Страж морского принца - 2

— Ваше высочество, — склонил голову Даголар в неожиданно почтительном, но не подобострастном поклоне и тут же выпрямился. — Простите за откровенность, но вы мне тоже не слишком нравитесь. Чересчур много слухов ходит по Акаланте о вас, вашей избранной и о... многом другом. Вы считаете Эруви другом? Что ж, вам лучше знать, хотите ли вы ей счастья.

— А вы уверены, что сделаете её счастливой? — тихо сказал Алестар немеющими от ярости губами. — Может быть, Эруви достойна большего?

— Это решать самой Эруви, — с мягким спокойным достоинством ответил кариандец. — Я горд и счастлив её выбором, и моя жизнь принадлежит ей в Карианде, в Акаланте, да хоть на краю света. И я бы очень хотел остаться в Акаланте и стать его верным подданным. Но если я пойму, что ваше внимание к Эруви далеко от... дружеского...

— Вы возьмете её в охапку и вернетесь в Карианд? — угрюмо съязвил Алестар, пытаясь скрыть замешательство от слов и тона Даголара и чувствуя, как отступает злость.

— Нет, в Маравею, — серьезно ответил кариандец. — Я маравеец по одному из родителей, там у меня родичи и торговые связи. Я люблю Карианд, но знаю, что он умирает. Уж вы-то должны понимать, почему я не хочу везти Эрувейн туда. Я бы и остальную семью забрал с радостью. Суаланские жемчужницы — это только начало. Всем нам предстоят тяжелые времена, но если Акаланте и вправду храним богами, лучше бы Эруви остаться здесь. Маравея — это на крайний случай.

Сейчас он держался совсем иначе, голос стал едва ли не просительным, хотя было видно, что просить Даголар не привык. И Алестару стало почти стыдно, потому что он ясно понимал: на самом деле кариандец просит за Эрувейн. Значит, он действительно любит Эруви? Если только это не маска, чтобы втереться в доверие, войти в богатую и знатную семью, а потом еще и родичей сюда своих перетащить — сам обмолвился. Но причем тут жемчужницы Суаланы? И что Алестар должен знать об умирающем Карианде? С чего вообще Даголар несет такие глупости о древнем и могущественном городе? Хотя сейчас речь не об этом.

— Теперь послушайте меня, ири-на Даголар, — сказал он, отбросив пока все непонятное. — Чтобы ни говорили слухи и сплетни, я не прошу верить мне, но не смейте ни в чем подозревать Эруви. Она была мне дорога задолго до вашего появления, и сейчас ничего не изменилось. Мы всегда были только друзьями, слышите? И как друг, я сделаю для неё все что угодно. Хотите остаться в Акаланте? Извольте, я сам поговорю с отцом и попрошу его об этом. Но если я узнаю, что вы запечатлели Эруви ради выгоды или обидели её... Я вас в медузью слизь разотру, Даголар. Эруви мне как младшая сестра, клянусь Тремя.

— Я понимаю, ваше высочество, — так же ровно откликнулся Даголар. — И если так — тем лучше. Простите, вот она возвращается с вашей избранной. Могу я надеяться, что при Эруви...

— Можете, — буркнул Алестар, поворачиваясь к плывущим.

Быстрый внимательный взгляд Эрувейн он выдержал почти с чистым сердцем, даже заставил себя как можно теплее улыбнуться. И подтвердить обещание приплыть на свадьбу. Непременно с каи-на Джиад, как же иначе? Упомянутая каи-на Джиад тоже улыбнулась, причем куда искреннее. Кажется, Эрувейн и жрица понравились друг другу, и от этого немного потеплело на сердце. Даголар смолк, лишь изредка из вежливости роняя пару слов, зато Эрувейн разговорилась и болтала за всех, рассказывая легенды Арены, а потом потащила их к Камню Неизвестного Бога, и Алестар только молча подосадовал, что сам не сообразил отвести туда Джиад.

— Что это? — с любопытством спросила жрица, когда, проплыв всю Арену, они оказались у высокой каменной стелы, покрытой полустертыми письменами.

— Пусть Алестар вам расскажет! — провозгласила Эрувейн, устав поддерживать видимость беседы в одиночку. — Аль, пожалуйста!

— Я знаю не больше остальных, — пожал Алестар плечами. — Говорят, здесь написано имя Неизвестного Бога. То ли одного из детей Троих, рожденных ими для суши, то ли и вовсе глубинных. Но говорят, что раз в жизни можно приплыть сюда, оставить в жертву монету и попросить.

— О чем попросить?

Джиад и Даголар разглядывали Камень, подплыв ближе, Эрувейн сияла, словно сам Неизвестный Бог только что лично обещал исполнить её желание, а Дару и Кари с непроницаемыми лицами терпеливо ждали, выглядя точь-в-точь, как родители, взирающие на неразумных чад. Не верят в силу Неизвестного Бога? Ну и ладно, их дело.

Сам он свое желание потратил давным-давно, еще в детстве. Отец первый раз взял его на Арену, а после гонок Алестар тихонько сплавал к Камню, о котором рассказывали друзья, и бросил к подножью камня монету, зажмурившись и прошептав самое-самое заветное, что мог придумать. Он впервые увидел в тот день последние большие гонки. Арена была полна звуков, красок, счастливых азартных лиц, а внизу, в плотной светлой зелени воды, летели десятки стремительных зверей с приникшими к их спинам седоками...

Что еще он мог тогда пожелать, кроме глупости? Ну вот, сбылось. Уже который год подряд его называют лучшим наездником Акаланте. Неизвестный Бог исполнил желание, но сейчас Алестар с радостью вернул бы тот момент, чтобы сказать на ухо себе, тогдашнему, что слава повелителя Арены не принесет ему ничего, кроме горя. Если бы он тогда отказался от предложения Кассии...

— О чем угодно, — хмуро сказал Алестар под скрестившимися на нем взглядами. — Говорят, что Неизвестный исполняет любое желание, если оно действительно заветное. Но только одно.

Даголар с решительным лицом полез в кошель на поясе, вытащил горсть монет, выбрал самую большую. Спрыгнув с салту, почтительно положил монету в горку других: ржавых, позеленевших, тускло поблескивающих или покрытых патиной. Все дно перед Камнем было усеяно круглыми, квадратными, целыми и продырявленными монетками из всевозможных металлов. Золотой кариандца упал в общую груду, мгновенно слившись с ней, будто уйдя вглубь, пока Даголар, по-детски зажмурившись, что-то шептал себе по нос, а потом торопливо обернулся к избранной.

— А вы, госпожа Джиад? — Эрувейн улыбалась, явно не сомневаясь, что желание кариандца имеет отношение к ней. — Ваш бог не обидится, надеюсь?

— Малкавис? Нет, конечно... — как-то растерянно сказала Джиад, глядя на кучу монет, расстилающуюся у подножья Камня. — Но я...

Теперь все смотрели на человека, и Алестар подумал, что хотел бы узнать желание Джиад. Вдруг получится исполнить? Но о чем может просить жрица? О свободе? О мести ему? Или, может быть, у неё есть настоящая мечта? Заветная, невозможная...

Джиад, проведя ладонью по поясу, вдруг просветлела лицом. Только сейчас Алестар заметил, что у жрицы нет кошеля, а золотой кругляш, блеснувший в пальцах, она вытащила откуда-то из одежды.

— Можно? — спросила Джиад то ли у них, то ли у Камня, но все иреназе разом закивали, даже Кари с Дару.

Покинув седло, жрица подплыла к Камню и несколько минут разглядывала знаки на нем, даже стерла рукавом легкий налет мха сбоку. Затем, будто опомнившись, бережно положила монету к подножью, шепнула что-то, склонив голову, и вернулась к салту.

К проходу с Арены возвращались молча. Даголар и Эрувейн, попрощавшись, уплыли дальше, и Алестар их понимал. Слишком часто смотрели эти двое друг на друга, и даже их салту плыли совсем рядом, повинуясь воле хозяев, так что кариандец мог постоянно касаться то плеча, то волос Эруви, а та всякий раз вспыхивала, как утренняя заря. Видеть это было сладко и больно, внутри ныла дурацкая мучительная обида, напоминая, что если бы не его глупость и жестокость, сейчас и он мог бы так... Но с кем? Если бы тогда он не запечатлел Джиад...

Окончательно запутавшись, Алестар не сразу понял, что Джиад, плывущая рядом, что-то спрашивает.

— Что? — переспросил он, выныривая из мерзких, как грязная вода, мыслей.

— Этот Неизвестный Бог, — терпеливо повторила Джиад. — Откуда взялся его камень?

— Понятия не имею, — снова пожал плечами Алестар. — В незапамятные времена то ли нашелся на затонувшем корабле, то ли штормом принесло.

— Ну, из Чарисы такую махину никакая буря не приволокла бы, — задумчиво отозвалась жрица. — Там на чарийском надпись. Но я старый чарийский почти не знаю, да и буквы полустертые. Всего одно слово разобрала.

— Слово? Какое? — Алестар никогда не слышал о Чарисе, где бы она ни находилась.

— Всеядное, — серьезно сказала Джиад, только глаза у неё подозрительно блестели. — Не знаю, как зовут Неизвестного Бога, но на камне написано что-то про всеядное жи.

— Жи?

— Да. А дальше ничего не видно, — с сожалением подтвердила Джиад. — Но надеюсь, что просьбы этот Жи-как его-там действительно исполняет.

— А о чем ты просила? — стараясь говорить равнодушно, бросил Алестар.

— Я? Ни о чем, — легко и как-то грустно улыбнулась жрица. — Моя судьба в воле Малкависа, ему и решать, что с ней делать. Это была чужая монетка. Я попросила, чтобы Неизвестный Бог исполнил желание того, кто дал мне ее. И чтобы это исполненное желание не пошло во вред, конечно. Люди не всегда осторожны в желаниях.

— Это... точно, — с трудом выговорил Алестар, понимая, что не может и не хочет узнавать, кому принадлежит проклятая монета и чье счастье для Джиад дороже собственной мечты. Без того слишком больно.

* * *

Хорошенькую юную иреназе с копной вьющихся светлых волос и нежным лицом Джиад помнила по охоте. Девушка еще осадила тогда Миалару с удивительной для такого цветочка решительностью... Сейчас Эрувейн сияла от счастья, как начищенная пряжка на поясе новобранца. Или как обручальный браслет — широкий, золотой с россыпью синих камешков — что охватывал её запястье. Приглашая каи-на Джиад на свадьбу, девчушка то и дело трогала явно тяжелое для её руки украшение, каждый раз поглядывая на него со смущенной радостной гордостью. Это было так умилительно, что Джиад невольно позавидовала и про себя от души пожелала счастья, вслух пообещав прийти, если на это будет воля принца Алестара и его отца.

И, конечно, её тут же поволокли знакомиться с женихом.

Пока Эрувейн щебетала, как целая стая веснянок, Джиад обменялась короткими вежливыми поклонами с Даголаром ири-на Карианд и, присмотревшись, решила, что кариандец — вполне достойная партия. Гораздо старше Эруви и не слишком хорош собой, он источал спокойную уверенность, а во взглядах на избранницу читались непоказные внимание и нежность. И тем более было непонятно, почему Алестар так мрачен и угрюм. Явно что-то не то звенело и дрожало между ним и опасно-спокойным кариандцем, будто невзначай пустившим салту как раз между принцем и своей нареченной. Неужели у рыжего что-то было и с Эруви? Но Миалара говорила, что наоборот...

Окончательно запутавшись, Джиад смиренно выслушала кучу и вправду интересных рассказов об Арене, проплыла за всеми к Камню и бросила бы монету — жалко что ли? — но в последний момент поняла, что денег у неё как раз и нет. Вот ни монеты, в самом деле! Кошелек остался то ли в хижине наемников, то ли у Лилайна — она уже и не помнила. Но точно знала, что просить у Алестара не будет.

И вдруг Джиад поняла, что одна монета у неё есть! Будто кто-то толкнул под локоть, рука сама потянулась к потайному кармашку в поясе, куда она еще в Адорвейне спрятала золотой рыжего конюшонка. И стоило тяжелому кругляшку лечь в ладонь, как Джиад всей сутью поняла, что это правильно. Вот это — правильно.

Склоняясь к подножью чудовищно старого жертвенника Неизвестного Бога, она безмолвно пожелала счастья мальчишке. О чем попросил бы сам рыжик? О новой семье, настоящем достойном ремесле, удаче в жизни? Этого было слишком много для одного желания, и Джиад, бросая монетку, проговорила про себя древнее благословение жрецов Малкависа: "Пусть судьба ведет его верным путем через достойную жизнь к счастливой нескорой смерти". А когда монета упала, странно мягко и тяжело даже для золота, поняла по дрогнувшим вокруг связям реальности, что слова её услышаны.

Эруви с Даголаром уплыли, еще раз заручившись обещанием непременно и обязательно прибыть на свадьбу, а Джиад осталась наедине с Алестаром, еще сильнее помрачневшим, хотя куда уж... Дару и Кари смотрели непроницаемо, им в отношения благородных каи-на не полагалось вмешиваться по должности, а Джиад вдруг поняла, что устала. Не столько телом, сколько душой устала от недомолвок, дурного настроения рыжего, любопытных взглядов, как бы вежливы и сдержанны эти взгляды ни были. Арена давила, нависая чудовищной тяжестью каменных глыб, в висках ломило и тянуло, хотелось протянуть руки к огню, выпить горячего — и не опостылевшей тинкалы, а вина или даже молока...

— Возвращаемся в город, — хмуро бросил Алестар и тронул салту, выплывая вперед, за что Джиад была рыжему почти благодарна: хоть не придется видеть по дороге его недовольную физиономию.

Подумалось, что сейчас она и на тинкалу согласится — лишь бы погорячее и послаще. Единственная радость в море — тепло. И попросить, что ли, земной еды? Достали же ее в прошлый раз, а теперь иреназе с людьми дружат куда больше. Уже привычно держа салту вслед зверю Алестара, Джиад подумала, что напрасно прячет от себя самой собственные мысли. Еда — лишь предлог послать весточку Лилайну, узнать, что с упрямым наемником. Король иреназе должен разрешить, он клялся обходиться с ней, как с гостьей, а не пленницей...

Черная громада дворца выросла впереди неожиданно, даже звездная россыпь огней туарры на стенах и в окнах почти не давала света в кромешной мгле ночного моря. Вдобавок, отчетливо похолодало, и Джиад невольно зябко поежилась.

Но в комнате, куда они с рыжим так же молча вплыли, оставив за дверью охрану, показалось чуть ли не холоднее, чем снаружи. Принц даже буркнул что-то удивленно, потом подплыл к стене и тщательно осмотрел ее там, где когда-то открыл потайной ход, но лишь в недоумении пожал плечами:

— Холодно, как в Бездне... Тинкалы хочешь?

Джиад молча кивнула, устало опускаясь на ложе и по привычке натягивая на колени покрывало, хотя толку от этого в воде было чуть больше, чем никакого. Рыжий дернул за рычаг, рявкнул на кого-то и вскоре сунул ей в руки блаженно горячий кувшинчик.

Если бы еще тинкала не остывала так быстро... Спеша выпить поскорее, Джиад чуть не обожгла губы и язык, сама разозлилась на свою жадность. Алестар справился с горячим питьем так же быстро, но куда изящнее, глянул — показалось, что с насмешкой. А потом придвинулся ближе и, повернувшись лицом, обнял за плечи онемевшую от такой наглости Джиад. Забрал у неё кувшинчик, нависая сверху, заглядывая в лицо жадными, расширенными от возбуждения зрачками, нетерпеливо отбросил пустую посудинку в сторону...

— Мы так не договаривались, — едва разжимая губы, процедила Джиад, тоже глядя в упор, не отводя взгляд, как не отвела бы его от готового кинуться зверя.

— И что? Тебе пары поцелуев жалко?

На мгновение мелькнула мысль, что Алестар снова под какой-то дурью, так лихорадочно блестели у него глаза. Джиад замерла, не сопротивляясь, но уже рассчитывая, куда ударит в случае чего. И принц, словно почувствовав её готовность сопротивляться, чуть отодвинулся, запрокинул назад голову, отбрасывая с лица мешающие пряди, плеснул широким плавником хвоста, пустив по телу Джиад упругую волну. Проговорил зло и как-то беспомощно: