Константин прошел мимо штукатуров, по дороге окунув кончики пальцев в каменную чашу со святой водой и перекрестился заученным движением. Приблизившись к алтарю, он, продолжая изображать праведного католика, преклонил колена и забормотал молитву. Настоятель подошел поближе и, склонив голову набок, внимательно разглядывал Костю.

— Аминь, — синхронно с Константином произнес аббат по окончанию молитвы. Николаев поднял глаза и увидел перед носом сухую, стариковскую кисть, украшенную массивным перстнем. Костя прикоснулся губами к перстню и, поднявшись на ноги поклонился аббату.

— Следуй за мной, сын мой, — скомандовал тот и направился в дальний предел к исповедальне. Предположение Бориса оказалось верным.

— Опять исповедоваться, — поморщился про себя Костя, — как они мне надоели.

Тем не менее он последовал за настоятелем. Достаточно резво отбарабанив положенную формулу, он покаялся в нерегулярном посещении храма и получил епитимью на недельную диету из хлеба и воды, а в дополнение к ней полторы сотни "Credo..." и столько же "Ave Maria...". После чего настоятель вышел из исповедальни, уселся на скамью, поставив посох между колен, указал Косте на скамью напротив и стал расспрашивать его о жизни. Николаев поведал ему скорректированную легенду, согласно которой Константин был младшим сыном купца из Мемеля. Не ожидая наследства, которое должно было отойти старшим братьям, он пошел в обучение к вольному механикусу. В результате эпидемии холеры он остался единственным наследником и должен был возглавить семейное дело. В одном из плаваний, старого шкипера, который служил еще его отцу, смыло за борт во время бури, и он нанял иудея из Святой земли. Тот оказался настолько хорош, что уже несколько лет они плавают вместе и даже стали компаньонами. Вот только в последнем плавании им не повезло, и они попали в плен к марокканским пиратам. Им удалось выкупится с помощью Шимона бен Эзры, который стал их третьим компаньоном.

— Как же ты, будучи добрым католиком, ведешь дела с иудеями, — спросил его аббат подозрительно, когда Костя закончил свой рассказ.

— Я не слышал, чтобы это было запрещено, — Константин изобразил удивление, — ведь апостол Павел говорил: "Несть ни эллина, ни иудея перед лицом господа нашего".

— Хочу верить, сын мой, что ты просто заблуждаешься, а не впадаешь в ересь, — голос настоятеля оставался мягким, но в нем послышалась угроза, — апостол Павел в своем послании к галатам говорил о братьях во Христе: "Все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись. Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе".

— Виноват падре, — Николаев смиренно склонил голову и перекрестился, — но дела я веду со всеми, кто меня обмануть не пытается. А так для меня без разницы — католик, мавр, иудей или монгол косоглазый. Если они меня не пытаются в свою веру перетянуть, то и я к ним не лезу. Иудеи меня, кстати, никогда в синагогу не звали. Сарацины, турецкого султана подданные — те пытались мне суры своего пророка читать и преимуществами магометанской веры соблазнять, но я их выгнал.

— Это хорошо, что ты тверд в вере, но этого мало. Я понимаю, почему инквизиция расследование затеяла. Очень близко ты к ереси диавольской приблизился. Но архиепископ просил дать тебе шанс искупить свои прегрешения. Посмотрим, сможешь ли ты возвысить сей собор к славе господа нашего Иисуса Христа и Пречистой матери его.

Аббат встал со скамейки и, знаком указав Косте следовать за собой, направился к алтарю.

Часа через три, вконец морально измотанный Константин входил на подворье мастера Шломо. Обед он пропустил и желудок не преминул напомнить ему об этом. Тем более что ветерок донес аппетитный запах из кухни.

— Надо что-нибудь перехватить до ужина, — подумал он, заворачивая за угол.

— Ой, — Костя услышал вскрик и едва успел подхватить девичью фигурку. Закутанная в платок Шошанна свалилась ему прямо в руки с табурета, который он сходу своротил.

— Прошу прощения сеньорита, — он поставил девушку на ноги и, наклонившись, поднял табурет, — я никак не ожидал вас встретить здесь, у этого простенка, да еще на табуретке. Вы не ушиблись?

Шошанна искоса глянула на него, потупилась и густо покраснела, как будто он застал ее за чем-то неприличным. Костя удивленно смотрел на такое знакомое, милое лицо и не мог понять причину ее смущения.

— Я чем-то обидел вас, милая Шошанна? — Макушкой она едва доставале ему до подбородка, поэтому Константин присел на корточки, пытаясь заглянуть девушке в лицо и взял ее руки в свои. Та еще больше потупилась. Густой румянец заливал ее щеки, скулы, и лоб.

Очень похожая на Дину девушка была так мила, что, Костя потерял самообладание. Сам от себя этого не ожидая, он притянул Шошанну к себе и поцеловал в губы. В первый момент она пыталась его оттолкнуть, но через секунду ее губы расслабились, и она стала отвечать на поцелуй. Казалось, что поцелуй этот длился вечность. На самом деле, через минуту девушка опомнилась, невнятно пискнула что-то, вырвалась и не оглядываясь убежала.

Николаев поднял со снега оброненный ею кусочек древесного угля и поднялся на ноги, кляня себя в душе за несдержанность. Он поднял глаза на стену и присвистнул от удивления.

Раньше он сюда как-то не заглядывал. Штукатурка в простенке между кухней и домом была вся расписана углем. Кое-где старые рисунки были уже почти смыты дождем, но поверх них появились новые. Местами еще неуверенные штрихи тем не менее говорили о недюжинном таланте художника. Если в нижней части стены были нарисованы в основном животные — козы, ягнята, гусь, пожилой мастифф Ахав, обитающий в будке рядом с кузницей, то чуть повыше шла целая галерея людских портретов. Костя узнал лицо мастера Шломо, его жену Хаву, с которой они познакомились буквально на днях, а также одного из подмастерьев и служанку, приносящую им еду. Причем, если последняя была прорисована несколько небрежно, то кузнец и его жена были выписаны с поразительным тщанием. Глаза мастера Шломо на портрете были чуть прищурены, а сквозь локоны курчавой бороды просматривалась добрая улыбка. Наверное, так он смотрел на свою любимую дочь. А ближе к углу, там, где стояла табуретка, он с удивлением обнаружил свой портрет. Рисунок еще не был закончен. Отдельные черты были только схематически намечены, тем не менее сходство было очевидно. Константин улыбнулся, ему стало понятно смущение Шошанны. Какая-то странная смесь нежности и удовлетворения колыхнулась в его душе.

— Может быть Борька не так уж и не прав, — пробормотал он.

Забыв про голод и усталость, Константин повернулся и направился в свой флигель, подбрасывая в руке уголек. Счастливая улыбка не сходила с его губ до самых дверей. Но на пороге он вспомнил о своем походе в монастырь и помрачнел.

Борис сидел за кухонным столом и менял, пропитанные солевым раствором, тканевые прокладки в вольтовом столбе. Едва взглянув на друга, он быстро убрал все причиндалы, вытащил из кухонного шкафа и выставил на стол бутылку вина и тарелку с хлебом и сыром. Разлив вино по кубкам он пододвинул один из них Косте, а сам взял второй.

— Рассказывай, — потребовал Гальперин, когда Костя прожевал первый бутерброд.

— Ну и въедливый же старикан этот аббат, — Костя сделал очередной глоток вина, — душу вынет так, что ей богу сам на костер запросишься.

— Ты это брось такими вещами шутить, — Борис уперся локтями в стол и, положив подбородок на сцепленные в замок кисти рук, озабоченно смотрел на друга. — Если что, мы живо соберемся и в Алжир отчалим. Хотя в это время года перебираться туда — та еще морока. И все наши планы летят коту под хвост.

— Извини, действительно неудачно сказал, — Николаев поставил кубок на стол, — не все так плохо, просто вымотал он меня.

— Давай конкретно. Можем мы что-то сделать, чтобы церковь от тебя отстала?

— Ну не знаю я пока. Тут думать надо, — раздраженно бросил Костя.

— Так, давай рассказывай. Вместе думать будем.

Константин подробно пересказал свой разговор с аббатом и экскурсию по собору, которую ему тот устроил.

— Я конечно в этом деле не шибко понимаю, — оправдывался Николаев, — но на мой взгляд статуй там и так выше крыши. Практически у каждой колонны какой-либо святой стоит. Живописи, правда, почти нет. Лишь за алтарем большая фреска на тему поклонения волхвов.

— Значит надо им картину или фреску какую-то заказать, — обрадовался Борис.

— С фреской точно не получится. Единственная более-менее плоская стена уже занята. Это же не православный храм и не собор Святого Петра в Риме. Это, едрить его, готика пополам с мавританским стилем. Сплошные углы и перепады высот. Картины на холсте тут в храмах вроде не вешают. Разве что гобелен какой-нибудь на хорах повесить. Но там уже висит какая-то тряпка. Какая-то пыльно-серая и я, честно говоря, не понял, что на ней выткано.

— Наверное гобелен не новый. Кто-то пожертвовал небось. Краски, видимо, выцвели. Это же не анилиновые красители. Нынешние растительные краски, которые для ниток используют, не слишком долговечны. Индиго и кошениль конечно в разы лучше, но и на порядок дороже. Хм-м-м... Можем попробовать анилин синтезировать... Чуть-чуть, для себя, в лабораторных условиях, по учебнику...

— Окстись Борька, ты что, — Константин поставил кубок на стол и стал загибать пальцы, — во-первых лаборатории у нас нет. Ты ее полгода делать будешь. Нет, в чужом доме, да без помощников, за полгода не справишься. Еще столько же будешь анилин синтезировать. Не уверен, кстати, что получится. Если я не ошибаюсь, то там реактор высокого давления нужен. Во-вторых, анилин — это же только основа. Красители все равно нужны. Потом надо нитки красить. Уверен, что технологии в твоем учебнике химии нет. А она, как пить дать, отличается от натуральных красок. То есть тут экспериментировать надо. И только потом можно вышивальщиц нанять, чтобы какой-либо богоугодный сюжет изобразить. То есть бодяга эта — года на три, а то и больше. Нам надо в полгода уложиться, при том, что еще и своими делами заниматься надо.

— Согласен, не пойдет, — Борис почесал в затылке, — ладно, давай дальше рассказывай. Придумаем еще что-нибудь.

— Вот не знаю я что придумать. В соборе том, холодрыга жуткая, сквозняки гуляют. Больше половины монахов — кто кашляет, кто сморкается. Окна огромные, стрельчатые, но без стекол. Только наверху слюдой закрыты. Я этому аббату предложил, что мы им стекла всюду вставим, так этот тип отказался.

— Ты что, серьезно? — поразился Гальперин, — так прямо и отказался?

— Вот именно, — Костя поджал губы, вытянул челюсть вниз и с таким постным лицом сымитировал аббата, — Сие есть ублажение плоти — сиречь дьявольское искушение. Стремится надо к возвышению духа.

— Да... Тяжелый случай, — Борис снова почесал в затылке, — слушай Костя, ты же в нашей родной реальности в готических соборах бывал. Тот же собор Святого Стефана в Вене, или собор в Трире, например. Вспомни и попытайся сравнить — чего местному собору от того не хватает.

Константин задумался, прикрыв глаза и теребя себя за кончик носа. Через пару минут он очнулся, взял со стола кубок и выцедил вино маленькими глотками.

— Знаешь Борь, трудно сравнивать, — он сунул в рот кусочек сыра и продолжил, — все-таки там чистая готика, а тут еще мавританский стиль мешается, но я кажется понял. Здесь, в отличие от скажем Вены, нет ни одного витража.

— Точно, — Борис хлопнул себя по коленям, — стекло пока еще дорогое, а цветное стекло — тем более. Давай им сделаем витраж какой-нибудь на библейскую тему, и мы в дамках.

Константин опять задумался, на этот раз грызя ноготь.

— Идея конечно хорошая, — признал он через минуту, — но есть препятствия. Я думаю, что они все решаемые, но давай-ка мы все это распишем как бизнес план.

Он принес несколько листов бумаги и стал быстро записывать нумерованные пункты. Исписав один лист, он стал на втором рисовать квадратики и кружочки, соединённые стрелочками. На третьем листе он начал было рисовать диаграмму Ганта, но прервался и поднял глаза на друга.

— Все равно долго получается, хотя нерешаемых технических проблем вроде нет.

— Что именно долго? — Борис насупился и обиженно продолжил, — Ты все проблемы только сам решать пытаешься. А я тебе что, для мебели нужен только? Давай излагай — бизнесмен...

— Ладно тебе обижаться. Ты уж извини, я ни на кого полагаться не привык. Российский бизнес — это такое змеиное кубло. Доверять я мог только жене, — Константин ухмыльнулся, — а ты на Дину совсем не похож.

— Не заслужил я значит твоего доверия?

— Заслужил, заслужил... Я же извинился, что просто не привык.

— Ладно, проехали, — Борис опять наполнил кубки вином, — ну ты рассказывать-то будешь?

— Значит так, — Николаев придвинул чистый лист бумаги и грубо наметил план собора, — вот это центральный неф. Здесь большие окна, по четыре с каждой стороны. Под витражи не слишком годятся. Во-первых, там витые каменные переплеты в мавританском стиле, во-вторых, восемь больших витражей — это на всю жизнь работа.

— А не жирно им восемь штук будет? — влез Борис с саркастическим замечанием.

— Ты же сам мне письмо показал. Чтобы индульгенцию получить их надо до глубины души поразить. А один витраж, даже большой, смотреться не будет, гармонии нет. Но слушай дальше — вот здесь два узких окна по обе стороны от алтаря. Они раза в четыре меньше и переплетов на них нет. Сюда два витража станут достаточно органично.

— Ну и хорошо, — Борис потер руки, — так в чем же проблемы?

— Логистика и рабочая сила, — Константин взял в руку исписанный лист. — Вот, пункт первый — выбрать сюжет. Для этого надо библию изучить. Витражи получаются по обе стороны фрески с поклонением волхвов. Надо, чтобы сюжеты как-то с этим согласовывались. Мне кажется, что надо один сюжет взять из ветхого завета, а второй — из евангелия. Ну это можно сделать за несколько дней, хотя сюжеты надо будет с аббатом согласовать. Это у меня вторым пунктом идет. А вот дальше начинаются сложности. Пункт третий — найти художника, который эти сюжеты воплотит. Надо будет этого аббата потрясти насчет богомазов. Или может бы ты в еврейской общине поспрашиваешь?

— Иудаизм не одобряет изображение живых существ, — покачал головой Борис, — еврея-портретиста найти в эти времена очень непросто. Я бы не взялся.

— А я как раз сегодня одного еврея-портретиста нашел, — расплылся в улыбке Костя, — вернее портретистку.

— Это где же ты успел, — удивленно поднял брови Борис.

— Я Шошанну возле кухни встретил. Она по штукатурке углем малюет. Талантлива до изумления. Я тебе чуть позже покажу.

— Вот и отлично... Привлечём ее к полезному делу, — усмехнулся Борис, — заодно и ты перестанешь от девушки шарахаться.

— Тут я не уверен, — Константин поскреб свою бородку-эспаньолку. — Портреты она рисует очень неплохо по памяти. Но только то, что она в натуре видела. А вот потянет ли она отвлеченный сюжет?..

— Не дрейфь, — опять потер руки Борис, — есть у меня на это "наш ответ Керзону". Давай дальше, что там еще у тебя за проблемы?