Главным калибром - огонь!

— Возможно, Вирена, Роберта Николаевича, или Рейценштейна, Николая Карловича, — лакомясь пирожным, Алексеев пожал плечами. — В любом случае, все крейсерские операции в прибрежных водах Ляодуна лягут на Вас, Оскар Викторович.

— Я готов к любым нагрузкам и испытаниям во славу нашего Императора и Отечества, Евгений Иванович, — тяжело вздохнул начальник эскадры. — Жаль, что у меня нет Вашей энергии и оптимизма.

... Эх, знал бы ты, Оскар Викторович, чего мне стоит сей оптимизм, — с тоской подумал наместник. — Для меня каждая ночь — как адское пекло, испепеляющее душу и разум. А сколько приходится исписать бумаг, чтобы отбиться от столичных флотоводцев и генералов — не поверишь. То ли ещё будет, когда в феврале прикатят с инспекцией. Боже, помоги мне всё выдержать и не сойти с ума...

В дверь постучали, и на пороге появился начальник походного штаба генерал-адъютанта, генерал-майор Флуг, с телеграммой в руках. Быстро пробежав глазами текст, наместник улыбнулся, и поблагодарил Василия Егоровича. Тот сразу же удалился, тихонько прикрыв за собою двери.

— Ну-с, Оскар Викторович, предлагаю выпить стопочку коньяка за продукцию фирм 'Цейс' и 'Калес', — Алексеев удовлетворённо потёр руки. — Будем надеяться, что я не прогадал, и немецкое качество действительно самое лучшее в мире.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

**

— Да, слушаю, — едва закончился разговор с адвокатом одного из арестованных, как телефон зазвонил вновь. Автоматически отметив, что номер звонящего ему незнаком, следователь Томилин поднёс аппарат к уху.

— Здравствуйте. Анатолий? Майор Томилин? — в динамике зазвучал вроде бы знакомый старческий голос.

— Да, я. Кто говорит? — подтвердив предположение незнакомца, поинтересовался следователь.

— Это Маликов Вячеслав Михайлович, пенсионер-изобретатель. Вы недавно приходили ко мне, интересуясь визитом полковника Максименко, — быстро разъяснил звонящий. — Анатолий, Вы мне ещё оставили свою визитку, помните?

— Да, Вячеслав Михайлович, конечно, помню, — Томилин сразу же сменил жёсткий служебный тон на более дружелюбный. — Вы, наверное, что-нибудь вспомнили, да?

— Можно сказать и так, Анатолий, — пенсионер тяжело вздохнул в трубку. — Я сейчас нахожусь на вашей проходной, внизу. Пусть мне выпишут пропуск, я решил сдаться.

— Хорошо, пропуск сейчас будет, — произнёс следователь, чувствуя, как у него внутри всё холодеет. — Поднимайтесь на третий этаж, в триста двадцатый кабинет. По лестнице, и налево по коридору.

За те пять минут, что пенсионер поднимался, и шёл по коридору, майор Томилин прокрутил в голове, наверное, миллион мыслей. Обвиняя себя, что недосмотрел, недоглядел, ошибся, когда оценивал этого странного старика-изобретателя. А пенсионер, ведь, явно идёт признаваться, что именно он убил полковника Максименко. Чёрт, как же ты, следователь, ошибся, не веря своей интуиции!

— Анатолий, я не могу вывести Руслана из пограничного состояния, — произнёс старик, едва переступив порог кабинета. — Я знаю, это моя вина, но я ничего не могу сделать — Максименко нужна серьёзная помощь, очень серьёзная.

— Стоп! Полковник жив!? — подскочил к пенсионеру Томилин. — Но Вы же только что сказали, что пришли сдаваться. Объясните, я ничего не понимаю. Мой шеф жив!?

— Анатолий, если бы я только мог объяснить, — со вздохом шмыгнул носом Маликов. — Давайте, лучше, съездим ко мне, я по дороге всё расскажу, а дома Вы своими глазами на месте увидите, что, и как.

— Хорошо, Вячеслав Михайлович, съездим к Вам домой, — интонация слов следователя не предвещала ничего хорошего.

Спустя пару часов майор Томилин и пенсионер-изобретатель стояли в подвале дома у 'саркофага', в котором мирно спал (СПАЛ ли?) полковник Максименко. Следователь, по дороге битый час слушавший рассказ старика, никак не мог решить, что говорить начальству. А главное — что теперь делать с Маликовым. Ясное дело, что пенсионер вовсе не собирался причинять вред здоровью высокопоставленного работника следственного комитета, но как это докажешь? Да и что это за аппаратура у старика, которая погрузила полковника в глубочайший сон? Сон, похоже, самый обыкновенный, не летаргический.

— Кхм, Вячеслав Михайлович, а Вы всё испробовали? — майор с надеждой посмотрел на изобретателя. — Может, что-нибудь упустили?

— Эх, Анатолий, неужели Вы думаете, что я столько времени просидел, сложа руки? — старик вновь шмыгнул носом. — Нет, я, к сожалению, здесь бессилен. Поэтому и вынужден был попросить Вас о помощи.

... Знать бы ещё, как я могу тебе помочь, — подумал Томилин, рассматривая листы 'саркофага', искусно маскировавшие тело полковника во время прошлого визита следователя. — Чёрт, а ведь в тот раз всё гудело и пищало, словно самый настоящий прибор. Ну, и жук, ты, Михалыч!...

— Анатолий, давайте попьём чая, — почесав бороду, предложил пенсионер. — Чувствую, что в ближайшем будущем у меня не будет такой возможности.

— Боюсь, что Вы правы, Вячеслав Михайлович, — согласился майор, ломая голову, под каким соусом лучше всего доложить о данном ЧП начальству. — В тюрьме с нормальным чаем бывает напряжёнка.

ГЛАВА 5.

Пятнадцатого января Алексеев издал приказ, предписывающий всем российским гражданским кораблям немедленно покинуть японские и корейские порты и воды. Невыполнение данного приказа влекло за собой крупные неприятности по линии политического сыска, как для капитанов судов, так и для судовладельцев.

Данное распоряжение, впрочем, совершенно не касалось 'Аскольда', три дня назад бросившего якорь в Чемульпо. Придя в этот корейский порт, крейсер 1-го ранга сменил там спешно отозванного в Порт-Артур 'Боярина', который выполнял тайную миссию по доставке в Корею флигель-адъютанта короля Коджона.

Вместе с 'Боярином' ушла и канонерка 'Гиляк', матросы с которой осуществляли охрану русской миссии в Сеуле. Русский посланник, действительный статский советник Павлов, был очень недоволен сокращением штата охраны, но ничего не мог с этим поделать против воли Алексеева. Недавно назначенный командир 'Аскольда', капитан 1-го ранга получил чёткий и однозначный приказ — смотреть в оба, игнорируя поползновения посланника подчинить крейсер воле дипломатии.

Уже отсутствовало телеграфное сообщение между Чемульпо и Порт-Артуром, на берегу шло строительство японцами складов и бараков, в порт постоянно прибывали пароходы под флагом Страны восходящего солнца. Вскоре количество 'мирных жителей' японской национальности с военной выправкой перевалило за четыре с половиной тысячи, и продолжало нарастать по мере подхода всё новых и новых транспортов.

В одной из последних телеграмм из Порт-Артура генерал-адъютант повелел следующее: в случае какого-либо осложнения обстановки в Чемульпо, или даже намёка на провокацию, 'Аскольду' следовало немедленно уходить в открытое море, и дальше действовать по обстоятельствам. По этой причине Константин Александрович посматривал на японский стационер — крейсер 'Чиоду' — с огромным желанием пустить тихонечко ночью пару мин в борт этого корабля. Однако ни о чём подобном в приказе Алексеева не говорилось, и каперанг не горел желанием спровоцировать войну какими-либо своими опрометчивыми действиями.

Японцы, кстати, словно чувствовали настроения русских, и старались лишний раз не задевать северных варваров ни в порту, ни на городских улицах. Командир 'Чиоды', капитан 1-го ранга Муракими из кожи лез вон, лишь бы показать всем — в первую очередь русским — миролюбивые намерения японского правительства. Мысленно же Мураками вынашивал различные планы, как уничтожить русский крейсер прямо на рейде. Надо сказать, что МГШ (морской генеральный штаб) Японии весьма недвусмысленно запретил воинственному командиру 'Чиоды' предпринимать какие-либо рискованные односторонние действия, чтобы не спугнуть русских раньше времени. Поэтому японец старательно разыгрывал роль пацифиста, желающего дружить со всеми, кто околачивался в Чемульпо.

Впрочем, Грамматчиков, имевший чёткие инструкции начальства, с самого начала раскусил лицедейство Мураками и его подчинённых, потихоньку готовя свой крейсер к быстрому рывку в открытое море. И 'Аскольд' и 'Чиода' постоянно поддерживали в котлах достаточно пара, чтобы немедленно дать ход.

Между тем, столичные дипломаты самоуверенно блеяли о мире, о продолжении переговоров, и прочей бестолковой лабуде. Получая подобные телеграммы из Петербурга, генерал-адъютант нервничал, начиная срывать злость на подчинённых. Досталось многим.

На это всё накладывалась бестолковая перепалка с Адмиралтейством, которая изо дня в день всё больше и больше раздражала Алексеева. Причиной нового конфликта стал эксперимент наместника со стрельбой на дальние дистанции. На одном из владивостокских крейсеров, задействованном в эксперименте, в конце декабря вышли из строя почти с десяток шестидюймовок Канэ. Откровенно говоря, на какое-то время 'Россия' практически полностью лишилась боеспособности, о чём кто-то бдительный тотчас сообщил в Петербург.

Генерал-адъютант напрасно пытался обратить внимание Авелана и прочих адмиралов на вовремя вскрытую проблему с орудийными станками. Столичные флотоводцы никак не могли взять в толк, зачем вообще тихоокеанцы проводят учебные стрельбы на больших дистанциях. Это противоречило всем канонам отечественной военно-морской науки, не говоря уже об износе и поломках матчасти, и большому расходу боеприпасов.

— Господи, ну, хоть бы скорее началась война, что ли, — перечитывая очередную телеграмму из Адмиралтейства, в сердцах бросил Алексеев. — Может, хоть тогда эти столичные шаркуны сообразит, что мы здесь не в бирюльки играем.

После Рождества наместнику стало окончательно ясно, что ему следует срочно подыскать кандидатуру на место начальника Отдельного отряда крейсеров, базирующегося во Владивостоке. Командующего этим соединением, контр-адмирала Штакельберга, подвело его хрупкое здоровье. В преддверии ожидаемой войны Эвальд Антонович не хотел брать на себя ответственность, которая легла бы тяжким грузом на его и без того расшатанное здоровье. Выбирать, собственно, было, особо не из кого, поэтому во Владивосток отправился контр-адмирал Витгефт, получивший подробнейшие инструкции и наставления от Алексеева.

С самого утра генерал-адъютант успел посетить порт, побывав на крейсере 2-го ранга 'Боярин', на котором снимали малокалиберные 'хлопушки', ставя вместо них 75-мм пушки Канэ. Затем наместник, сопровождаемый генерал-майором Белым, прибыл на Тигровый полуостров, посетив одну из батарей береговой обороны. Плановая инспекция прошла вполне удовлетворительно, и часам к трём дня Алексеев приехал на обед в свой дворец. Здесь наместника ожидал рапорт от лейтенанта Рощаковского, с пометкой 'занимательно', сделанной рукой капитана 1-го ранга Эбергарда.

— Ну-ка, ну-ка, что, там, такого нового измыслил наш гений минной войны, — вчитываясь в рапорт неугомонного лейтенанта, пробормотал Алексеев. — Ишь, ты, уничтожитель истребителей хочет сделать...

Рощаковский писал, основываясь на результатах учебных боёв, что имеет смысл перевооружить один из миноносцев 1-го отряда — 'Боевой' — сразу двумя дополнительными 75-ти миллиметровками, сняв с этого корабля все минные аппараты. Полученный таким образом сверхистребитель лейтенант предлагал использовать в роли уничтожителя вражеских кораблей аналогичного класса. Взаимодействуя с четырьмя 'немцами' из своего отряда, 'Боевой' мог стать козырным тузом в случае боя в сумерках, или в условиях плохой видимости. Джокерами же по-прежнему предстояло быть 'Аскольду' и 'Новику', с их мощным артиллерийским вооружением и хорошей скоростью хода.

Официант подал первое блюдо, и Алексеев принялся размышлять над доводами инициативного офицера. Не торопясь, прихлёбывая ароматный супчик с какими-то хитрыми китайскими специями. Какой-то резон в рапорте Рощаковского был, и, возможно, имело смысл попробовать осуществить подобное перевооружение... Неожиданно, в коридоре послышались чьи-то голоса, в дверь постучали, и на пороге появился капитан 1-го ранга Эбергард.

— Ваше высокопревосходительство, прибыл его превосходительство вице-адмирал Макаров, — произнёс флаг-офицер штаба, понижая голос. — Один, без сопровождения.

— Макаров? Один? А где же комиссия из столицы? — генерал-адъютант удивлённо вскинул брови. — Так...Степан Осипович уже здесь?

— Так точно, его превосходительство вице-адмирал Макаров ожидает в приёмной, — бесстрастным тоном доложил Эбергард.

— Не гоже держать гостя в приёмной, моря голодом, когда хозяева за столом, — в руке Алексеева зазвенел серебряный колокольчик, и секунду спустя, словно из-под земли появился официант. — Пригласите Степана Осиповича отобедать со мной, подайте чистые столовые приборы.

— Ваше высокопревосходительство, господин адмирал, покорнейше прошу извинить, что приехал наобум, без предупреждения, — минуту спустя в столовую вошёл Макаров, похоже, действительно, только что с дороги.

— А я думал, что мне почудилось, будто я слышу знакомый голос. Проходите, Степан Осипович, не откажите разделить со мною скромную трапезу, — наместник вышел из-за стола, подойдя, первым протянул вице-адмиралу руку для рукопожатия. — Благополучно ли добрались? Мне, вот, казалось, что я увижу Вас в одной компании с Петром Алексеевичем и Владимиром Павловичем.

— Благодарю, господин адмирал, доехал вполне комфортно, — Макаров подождал, пока хозяин вновь займёт своё место, и уселся на отодвинутый официантом стул. — Я отправился в путь сразу, как только узнал от Фёдора Карловича о моём назначении в состав комиссии. С собой прихватил адъютанта и вестового. Полагаю, что обогнал Петра Алексеевича и Владимира Павловича на неделю, не менее.

... Вот, оно, что: он прослышал о моих модернизациях, и помчался в Артур, как только получил приказ Императора, — быстро сообразил генерал-адъютант. — Словно тот мальчишка, который не может усидеть спокойно, когда рядом происходит нечто любопытное. Безобразов и Верховский поступили иначе — отпраздновали Рождество, и не спеша тронулись в путь...

— Что же, мне доставляет удовольствие видеть Вас, Степан Осипович, — наместник говорил прямо противоположное тому, что думал в этот момент. — Расскажите, что нового в Петербурге, и как там поживает столица?

— С радостью поведаю обо всём, что знаю, — пробуя первое блюдо, пообещал Макаров. — Бесподобный вкус. У Вас великолепный повар, господин адмирал.

— Прошу Вас, Степан Осипович, давайте будем вести разговоры без чинов, по имени-отчеству, — великодушно предложил Алексеев. — Вы, похоже, прямиком с вокзала ко мне помчались?

— Признаюсь, Евгений Иванович, грешен: так и поступил, — с удовольствием вкушая отличный супчик, подтвердил нежданный гость. — Прошу меня покорнейше простить за сие недоразумение. А разве Вы не получали мою телеграмму?

— И в мыслях не было гневаться на Вас, Степан Осипович, — на этот раз наместник нисколько не покривил душой. — А вот насчёт телеграммы что-то не припоминаю. Я бы обязательно её прочёл, если бы получил. О чём Вы написали в своей телеграмме?