говорить в официальной обстановке имел право лишь тогда, когда это требовалось по ритуалу молитв и жертвоприношений, и лишь ритуальные фразы. Царь жертвоприношений немедленно исключался из списка Сената и не мог голосовать даже на Народном собрании.

Поскольку народ, и особенно трибун Гай Сициний, всё время припоминали Аппию, что он назвал себя царём, как кричали демагоги, или приравнял себя к царю, как говорили те, кто больше считался с истиной, Валерий решился на эффектный шаг, дабы пресечь недовольство граждан и полностью обезвредить соперника. Он назначил Аппия Клавдия царём жертвоприношений. Сенат почти единогласно утвердил это, а народ ликовал.

После того, как Аппий с каменным лицом надел на себя царский венец и уселся в курульное кресло, Валерий вызвал к народу послов от латинов. Эквы, которым надоели бесконечные переговоры о союзе, вторглись в латинские земли. После последней латинской войны пленников отпустили без выкупа, но в обмен на это потребовали от латинов больше не начинать войн и не брать оружия. Теперь латины просили либо защитить их, либо разрешить им воевать самим. И Сенат, и народ были единодушны: лучше воевать за латинов, чем дать им вновь вооружиться и объединиться. Латинским послам ответил диктатор: