Осколок империи

— Внимательно тебя слушаю, — подбодрил я собеседника, получившего комнату меньше года тому назад. — Очень интересные вещи рассказываешь.

— Скорее грустные. Кого только там не было, видел и рабочих, и служащих, даже командира роты, которому тоже только комнату обещали. Правда коммунальная квартира лишь на три семьи. Еще повезло. Так само жилье, что тех, кто во время НЭПа отдельными квартирами обзавелся, уплотнять станут. Или уже стали, я не понял.

— Плохое для этих людей известие.

— Так временно же, — широко раскрыл глаза этот наивный человек. Ведь нет ничего более постоянного, нежели то, что власть предержащие любят называть временным. — Потом у каждого своя квартира будет. Надо лишь потерпеть. Да и они... нэпманы. Пожили за счет народа и хватит.

— Тоже верно, — согласился я, не выпадая из образа. — Ты лучше скажи, долго ли все это длилось и какие особенности во всей этой канители запомнились?

Виктор что-то отвечал, но меня его ответы уже не интересовали. Так, звуковой фон, не боле того. Гораздо интереснее был узнанный нюанс, вполне заслуживающий доверия. Виктору врать смысла нет. Простая душа, что видит, о том и говорит. В том числе и об уплотнении.

Ну что, очередной этап возврата к жестким коммунистическим методам. Сворачивание НЭПа, объявление коллективизации на селе, затем начало уплотнения в сфере городского жилья...

Уплотнение! Назвали то как нейтрально. Лучше бы своими словами, без эвфемизмов, то есть попыткой словом смягчить суть дела. Уплотнение — это процедура, когда тебя, живущего в отдельной и уютной квартире, вдруг оповещают, что, к примеру, из пяти комнат за тобой останется... Скажем, аж целых две! Ну а остальные три отходят родному государству и великому делу коммунизма. Спустя пару недель в эти три уже бывших твоих комнаты вваливаются толпы народу (классический норматив страны советов — комната на семью) — и еще недавно кажущаяся радужной жизнь превращается в ад.

Знаем, проходили. Сразу после революции, в первые годы, все осколки старого мира, людей, являющихся без преувеличения элитой, лучшей частью империи, подвергли такой вот... процедуре лишения всего. Тех, кто не был убит сразу и кто не бежал из страны при первой возможности, понимая, что жизнь здесь будет хуже всего прочего.

Возврат к истокам, что тут еще сказать то можно. Отдельные квартиры в стране советов по большей части лишь для партийной верхушки да тех специалистов в тех или иных областях, без кого покамест не получается обойтись. А остальных -в коммунальное житие. Причем подается это таким манером, что люди, становление которых происходило уже при новой власти, принимают безумие коммунальной жизни как нечто само собой разумеющееся. Вот как Виктор, этот инженер-электрик. В его голову даже не закрадывается мысль о том, что он, довольно ценный специалист, получивший высшее образование, просто не должен жить в одинаковых условиях, например, с тем же пьяным маргинальным пролетариатом в лице того же алкаша и бузотера Семена.

Собственно, в Российской Империи такого быть в принципе не могло. Любой человек понимал, что получая образование, продвигаясь вверх по ступеням незримой государственной пирамиды. Он улучшает уровень своей жизни, ее комфорт, дает возможность своим детям начинать жизнь с более выгодных позиций. Это нормально, это естественно. И шанс был у любого. Множество примеров было, когда люди из самых низов, проявляя способности и волю, достигали всем заметных высот. Еще со времен Петра Великого это приобрело по сути официальный статус. А им же введенная 'Табель о рангах' окончательно закрепила систему, работающую с его времен и до момента крушения великой империи.

Теперь системы нет. Вообще нет. Зато все, кроме партийной верхушки конечно, могу почувствовать на своей шкуре все жизненные тяготы и грязь. Ту грязь, что раньше была уделом тех, кто не хотел ничего достигать, ни к чему стремиться. Да-а, вместо стремления вверх советская власть окунала своих граждан в помои по самую маковку. Еще и заботливо придерживала рукой, чтобы, не дай боги, кто-нибудь не оказался чистым. Зато мнимое равенство, столь любимое теми, у кого нет ни ума, ни воли, ни силы духа.

Впрочем, меня это напрямую не касается. Я отнюдь не часть страны советов, у меня тут просто важные дела. Очень важные. Ради них потерпеть несколько месяцев или даже больше коммунального жития — невелика цена. К тому же...

* * *

Как и было уговорено, раз в несколько дней я звонил Руцису, сообщая ему о своих 'усиленных занятиях' и прогрессе в оных. Изучение французского языка — который я и так знал, пусть и не очень хорошо, со словарным запасом, вынесенным из детства — кое-каких рекомендованных чекистом книг... Полезных книг, что должны были сместить полуполученное Фоминым юридическое образование в сторону ОГПУ-шных надобностей.

Но на сей раз...

— Добрый вечер, Леша, — ответил на мое приветствие чекист, причем голос у него был особенно ласковый. — У меня есть чем тебя порадовать.

_ Приняли? — организовав должную долю восхищения и предвкушения в голосе, спрашиваю я. — Неужели...

— Приняли. Помнишь я рассказывал тебе о структуре ОГПУ?

— Конечно, Аркадий Янович, могу наизусть пересказать.

— Не нужно, — усмехнулись на том конце провода. — Я хочу напомнить про Особый отдел ОГПУ. После недавней реорганизации в него включили Восточный отдел и, что важно для тебя, Контрразведывательный. Ты поступаешь на службу в первый отдел Особого отдела. Он занимается контрразведкой против деятельности на территории СССР разведок стран Европы и США, также наблюдает да диппредставительствами. Ты доволен?

-Очень доволен, Александр Янович! Вовек не забуду вашей помощи.

— Не забудешь, — эхом отозвался Руцис. Послезавтра, в девять утра, будешь на Лубянке. Документы на тебя готовы. Проверку ты прошел. Разберешься что и как. Еще вопросы?

— Только один. Моя должность?

-Свой кубик в петлицы получишь. Не простым же агентом тебя зачислять с тремя курсами юридического и умением думать, — я чуть ли не увидел, как чекист лениво отмахнулся от этого естественного для прозелита вопроса. — Документы, форма, оружие — все это тоже получишь. Как и комнату в нашем общежитии. Нечего сотруднику ОГПУ в съемной комнате ютиться.

— Большое спасибо, Александр Янович...

— Уже слышал. И не забывай... звонить.

Все, трубка повешена. А последние слова чекиста — явный намек на то, что он считает меня обязанным всерьез и надолго. Правильно, логично, естественно. Сейчас он бросает перспективного новичка в омут тайной полиции и будет ждать, внимательно за ним наблюдая.

А я что? Меня все полностью устраивает. Делаю вид, что обрадован до полубессознательного состояния и считаю Руциса свои первым защитником и благодетелем. Естественно буду постоянно ему звонить, спрашивать совета, что действительно будет нелишним... Ах да, еще надо будет преподнести чекисту какой-нибудь презент — по душе. Но не слишком дорогой, в пределах того, что может себе позволить недавний студент и новоявленный чекист. Интересно, что же такое?..

О, придумал! Он у нас чай очень любит. Вот и получит нечто вроде подарочного набора из редких сортов. Пока еще подобные наборы купить можно, но скоро, чует моя душа, даже подобные удовольствия останутся для жителей страны советов в прошлом. Для подавляющего большинства оных.

Глава 4

'Из двух сражавшихся в России армий, конечно, право называться Русской принадлежало той, в рядах которой сражались все, кто среди развала и смуты остались верными родному национальному знамени, кто отдал все за счастье и честь Родины. Не могла же почитаться Русской та армия, вожди которой заменили трехцветное русское знамя красным и слово Россия — словом Интернационал...'

П.Н. Врангель, генерал-лейтенант, лидер Белого движения

'...нельзя великороссам 'защищать отечество' иначе, чем желая поражения во всякой войне царизму'; 'неверен лозунг 'мира', лозунгом должно быть превращения национальной войны в гражданскую войну'; 'наименьшим злом было бы поражение царской монархии и ее войск'.

В.И. Ленин Полн. собр. соч. Т. 26. С. 108-109

Свершилось. С недавних пор я сотрудник особых поручений ОГПУ. Ну просто звание так называется, только и всего. На самом же деле — классический первый офицерский чин, просто в СССР так рьяно боролись с 'порочными последствиями царизма', что даже воинские звания изувечили до неузнаваемости, равно как и знаки различия. Вот и появились в армейских частях всякие помкомполка и замкомроты, а среди чекистов и того 'краше' — начальник оперпункта или сотрудник особых поручений. Прямо воинские звания, того и гляди можно запищать от... восторга.

Впрочем, шло бы оно, это странное мышление советских руководителей. Все равно понять всю глубину их безумия я не стремлюсь. Зато стремлюсь к тому, чтобы укорениться в новой для меня среде. В ОГПУ. А она, доложу я вам, очень своеобразная, стоящая особняком от всех остальных структур страны советов, но в то же время неразрывно с ними связанная.

Первый отдел Особого отдела ОГПУ. В необычное место меня занес не то случай, не то фортуна. Скорее все же второе. Ведь фортуна, она любит помогать тем, кто сам много для этого старается, причем необычными ходами. Я... постарался. Вот и получил неожиданный, но крайне приятный подарок. Почему так? Ведь на первый взгляд был бы куда удобнее оперативный отдел... Ан нет, все далеко не так просто. Пока вынесем за скобки тот факт, что само мое попадание в ряды ОГПУ под чужой маской— огромный успех. Тут речь о другом, совсем о другом.

Оперативный и Особый отделы — разные подразделения ОГПУ, причем связь между ними не такая уж и хорошая. Существуют определенные трения, точки, где их интересы пересекаются. Да и руководители отделов не сказать чтобы в сильно хороших отношениях.

Что мне с того? Удобство работы. Другой отдел, априори отсутствие контактов, допустимо не самое хорошее отношение ко всем работникам Оперативного отдела. И еще кое-какие нюансы могут обнаружиться, но это уже от дальнейшего развития событий зависеть будет. А пока... Пока все идет своим чередом, полностью меня устраивающим.

Стоит начать с того, что из той богомерзкой съемной комнаты в коммуналке я благополучно перебрался в ОГПУ-шное общежитие. Название, конечно, то еще, но по сути все оказалось куда пристойнее. Руководство чекистов было не настолько глупо, чтобы распихивать верных псов советской власти по коммуналкам. Послужившие достаточное время получали отдельные, весьма комфортабельные квартиры. Ну а новичков заселяли в так называемые общежития, представляющие из себя те же квартиры, но похуже. Ну как похуже... Небольшая комната и кухонька на человека. Для семейных порой две комнатки. Жить вполне можно, особенно учитывая то, что раньше у большинства поступивших на службу в ОГПУ и такого быть не могло.

Неплохо была поставлена и боевая подготовка. Справедливо считалось, что каждый чекист должен уметь хорошо стрелять, да и быстро бегать, да и умение дать кулаком в буржуинский или какой-то другой враждебный глаз тоже лишним не станет. Поэтому тиры, беговые дорожки, спортзалы были не просто всегда к услугам, но и вменялись в прямую обязанность. Это радовало. Радовало меня лично, хотя и не нравилось с точки зрения хорошего физического развития тех, кого я люто ненавидел.

В тире, кстати, приходилось изображать 'театр одного актера'. Стрелять я умел, причем куда лучше, чем мог бы недавний студент-юрист с минимальной практикой. Вот и приходилось усердно изображать быстрый, но вполне обоснованный упорными тренировками прогресс в нелегком стрелковом деле. Револьвер, пистолет, винтовка... Да побольше, побольше! Подобное рвение искренне радовало учителей, а у некоторых нынешних сослуживцев порой вызывало легкое недоумение. Дескать, к чему так сильно усердствовать? Но объяснить это самое усердие было несложно, изображая из себя 'романтика революции'. Удобная, кстати, маска, если предварительно хорошенько изучить классиков этой самой идеологии. Не новых, которые в свете последних событий могли стать отщепенцами и новоназначенными предателями, а самых что ни на есть надежных: Маркс, Ленин, ну и нынешнее 'светило' в лице Сталина Иосифа Виссарионовича, чтоб ему пусто было.

Но главное — основная моя работа. Первый отдел занимался такой работой, где очень хорошо сочетались физическая и интеллектуальная составляющие. Противостоять иностранным разведкам и наблюдения за их диппредставительствами — то еще занятие. Требуется долго и усиленно думать, кто шпионит, как именно и с помощью каких людей-агентов. Это насчет мозга. Что же до физической стороны... Не стоит думать, что агент иностранной разведки, почуяв опасность, будет только убегать. Может и выстрелить, причем сделать это метко, благо их этому тоже учат.

Честно признаюсь, мне пока в таких вот операциях поучаствовать не довелось. Все дело в сроке пребывания в шкуре сотрудника ОГПУ. Сейчас у нас какое время? Февраль тридцать первого года. А началось мое тут официальное пребывание всего лишь осенью тридцатого. Вот и получается то, что сейчас имеем. Не та ситуация, чтобы бросать в жернова активной работы только-только поступивших на службу чекистов. Немного жаль.

Почему вдруг? О, я ни в коем случае не рвусь делать благо ни ОГПУ, ни СССР. Тут другое. Совсем другое. Сейчас я в ОГПУ никто и звать меня никак. Обычный новичок, поступивший по рекомендации, пусть даже и чекиста, имеющего кое-какой вес. Заслуг.. не ноль, но близко к этому, ведь добровольная помощь ОГПУ, пусть и активная, не есть тут что-то особенное. Так что надо проявить себя с лучшей стороны, причем желательно в кратчайшие сроки. Подтвердить. Так сказать, репутацию талантливого юнца, которая уже была использована для поступления в организацию. А для этого...

Для этого я и работал. Упорно, со всем возможным старанием, показывая непосредственному начальству, что меня можно и даже нужно загружать работой. Желательно — выходящей за рамки обычной рутины. А ее, рутины, хватало.

В первом отделе требовалось знание иностранных языков. Естественное требование, откровенно то говоря! Без их знания сложновато работать против иностранных разведок. Не невозможно, а именно что сложновато. Не станут же оперативные агенты при любом непонятном выражении или попавшем в руки документе бежать к своему начальству или к знакомым сослуживцам с просьбой перевести непонятные письмена заморско-буржуинские. И это лишь те, кто работают 'в поле'. Про тех же, кто имеет дело с различными документами и говорить нечего. Немалая их часть отнюдь не на русском написана. Поэтому... положение обязывало.

Я знал немецкий и французский. Конечно же уровень этого самого знания скрывался, но чтение и понимание прочитанного с использованием словаря— это я мог использовать. И использовал в самом начале, еще в момент собственно поступления к господам чекистам. А поскольку специалистов на германском направлении в ОГПУ хватало, но вывод был очевиден. Меня закрепили за местными 'французами'. За той их частью, которая изучала стекающиеся в отдел документы. Посвященные деятельности на территории СССР французской резидентуры. А она тут резвилась от души, уступая разве что вездесущим британцам.