Танго а-ля рюс

— М-да, иногда даже полезно разрушать стереотипы, — всё же, стоило отдать должное приехавшему на переговоры господину Акименко, сей обладающий никак не меньшей полнотой власти государственный муж оказался вполне соответствующим кропотливо собранным о нём сведениям как о человеке из железа, и как бы не гномьей выделки.

Он с непонятной улыбкой ещё некоторое время полюбовался лихой гонщицей, а потом перевёл взор на невозмутимо щурившегося председателя. Тот в полном соответствии с содержимым некоей подборочки материалов шевельнул усами, после чего принялся неторопливо набивать трубку. Всё верно, даже это он делал как тот — неспешно надрывал бумагу папирос и выкрашивал табак... а вон и коробка, всё те же неизменные "Герцеговина флор". Да уж, до сих пор крепко он уважает Хозяина, хотя уже столько лет прошло — а ведь, человеку этому сейчас должно быть далеко за сотню? Ну-ну, посмотрим...

— Председатель, а подарите мне это чудо — душой и телом?

Если тут кто-то и удивился, так это вовсе не великий кормчий. И даже не лихая пилотесса, сегодня оставившая с носом бравых немецких и британских парней. Стало быть, понятно — не удивился никто. Потому что вот эта трость чёрного дерева с серебряной рукоятью в форме дракона неизменно обреталась при господине Акименко не просто так. В прошлом году сей государственный деятель попал в автокатастрофу. Да настолько тяжёлую, что даже сам великий председатель Мао при том известии с неудовольствием ощутил в себе волнение — как же он будет обходиться без такого великого и достойного противника? А президент из североамериканских штатов на такового никак не тянет.

Всё же, почти обошлось тогда. И хотя целители ликвидировали малейшие следы хромоты и все последствия полностью, всё же господин Акименко с той поры не разлучался с означенной тростью. И все соглашались, что даже при полной её бесполезности штрих к образу получился ну просто замечательный...

Стало быть, господин российский сударь хочет обзавестись персональным шофёром? А тонкая как бы оговорочка насчёт души и тела вовсе не означала намёк, будто бы нынешний коммунистический строй Китая есть полное и безоговорочное рабство. Хороший ход, камрад Акименко, просто блестящий — намекнул ведь, что нужен ему не шпион и не вредитель в доме. А ведь, это признак доверия, ох какого доверия... и стало быть, эти росичи с примкнувшими к ним союзниками предлагают мир после недавней мясорубки, едва не охватившей весь мир? А ведь, тут ещё и отсидевшиеся в безопасности за океаном янкесы набирают силу с каждым днём. Ох, думать тут и думать, великий Будда...

— Ничего не получится, господин Акименко, — великий председатель окинул непроницаемым взором, в котором всё же сквозило одобрение, гордо и независимо стоявшую перед мужчинами фигурку в белом. — Эта молодая мистрисс на самом деле одна из моих правнучек.

Ого! Вот и соображай тут — то ли понимать оные слова буквально, то ли азиат и сам действительно верит в то, что он отец народов и друг физкультурников? Не может ведь не понимать, что ставки в этой игре хоть и едва обозначены, но даже не просто огромны — воистину астрономические. И всё же, лощёный джентльмен колебался недолго и таки нашёл тот ход, впоследствии неизменно изумлявший и восхищавщий историков с дипломатами всех стран.

— А если я повышу статус девицы с шофёра до... — с этими словами великий деятель медленно снял с пальца простецкое золотое колечко, которое после той страшной катастрофы вынужденно перенёс с правой руки на левую, и неспешно спрятал в карман...

Огненная птица истории в сомнении топталась перед развилкой. Уж больно сильно расходились стёжки-дорожки, и что-то никак не удавалось разобрать будущее в том зыбком мареве, куда уводили они. Но что без великих страстей и даже зашибленных там не обойдётся, это уж как пить дать... и пыхкавший душистым дымком председатель отложил свою трубку, смочил парой глотков пересохшие вдруг губы.

Да, для государственного деятеля есть единственный закон — благо его страны. И тут нет места симпатиям и антипатиям, общечеловеческим ценностям и прочим гуманизмам. Только трезвый, холодный расчёт, и в этом смысле хороший политик полностью аморален. Но в то же время, нельзя возводить в абсолют никакой принцип, нельзя прверащаться в циничную и расчётливую, а потому предсказуемую особу. Следует оставлять ориентиром где-то там, далеко впереди, простые человеческие радости. К тому же, династический брак — это святое?

Что ж, доброго тебе полёта, Мицуко...

Волшебница-ночь уже набросила на весь обозримый мир свой волнующий и незабываемый флёр, когда плавно покачивавшийся вагон из мутной пелены тумана вдруг нырнул в тепло и чуть терпко благоухающее южное лето. Да-да, стараниями тех самых колдунов... между прочим, по указу самого императора, каждый без исключения выпускник Магической гильдии как миленький оттрубил здесь год над поддержанием полосы неизменно тёплой погоды вдоль части южного берега Крыма.

И дело тут вовсе не в том, чтобы создать морячкам в Севастополе исключительно благоприятные условия — ведь за пределами десятимильной береговой зоны погоды постепенно приходили в соответствие с положенными по сезону и течениям атмосферных воздухов. Эксперимент. Огромный, поставленный с чисто российским размахом — удастся ли он?

Что-то подобное пытались осуществить французы на своей Ривьере, но кишка у лягушатников оказалась тонка. Как бы в наказание за таковое над собой насилие, природа принялась жёстко мстить прилегавшим районам — бурями, засухами и даже немало взволновавшим европейскую общественность знаменитым землетрясением 18.. года.

Злые язычки, правда, поговаривали, что росичи затеяли столь грандиозное дело, дабы император и самодержец российский со своими родственниками мог в любое время понаслаждаться здешним уникальным климатом и морем. На что язычки ничуть не более добрые вполне резонно отвечали — наш государь вовсе не нищий, и хотя бы просто в пику иным прочим будем оказывать ему и его семье особый почёт. Из принципа, и хоть обзавидуйтесь! И завидовали ведь — вплоть до десантов и интервенций...

Как бы то ни было, поначалу здесь тоже не бошлось без продиводействия сил природных и даже вызванных тем треволнений. Но то ли российские учёные и в самом деле хорошо учли опыт французских коллег, то ли сработал тот факт, что многое было устроено на глазок, с применением напропалую исконно наших, напрочь непостижимых иными принципов "авось" и "хусим" — но постепенно всё успокоилось и даже устаканилось. Морские птицы и рыбы через всего несколько поколений довольно быстро всё сообразили, а Крымские горы мягко отгораживали влияние атмосферы с севера.

Больше всего проблем доставили как раз виноделы — уж где расположены знаменитые на весь мир Массандра, Коктебель или Абрау-Дюрсо, напоминать не надо? Винограду-то научные изыскания без разницы — подавай зиму, и всё тут. В конце концов, колдуны согласились вместо зимы делать погоду на два-три градуса прохладнее, и лоза не стала проявлять столь свойственной иным красавицам капризности, приспособилась.

А море, хоть поначалу и весьма неоднозначно реагировало на такую стабильность, со временем распробовало и оценило по достоинству столь необычный подарок. Так что, нынче люди знающие в делах толк ездили отдыхать и развлекаться именно сюда, к несравненной жемчужине Крыма. Одно время даже циркулировали слишком уж упорные слухи, будто со временем и столицу России перенесут сюда же, в эти любимые людьми и богом края...

— Ромуальд, если ещё раз примечу на работе под хмельком, познакомлю твою физиономию вот с этим, — перед весьма и очень впечатлённым взором вытянувшегося во фрунт проводника покачался весьма внушительный кулак покинувшего купе господина пассажира.

Он ещё проворчал вместо прощания напоследок — Петра, мол, на вас нет... после чего означенный Ромуальд окончательно пал духом и даже вжал голову в плечи. Ну да, ещё бы — уж историю о том, как немного на что-то осерчавший царь Пётр большими портняжными ножницами резал бородищи гномам, нынче каждый гимназист знает...

А Вольдемар проследил, как полусонный носильщик погрузил на тележку багаж, и лишь сейчас позволил ручке эльфки ненавязчиво уцепиться за локоть.

— Милый — быть может, снимем номер в "Англетере"? Я могу и из своих средств... — осторожно предложила щурившаяся вокруг спросонья Сонька.

Молодой человек уже ничуть не сомневался, что его пассия вполне способна не только снять в лучшей гостинице Севастополя адмиральский номер с видом на Артиллерийскую бухту, но и купить оный готель целиком. В принципе, отсюда, из глубины Южной бухты, было вовсе недалеко до проспекта, которому ещё только предстояло быть впоследствии названного Нахимовским, но дело обстояло вовсе не в том.

— У меня есть предложение получше, мадмуазель, — если бы Вольдемар сейчас видел со стороны себя, величаво и небрежно вышагивавшего под ручку с красавицей, то на ум его неизменно пришло бы сравнение с ледоколом и изящной яхточкой в кильватере. — Ведь те мои слова насчёт имения вовсе не похвальба и не бравада. А вот кстати, сейчас и посмотрим...

Поскольку газовое освещение, а уж тем более основанное на более прогрессивной вольтовой дуге, ещё не добралось сюда в той мере, каковой бы хотелось всякому радеющему за свою страну, то за пределами скупо освещённого вокзала царила кромешная тьма. Неуверенно мерцали огоньки где-то на Северной стороне, за серым от копоти зданием депо от скуки побрёхивали собаки. Чуть веяло горьковатым кизиловым дымком и тухлым запашком сгоревшего угля, а также отчего-то ароматом почти непрерывно цветущей магнолии в ботаническом саду. И таким донельзя милым ощущением причастности вдруг обняло пробирающегося к привокзальной площади молодого человека, что он улыбнулся. Родина...

Из темноты надвинулось что-то большое, страшное — настолько, что застило собою даже южные звёзды.

— Не бойся, ма шер — это Рахмет. Ну здравствуй, бусурман, что ли, — Вольдемар безбоязненно похлопал по плечу этого разбойника.

— Барин приехать изволили! — басовитое, страшное и большое придвинулось ближе, и в отблесках вокзальных фонарей эльфка приметила человека, заросшего чёрной бородой почти до глаз, а шириною плеч посрамлявшего даже и её друга. Но верзила, которому воображение так и дорисовывало кинжал в зубы и заляпанные по локоть кровью лапищи, неожиданно степенно поклонился.

— Не дрожи, Соня, Рахмет человек верный. Когда тут лягушатники недавно шалили, резал он их, как баранов.

Столь впечатляющего вида и неоднозначной рекомендации татарин ухмыльнулся, отчего в полутьме неожиданно ярко блеснули зубы.

— Мой дед и прадед и ваших урусов тоже резали, всяко бывало. Но вы здесь всё же свои. Издавна, исстари. Сами поратимся, сами и замиримся. А вот французы тут чужие, гаджи.

Эльфка немало подивилась столь диковинному проявлению как бы и патриотизма. А названный Рахметом уже ловко забросал в задок открытой пролётки кстати подоспевший багаж и лёгким поощряющим поклоном намекнул туда же.

— Решайся, Соня Мармеладовна, — Вольдемар застыл у пролётки, ощущая себя в высшей степени неуютно. Сейчас дёрнет независимо плечиком, расхохочется дерзко — и уйдёт навсегда в ночь. И тогда останется что? Да чуть ли не один лишь заряд в стволе верного пистоля...

Ледяная отчего-то ладонь эльфки скользнула со сгиба локтя. Но с тем, чтобы две руки тут же нежно обняли за шею. А в сиянии этих глаз отразилось всё южное небо.

— Я поеду с тобой, даже если этот страшный Рахмет сейчас распахнёт дверцу в ад и умчит нас туда на своей таратайке...

А в голове Вольдемара воцарилась от облегчения такая пустота, что совсем некстати туда опять высунулась мыслишка, занимавшая его последнее время — а откуда это на левом плече девицы пулевой шрам? Невидимый, умело замаскированный лучшими специалистами, но тем не менее найденный, отмеченный чуткими и нежными губами... у него ведь и у самого имелась пара подобных же отметин, не без того. А ведь, калибр там весьма серьёзный. И попади пуля на пару дюймов правее и ниже, не свидеться бы ему с Соней свет Мармеладовной... в себя Вольдемар пришёл от того, что настолько сильно сжал в объятиях эльфку, что та от счастья выдохнула воздух.

— Никому не отдам, — с неожиданной холодной злостью сказал он и чуть разжал руки.

Но эльфка лишь улыбнулась чарующе и неожиданно обратилась к татарину, деликатно отвернувшемуся и делавшему вид, будто пинание окованных железом колёс сейчас занимало его больше всего на свете.

— Рахмет, твоему барину доверять можно?

В ответном басовитом (но не таком, как у гномов) ворчании без труда удалось разобрать, что за одни только сомнения и подобные вопросики он, Рахмет сын Рифата, прирежет быстро и без малейшего угрызения совести. Чик — и всё, не больно зарежет, из уважения к такой красе... не одно поколение здешних присматривалось к присланному урусским царём бею — барину, то бишь. К каждому потомку их рода, к каждому слову и делу, денно и нощно. И уж если этому несносному вчерашнему мальчишке не доверять, то проще сразу повеситься на кривой чинаре, меньше хлопот будет.

Насчёт повеситься, это Соньке враз... она повисла на шее своего друга, беззастенчиво обняв его руками и ногами, отчаянно надеясь, что здешняя ночь всё поймёт и прикроет сие полное падение нравов... и в самом деле, та ещё немного попридержала на небе одинокую тучку, упрямо закрывавшую луну.

— Никому не отдам — даже смерти. Ты мой и только мой! Надо будет — на кухню к творцу всего сущего проберусь и все горшки ему побью...

Уже давно завертелся винтом и провалился под землю спящий в ночи Севастополь, а татарин всё так же гнал в ночи лошадей. Проносились мимо тёмные очертания деревьев и непонятно чего, обдавало томными и щекочущими обоняние южными запахами, и лишь только сейчас ночь спохватилась, выпустила из небесного заточения луну.

— Ахххх... — расчувствованная под боком своего друга эльфка оказалась застигнута врасплох.

Высеребрились в ночи деревья, прыгнул в глаза и умчался прочь облитый потусторонним светом арабский минарет, а за ним уже виднелись и вовсе неуместно живописные развалины греческой крепости...

— Барин, оставили б вы на время красотку, а проверили оружье, — бросил через плечо этот никак замысливший всех тут угробить татарин и, ничуть не подумав умерить рысь лошадей, с размаху бросил пролётку в мрачную, залитую чернилами прогалину меж гор.