Сухая возня

Выспаться мне не удалось. Разбуженный в третьем часу рёвом экстренного вызова коммуникатора, я переключил канал в настенную проекционную зону, сфокусированную над кроватью.

И, разумеется, увидел висящую в воздухе, подёргивающуюся из-за лагов на линии физиономию Лумиэля.

— Что-то совсем срочное?

— Да. Мне очень нужен текст документов, которые нам передали.

— Утром отправлю. Ты ж мне e-mail не прислал, с адресом доставки.

— Некогда. Он у тебя?

— Да, принесли.

— Отсканируй и отправь мне электронной почтой.

— Ты уверен, что это настолько неотложный вопрос?

— Я же сказал, да, да! У меня сейчас с Инвестором переговоры.

Слово "Инвестор" он произнёс с таким выражением, что я сразу подумал — Инвестор с большой буквы, и только так.

Я чувствовал себя морально обязанным — получив в руки пачку денег с разрешением частично их растратить, надо было хоть что-то дать человеку взамен.

Поэтому, за следующие полтора часа я был вынужден отсканировать около двух сотен листов. Большинство документов, к счастью, прошло через пакетный обработчик, но пару брошюрок он не прожевал, и мне пришлось перелистывать страницы вручную. Ещё минут пятнадцать я потратил на то, чтобы упаковать изображения, добавить к ним файлы с прилагаемого модуля памяти и поставить всё это на отправку.

У меня-то канал широкий, но, поскольку передача шла прямым соединением на комм. Лумиэля, раньше чем часа через 4 он бы всё это не получил. Распознать отсканированный текст, чтобы уменьшить объём бедствия мне не удалось — диакретических значков языка похожего на немецкий моя система упорно не понимала, а без них смысл текста был бы явно потерян. Да и что за язык, к моему неожиданному удивлению, OCR-программа сообщать отказалась. Пробормотав многозначительно — старонемецкий -32%, скандинавск. 17% она заявила в конце концов, "неизвестный язык славяно-германской группы -86%".

Похоже, позавчера я поставил новый личный рекорд по спортивному авантюризму — не глядя, хоть и стрёмное это дело, я всё же подписал не так уж и мало документов. Перечитывал их потом задним числом. Но вот подписыватьдоговор, содержимое которого нет способа узнать — такое со мной было впервые.

Раздражённый этим обстоятельством я набрал Лумиэля и — маленькая месть сладка — обнаружил, что разбудил его.

— Ну чего? — спросил он сонно-недовольным тоном.

— Ты сказал срочно — я тебе всё отправил... оно льётся сейчас.

— Хорошо.

— А ты не мог бы мне посоветовать — как мне теперь общаться с А.А.? Очень интересная, знаешь ли ситуация... (про себя я подумал, что ситуация ещё интереснее, т.к. ни про нападение Алёны и её людей, ни про попытку, направленную на нас с А.А. в самом центре Москвы я Луимэлю не рассказывал — меж тем, вопрос о том, что это было и как спасаться — так и не закрыт до конца).

— А ты ему отдай эти бумаги. Скажи я прислал пакет и попросил это сделать. В качестве жеста доброй воли.

Они у него всё равно есть, но, по крайней мере, к тебе некоторое время не будут прикапываться.

— Ну...тоже вариант.

— А со своего компьютера лучше ты всё это сотри. Для спокойствия.

— Договорились.

Надо ли объяснять, что я ни секунды не собирался расставаться с собственным экземпляром этой документации.

Вот ещё чего... рано или поздно — я найду лингвистический модуль, который этот язык опознает. А там можно будет и ознакомиться поподробнее.

Я подозревал, что и Лумиэль не поверил моему обещанию — но все приличия были, вроде, соблюдены.

24 Кирилл Костин вечер-ночь 25 июня 2024 года, Москва

Наконец, раздаётся вызов домофона — и, увидев на видеоэкране Белку, сопровождаемую незнакомыми мне молодыми людьми, я даю команду пропустить этих посетителей. Ещё пара минут — и, опознав их лица, система открывает этажную, а потом квартирную дверь.

В квартиру входит Белка, а за нею — трое юношей специфической наружности. Все как один — жгучие брюнеты (как мне кажется, по крайней мере двое — крашеные), одетые в чёрную кожу и бархат, с глазами, подведёнными густою тёмной тушью. Пальцы их украшены громадными перстнями, как будто бы вырезанными из кусочков стали, а одежда усыпана такими же блёстками, рунами и прочей фурнитурой, напоминающей мне скобяную палатку со строительного рынка. В руках у одного из них — пакет, из которого доносятся стеклянные позвякивания. Юноши смотрят на меня томными глазами и, помолчав несколько секунд, тихо здороваются.

— Ну, где больной? — насквозь деловым тоном спрашивает девица.

— Алёна. Там — машу рукой в сторону комнаты.

— Она же вроде не из наших? Ну ладно... — я вижу, что Белка действительно удивлена.

— Алессандро, друг мой, пройдёмте с нами — а вы, пожалуйста, присядьте, подождите здесь. — Белка по-хозяйски распоряжается молодыми людьми и я ловлю себя на мысли о том, что это ей привычно. А так же о том, что чем-то мне она напоминает домохозяйку, накрывающую на стол...

Передёрнув плечами от секундных мурашек, вхожу в спальню вслед за ней.

Белка с сочувствием смотрит на Самую Прекрасную — видно, что картина обгоревшего тела её расстраивает, но не очень напрягает.

— Мда... говорит она после секундной паузы...всё нездорово. Огнемёт или химия?

— Огонь, коротко отвечает Алёна.

— Ты живое пить сможешь или тебе нацедить в чашку для начала?

Вошедший вслед за нами молодой человек таинственным голосом предлагает "поставить приличествующую ритуалу музыку" — но Белка цыкает на него, и парень мгновенно замолкает.

— Мне не внутрь. Мне на тело надо пролить... на лицо уже... но больше не было.

Белка исподтишка кидает взгляд в мою сторону, но ничего не говорит.

Она извлекает из недр одежды скальпель и, ласково погладив парня по затылку, вытягивает его руку над Алёниной грудью.

От процедуры начинает веять медициной — Белка аккуратно орошает хлещущей струйкой алой жидкости каждый сантиметр Алёниной кожи, наконец, увидев, что молодой человек даже не побледнел, а посерел, плюёт на ладонь и быстро растирает плевок по надрезу, сделанному несколькими минутами ранее. Несколько секунд — и кровь перестаёт литься. Парня ощутимо шатает.

— Посади его, что ли, на кухню, пусть красненького выпьет, мы там с собой принесли. И скажи, чтобы Артур зашёл.

Я беру колыхающегося Алессандро под руку и тащу его за собой, по дороге выудив из оставленного в коридоре пакета бутыль вина. Артур (тот из них, кто показался мне натуральным) тем временем, величественно выступая, двигается в комнату.

Через пол часа все трое добровольных жертв вампиризма, получив по 150 долларов тихо растворяются за дверью.

Задержавшаяся в коридоре Белка, хмыкнув, смотрит мне в лицо.

В ответ на мои слова благодарности и предложение взаимной помощи — "если что" я слышу от неё:

— Вот так и живём, понимаешь... добровольно и с песней — романтика...

Ответить на это мне уже нечего.

25 Александр Солодов, день 26 июня 2024 года, Москва

Продремав ещё несколько часов, я созвонился с А.А. и, договорившись о встрече, поехал в центр.

В новый офис меня не пригласили — типа показали недовольство.

Потому мы сидели в очередном кафе где-то в районе Большой Дмитровки.

— Ну что? Сдавться пришёл? — ехижным голосом спросил меня А.А.

— Знаете, я не вполне понимаю, что я, собственно говоря, сделал не так — я решил не признавать за собою никакой вины перед Старшими Товарищами, до тех пор, пока не получу внятных разъяснений — с Лумиэлем Вы меня познакомили сами. Никаких разговоров о том, чтобы с ним не иметь дел — не было. И чего?... Я должен для Вас был сохранить эти документы, заранее не зная, что они Вам понадобятся? Я их принёс. Даже не знаю, до сих пор, что в них содержится.

— Ну, с одной стороны ты, можно считать и прав — А.А. не стал цепляться к мелочам. — Тут мы с тобой не доработали. С другой — сам должен понимать...

— Что? Я действительно хочу с вами работать. Но я ж не телепат — Вы бы хоть объяснили, что происходит то — я до сих пор не имею никакого понятия...

— Ну, дружка своего мог бы и порасспросить, если уж вы с ним так быстро спелись. Ладно, в двух словах — я тебе уже говорил насчёт исторических событий?

— Говорили. Я, правда, не понял, к чему это.

— Ну, можно сказать, сценарии. Изменение общественного сознания не происходят сами по себе. Их, как ты понимаешь, надо организовывать. Там где этим не занимаются специальные люди — вроде нас с тобой — там никакой истории и не происходит. Например, в Афганистане или там Сомали. Война всех против всех, каждый второй — самый умный. Общество разрушено. События нет никаких. Развития нет — все тупо соревнуются, кто кого первый замочит. Сам понимаешь, никому это не интересно.

— Т.е. эти документы?

— Это ж не сами сценарии, а, скажем так, правила их разработки. Процесс очень сложен, для каждой страны они заказываются индивидуально. Ну, как будто расчет конструкции самолёта или здания — у всех самолётов есть крылья и летают они примерно одинаково, но каждую конкретную модель самолёта надо считать отдельно. А тут всё ещё хуже — потому что эти расчёты практически невозможно тиражировать. Все общества разные, ну и, на самом деле это — принципиальный момент. Грубо говоря, если в одной стране конкретный пакет расчётов применили, то в другой он уже не сработает — если, конечно, между ними есть хоть какая-то связь.

Услышанное повергло меня в лёгкое обалдение. Разумеется, мне, как программисту, был понятен сам подход — не всё ли равно, для чего писать программу — биопрограммы по своим свойствам в некотором смысле не особо отличаются от компьютерного софта. Для общества? Почему бы и нет?

— Но как это реализуется на практике? Я не понимаю...

— Всё тебе подскажи, да расскажи. В двух словах ты мне можешь объяснить, как твой компьютер программировать? Со всеми подробностями?

— Ну...

— И я вот не могу. Но если коротко — ты, собственно, не задумывался о том, зачем нужна Разметка? Чтобы крутые такие как ты — А.А. сопроводил эту атрибуцию смешком — могли с понтом исчезать с глаз нефигурантов?

— Я, если честно, совсем об этом не думал.

— Так подумай. При этом ты должен понимать, что процесс этот вовсе не бесплатный. И для участников. Если тебя берут в команду — можешь считать, что тебе устроят жизнь, будешь обеспеченным человеком.

— Прекрасно. Я готов. Мне это интересно. А что я должен делать? И что с Лумиэлем то... — никаких мучительных терзаний на тему — соглашаться или не соглашаться, я не испытывал. С чего бы. Но начинать работу в новой команде со сдачи товарища всё-таки не хотелось.

— А ничего пока. Тебя сгоняли уже на одно задание, ты там нормально выступил, могло быть хуже.

А Лумиэль твой... хороший парень, но немного себя неправильно ведёт. Пытаться переключить на себя то, что мы несколько лет согласовывали с исполнителями — ну там спецификацию процессов, граничные условия — с его стороны было ну очень некрасиво. Ему за это ничего не будет.

— Почему?

— Я же тебе говорил. Парень из хороший семьи. Перспективный кадр. Мы его старшим уже выставили претензию — они ему самостоятельно объяснят, что он очень не прав. Но, он, похоже, сам уже всё осознал. Раз прислал тебя с бумагами. Типа, мириться хочет. Ты общаешься с ним — будь аккуратнее. Ему-то за все эти художества ничего не будет, а на тебя будет навесить вину — будешь потом лет 70 отрабатывать.

— Учту. — Свою мысль о том, что 70 лет отработки подразумевают 70 лет жизни я предпочёл не высказывать — в конце концов, наиболее эффективные технологии её продления развиваются очень бурно, и при наличии денег — вполне реально воплотить в жизнь некие давние идеи...

— Так что сейчас ты просто идёшь домой и некоторое время просто занимаешься своими делами. Будешь нужен — позовём. Будут какие-то вопросы — позвонишь. Постарайся изучить материальную часть — нам нужны нормальные люди, чтобы умели с этим работать. Потому тебя и взяли — ты ж в смежной области крутишься — я тебе ещё подкину потом материалов по социальной динамике, почитаешь.

А.А. попрощался и быстро свалил.

Некоторое время я продолжал сидеть в кафе, употребляя чашку за чашкой — то кофе, то какао.

Похоже, что прошедшие переговоры сводились к тому, что меня воспитывали и учили жизни. Другого реального смысла первоначально высказанного недовольства и последующих, почти отеческих интонаций А.А. я не углядел. Но, если он говорит правду, перспективы открываются интереснейшие. Это не скучное ковыряние в чужих компах. Это — Проект. С большой буквы. Единственное, что смущало во всём раскладе — намёки Лумиэля на некие финансовые затруднения, не позволившие Старшим Товарищам оплатить заказанные ими разработки... но, в конце концов, пока ещё — пока ещё, это явно не мой уровень компетенции.

26 Кирилл Костин вечер 26 июня 2024 года, Москва

Весь день Алёна постепенно приходит в себя. Она почти не разговаривает, молча лежит на спине и смотрит в потолок. Но уже сразу после того, как закончилась кровеполивная процедура — истечение холода от её тела прекращается и я выключаю кондиционер. Наконец, когда небо за окном уже начинает снижать свою яркость, подобно монитору, переходящему в спящий режим, моя любимая встаёт в кровати и идёт в душ.

Пока она смывает с себя копоть, куски расплавившейся ткани и превратившуюся в бурый порошок кровь — я меняю бельё на кровати. Измызганные тряпки по всей видимости уже никогда не отстираются — ну и ладно. Невелика потеря.

Наконец, Алёна выходит из душа, и, кутаясь в халат, зовёт меня пить чай.

— Замёрзла я до самых печёнок, -говорит она, тихо улыбаясь, только в себя пришла.

Я смотрю на её лицо, и вижу, что шрамы от ожогов стремительно излечиваются — сейчас они выглядят так, будто Алёна горела в огне не вчера, а месяц или два назад.

Она ловит мой взгляд — Ещё неделя и следов не останется, я думаю.

— Скажи, а ты...

Она хохочет, — и начинает покрывать моё лицо поцелуями.

Наконец, отвлечённые свистом чайника, который уже практически выпарил всю налитую в него воду, мы усаживаемся было за стол. Алёна встаёт, идёт к плите, выплескивает остатки кипятка и наливает воду снова.

— Второй раз кипятить нельзя.. уж я то знаю.

Она возвращается и, оперев своё лицо на сложенные вместе руки, смотрит мне в глаза.

— Да нет конечно. Я не из этих.. гематозависимых. Просто биохимия у меня немного отличается от... широкораспространённой.

— А кровь?

— Это просто алхимический медиатор, если ты понимаешь, о чём я говорю.

— Не вполне.

— Эх... если коротко — мне для того, чтобы погасить огонь, вызванный Клаусом, пришлось потянуться ко льду. Клаус, сам то, лишь так и может, у него в роду нету Логи. Потому и опустился до техники...

— А ты?

— А у меня Снёр только по материнской линии, ну если не вдаваться в подробности генеалогии. Когда я просто живу — холод и пламя друг друга уравновешивают. А тут, этот искусственный огонь был такой мощный, что меня, после того, как он погас, ледяным откатом просто загасило. Слишком много холод я из себя вытащила. И вот. Если бы ты меня не вытащил -так бы и приходила в себя, покрываясь постепенно сугробом. Хотя, скорее всего — не успела бы, меня бы, конечно в покое не оставили. Тот же Клаус, скотина...