Все в твоих руках

Лабазнюк только вздыхал, сокрушенно. То ли расстроился, что ошибся, то ли так вот радовался, что стреляет не метко. Попросил Солнцева:

— Михаил, давай, уже, пойдем в лагерь. Что-то на сердце у меня неспокойно... Хайруло там один.

— Как один? — подал голос Сева. — А куда остальные делись?

— Нет. Один, в смысле, из наших, Посвященных. Он совсем зеленый еще, новичок в магии. Случись чего — боюсь, не справится. А черные в любой момент нагрянуть могут. Верю я знаку.

— Да, нужно поторапливаться, — согласился Михаил. — Ты как Сева, идти-то сможешь?

— Конечно.

Сева бодро поднялся. В ушах шум, все тело горит, ноги ватные, но — терпимо.

Тронулись в обратный путь. По дороге Михаил кратко поведал молодому товарищу, как ему удалось перебороть чуть было не угробившего их Лабазнюка. Он объяснил, что сознательно уменьшил мощность разряда, которым 'вырубил' колдуна, так как понял, что тот напал на них по ошибке.

— А не то, изжарился бы ты, Вадик, аки грешник в аду, — закончил рассказ Солнцев.

— Тише! — неожиданно воскликнул Лабазнюк. — Кто-то навстречу идет. Хайруло, ты?

— Я, Вадим Сергеевич, — послышалось в ответ.

— Ты, почему лагерь оставил!?

— Беда, начальник! Беда! В лагере чужой!

— Кто? Что с ребятами!? — сорвался на крик Лабазнюк.

— Он убил всех. — Голос Хайруло дрожал.

— А, ты!? Ты что не защитил?!

— Я ничего не смог сделать, Вадим Сергеевич... Он — не человек. Мертвец... оживший.

Лабазнюк, как стоял, тут и опустился на землю. Закрыл лицо руками, вцепился в волосы бороды.

— Он видел тебя? — спросил шофера Михаил.

— Нет, не видел. Я маскировку задействовать успел, Вадим Сергеевич ...

— Все равно, плохо дело, — пробормотал Михаил. — Уходить нужно. Срочно...

4

Всеволода бил сильный озноб: не прошло даром недавнее купание, а главное, сказывалось нервное напряжение. И страх. Липкий животный страх. Ужас перед грозной, неведомой силой, беспощадной, но отнюдь не слепой, действующей целенаправленно, и от того еще более жуткой. Известие о гибели людей в лагере потрясло не только Лабазнюка, у Севы оно вызвало настоящий шок.

Солнцеву пришлось сконцентрировать волю, чтобы не поддаться эмоциям. Наверное, ему далось проще, чем остальным: Егорыч, сын сурового времени, бывший сам, некогда, воином, привык воспринимать смерть товарищей как грустную сторону жизни, не более того. Эти люди, геологи, остались в его памяти случайными знакомыми: как встретились, нечаянно, так и разошлись. То, что они погибли, — Егорыч прекрасно осознавал, — из-за них с Севой, дела не меняло. Так уж получилось, и не он тому виной. Сейчас не время стенать. Нужно принимать решение, действовать.

— Вадим, давай скорее убираться отсюда.

— Да, да... Там, на озере турбаза... Можно у сторожа переночевать.

Геолог был явно не в себе. Михаил цепко взял Лабазнюка за плечи, да встряхнул так, что голова у того дернулась взад-вперед.

— Ты с ума сошел? Очнись! Случившегося уже не исправить. Надо о себе заботиться... Мы тут как в медвежьем капкане. Ты все тропки знаешь. Думай, как выбраться.

Лабазнюк молчал с минуту. Потом заговорил вполне осмысленно:

— Дорога здесь одна — вниз к основной трассе. Можно, конечно, по тропам, через перевалы, но... даже у опытных маршрутчиков ушел бы не один день. Да и смысла нет — все равно выйдем на ту же трассу. Лучше машиной.

Шофер Хайруло сразу же оживился:

— Вадим Сергеевич, я ее подгоню! Вы на дорогу выходите, к повороту.

— Машина в лагере...

— Нет, я поставил ее за пригорок. Забыли? Вы сами приказали, Вадим Сергеевич.

Вариант с автомобилем посчитали оптимальным.

Когда Лабазнюк вывел Севу и Михаила к грунтовке, Хайруло ждал их в знакомом 'Газ-66'. Без лишних церемоний все трое влезли в кузов. Ящиков уже не было, зато на сидении лежал спальный мешок и пара телогреек. Все это подстелили, чтобы не сидеть на голом железе.

— Хайруло! — крикнул Лабазнюк. — На основной дороге налево свернешь, на Айни.

Машина рванула с места, понеслась вдоль озера. Грунтовка скоро закончилась, и хоть асфальтовое покрытие оставляло желать лучшего, уже не так трясло, да и пыли заметно поубавилось. Можно было говорить, не опасаясь прикусить язык.

— Доедем до райцентра Айни, дальше либо прямо, в Пенджикент, потом в Самарканд, либо направо, через Шахристанский перевал в Ленинабад, и на Ташкент, — объяснял Лабазнюк. — Кстати, документы у вас есть? Через границы придется ехать...

— У меня нет с собой,— ответил Всеволод осторожно.

— А у меня, откуда, — хмыкнул Солнцев совершенно спокойно. — Я и в глаза не видел, какие они, документы эти.

— Ну, хотя бы, охранная грамота, какая... Что там, в твоем веке, было в ходу? 'От князя Володимира, прозванного Красно Солнышко, сия грамота дадена схимнику Солнцеву М.Е. в лето девятьсот ... дремучего года, дабы посадские людишки не чинили сему достойному мужу препон...', — ерничал Лабазнюк. — Вот бы на таможне обалдели, увидев такую ксиву!

Ко всем возвращалось, понемногу, душевное равновесие. Геолог, все еще мрачный лицом, говорил спокойнее, шутил. Сева с Михаилом в ответ переглядывались и улыбались. Егорыча, похоже, не смущали такие пустяки, как отсутствие каких-то, непонятно для чего нужных, бумажонок. Его младший товарищ, напротив, понимал, что 'без бумажки ты — какашка', и опасался столкновения с представителями власти, но отчего-то уверился — вопрос разрешиться сам собой. Он спросил, небрежно так:

— И что теперь делать?

— Ничего. Хайруло у нас мастак переходить границы. Не впервой ему. Придумает чего-нибудь. Кстати, как ты думаешь, Сева, на чем мы едем? На какой машине?

— На обыкновенной. Газ-66.

— Э, нет! Это для нас, а тем, кто со стороны смотрит, видится совсем другое: лимузин или шведский двухъярусный автобус с тонированными стеклами.

— Как так?

— А вот так. Сам увидишь потом...

— Лучше бы наоборот: мы в лимузине, а со стороны пусть видят ваш драндулет, — огрызнулся Всеволод.

— Обижаешь, — усовестил привереду Лабазнюк. — Наш вездеход, хоть и не новый, а фору любому 'лендроверу' даст! Вот подвески жестковаты — это да.

Слова Лабазнюка о том, что Хайруло придумает, как перейти границу, а главное тон, каким это было сказано, сдули с парня веселость. Сева, вдруг, ясно осознал: он еще не дома. Тут, хоть и ближнее, но зарубежье, чужая страна со своими законами, писаными и неписаными, и здесь убивают!

За бортом машины была сплошная темень, лишь вода поблескивала в шумной реке. Промелькнули тусклые огни в одноэтажных строениях небольшого поселка; автомобиль выкатился на основную трассу, бесконечно длинной змеей петляющую по узкому Фандарьинскому ущелью.

Совершенно фантастическим смотрелся, наверное, сверкающий лаком и никелем автобус, — европейское чудо с мягкими рессорами скандинавской стали, — на древней азиатской дороге, которая, как уверял Лабазнюк, не ремонтировалась со времен Чингисханова нашествия. Справедливости ради нужно отметить, что ехали по местами битому, но асфальту; кое-где по бокам стояли полосатые столбики и бетонные ограждения, вспыхивали люминесцентными красками указатели.

Зажатая между скальной стеной и обрывом трасса была пуста в этот ночной час. Слева, на слиянии Фан-Дарьи с крупным притоком, вынырнул из темноты странный населенный пункт: городского типа микрорайон из стандартных панельных пятиэтажек, совершенно неуместных среди диких скал. Торец ближайшего к дороге дома представлял собой панно, подсвеченное фонарями, на нем Ленин в полный рост. Обычный плакатно-безликий Ильич с бородкой, в кепке, с приклеенной улыбкой, но шагающий по... человеческим черепам. Автор, должно быть, собирался изобразить брусчатку Красной площади, или просто булыжную мостовую, а получилось нечто напоминающее фрагмент 'Апофеоза войны' Верещагина. 'Чур, меня, чур!', — пробормотал Всеволод, увидев жуткое творение неизвестного художника.

— Сарвада, — огласил название странного поселка Лабазнюк. — Там есть достопримечательность: крепостные развалины начала девятнадцатого, кажется, века. Однако, любой местный житель станет уверять вас, что это крепость Македонского, ха-ха... Без Александра Филипповича, ну никак! А что самое интересное — доля правды здесь все-таки есть. Археологи утверждают, дескать, сия цитадель разрушалась и вновь отстраивалась неоднократно, а самые древние части кладки в основании стен относятся к эпохе Александра.

— А Ленин по черепам идет. Символично, — обронил, задумчиво, Сева.

— Угу. Попирает ногами древние цивилизации. Только, шабашники, расписывавшие дом, вряд ли намеривались вкладывать в свою мазню столь глубокий смысл. Ха! Единственно, что заботило их при создании 'шедевра': как бы не объегорил заказчик при расчете. Получали они, наверняка, с квадратного метра росписи... Помню был у нас на курсе студент, Вася Захаров. Неплохо, кстати, рисовал. Однажды ему повезло: на каникулах устроился в бригаду 'художников-оформителей', разрисовывать остановки на загородной трассе. Ну, там, цветочками всякими, ракетами, Чебурашками и котами Леопольдами... Отличная, хвалился Вася, шабашка, плюс левак: крыши и заборы частникам красить. Недолго, впрочем, длилось его счастье: раз похмелился с утра, чрезмерно, и свалился с крыши. Ногу сломал... Ничего даром не дается, так-то!

— До, ут дес, — прибавил молчавший до сих пор Михаил. — Это по-латыни: даю, чтобы и ты дал.

— Больно грамотные все стали, — сказал Лабазнюк, и хихикнул ехидно. — Да, кстати, мужики! Я же о вас ничего, по сути, не знаю. Ну, кроме того, что вы не Черные, и что ты, Егорыч, из прошлого, а Сева — из Института. Просветили бы...— Он, снова, помрачнел.— Я должен знать что происходит! Мои люди погибли. За что!?

Солнцев печально вздохнул.

— Соболезную, Вадим. На их месте мог оказаться кто угодно. Мы с Севой ни в чем перед тобой не виноваты. Нас преследуют...

— Кто?!

— Эх, кабы знать... Думаю, вот чего. Дорога, как понимаю, не близкая, уснуть, мы все равно не уснем. Пусть Сева расскажет все подробно...

Всеволод не возражал. Спать совершенно не хотелось. Уютно урчал мотор, машина шла плавно, рытвин и бугров под колесами не ощущалось, будто и впрямь ехали в комфортабельном автобусе.

— Значит, так, — начал рассказ Сева. — Бандюганы назначили мне встречу, 'забили стрелку', как они выражаются, а я...

— Погоди! Ты, отчего с конца приступаешь? Давай по порядку.

Сева задумался, стал вспоминать...

Часть вторая

РЕТРОСПЕКТИВА

За пять месяцев перед описываемыми событиями

V. Выпускник факультета гидросистем

1

Все дело в том, что Сева не хотел служить в родных вооруженных силах.

Отроческие годы пришлись на афганскую войну и перестройку, когда со страниц черно-белых газет и из динамиков цветных телевизоров неудержимым потоком неслись страсти-мордасти о дедовщине и генеральском беспределе.

В результате поступил Юрьев Всеволод Кириллович в ленинградский институт, но не в исторический (на археолога) или театральный, как мечталось в детстве, а другой, технический, зато с надежной 'бронью'. Позже выяснилось: перевестись никуда не удастся, а девять из десяти ребят-выпускников попадают опять-таки в армию, пусть и в звании лейтенантов. Ждет их два конкретных места: весь в соснах Плисецк и весь в песках Байконур.

К моменту окончания института, ставшего 'техническим университетом', Байконур превратился в заграницу с соответствующим размером командировочных, а потому места там не хватало даже кадровым военным. А стране не хватало младших офицеров, так как выпускники пехотных училищ делали всё, чтобы попасть под увольнение из рядов вооруженных сил: пили и дебоширили. И ожидала Всеволода участь командира взвода в любой точке великой восточной или северной части России.

Однако Сева не хотел в армию.

Альтернатива существовала: три года у черта на куличках, в одной из организаций, которые именуются 'ящиками'. Так что выпал молодому специалисту не только казенный дом, но и дальняя дорога в город с поэтичным именем Соловейск, на фирму с прозаичным названием ФГУП 'ВНИИиК'.

Автобус прибыл в Соловейск исключительно удачно. Ровно в девять Всеволод вытирал ноги о коврик, что скромно раскинулся у двери кабинета заместителя директора по кадрам. 'Кадрам и безопасности', как гласила табличка, извещающая, что хозяина кабинета зовут Семисинев Поликарп Исаевич. Сам Семисинев оказался уже на месте, так что принял Юрина без промедлений, но отчего-то слишком долго рассматривал документы. Потом выписал направление в общежитие и попросил зайти к нему завтра в это же время.

Расспросив у вахтерши, как пройти к общежитию, Сева вышел из проходной под по-апрельски холодное северное небо, внимательней взглянул на полученную бумажку-направление с бледненьким зеленым треугольным штампиком, и буквально остолбенел. На бланке, когда-то давно напечатанное название организации было зачеркнуто и шариковой ручкой написано: ФГУП ВНИИиК. Но не это вызвало изумление, а то, что именно зачеркнула синяя шариковая ручка — НИИМагии.

МАГИИ!

В детстве Сева был мечтателем и фантазером. Как и всякий нормальный ребенок. Любил читать носовского 'Незнайку в Солнечном городе', 'Шел по городу волшебник' Томина, и вообще, истории, где герой получает в дар волшебные спички, или палочку, или еще что-то исполняющее любые желания. В мечтах Сева, разумеется, воображал себя владельцем такого магического предмета.

Ух, как замечательно, когда исполняются желания! И при этом делать ничего не надо: не слезая с печи, 'по щучьему велению, по своему хотению', имеешь все, что душе угодно.

Сева уже тогда понимал: само собою никогда ничего не получается, и бесплатного сыра не бывает. Даже в мышеловке. Но продолжал мечтать, пока не вырос из детских штанишек.

В старших классах времени для пустопорожнего фантазирования оставалось все меньше и меньше, а потом институт... Взрослая жизнь — какие уж тут фантазии. Да и нет нынче никакого волшебства. Двадцатый век его окончательно упразднил.

В этом был убежден молодой специалист Юрин В.К.

И вдруг — Институт Магии.

2

Утром следующего дня Сева, как было велено, явился в кабинет Семисинева. Замдиректора на месте не оказалось.

— Поликарп Исаевич на совещании, — проинформировала сноровисто работающая вязальными спицами секретарша.

— А когда будет?

В ответ та равнодушно пожала плечами.

Прерогатива начальства — заседать и совещаться; удел подчиненных — ждать.

Молодой специалист вышел в вестибюль. Хотел, было, вернуться, чтобы спросить, куда же ему теперь, но постеснялся. Окинул взглядом просторное помещение. Пилястры, лепные карнизы и розетки, массивные двустворчатые двери — 'сталинский стиль', теперь так не строят. Но ничего необычного, магического Сева не углядел. Никаких кабалистических знаков на стенах, пентаграмм, зодиакальных символов. Зато в глаза лезли: красный ящик с пожарным рукавом и огнетушителем в одном углу и пестрящая приказами-указами доска объявлений в другом. Молодой специалист был разочарован.