— А что, в Риннолии есть оппозиция? — с любопытством осведомилась я.
— Конечно. Оппозиция есть везде, — откликнулся Андре. — Кто-нибудь обязательно будет недоволен властью, и кто-нибудь из недовольных раньше или позже попытается качать права. Хотя особенно сильной или массовой я бы нашу оппозицию не назвал. Впрочем, я и раньше был не слишком в курсе подробностей того, что творится в столице. А уж сейчас тем более. А что, — с интересом прищурился он, — ты ничего не помнишь про риннолийских подпольщиков?
— Нет, — ответила я. — А что тебя в этом удивляет? Я ведь вообще многого не помню.
— Но многое и помнишь, — заметил Андре, и по его тону я поняла, что ему видится в этой избирательности нечто важное. — Насколько я успел обратить внимание, ты очень хорошо помнишь общеизвестные факты. Один раз даже чуть не обыграла меня в города.
— Один раз! — фыркнула я. — А сколько мы в них играли? Десятки?
— Неважно, — мотнул головой Андре. — У тебя действительно всё отлично с памятью в массе вопросов. До тех пор, пока дело не касается лично тебя. И вот тут внезапно наступает провал. Поэтому тот факт, что ты ничего не помнишь о подпольщиках, наводит на определённые мысли.
— Хочешь сказать, что при жизни я сама была одной из них? — задумчиво проговорила я.
— Знать не могу, но такой вывод напрашивается сам собой. Ты сидела в тюрьме, на две трети заполненной политическими заключёнными, на том этаже, куда никаких других заключённых не отправляют. Ты была ранена, хоть рана и зажила; я видел шрам и кровь у тебя на одежде.
Я промолчала в знак согласия. Рана действительно была; я совершенно не помнила, как её получила, но помнила боль в левом боку, существенно ниже сердца, которую испытывала тогда, когда ещё способна была что-либо физически чувствовать. В своё время я позволила Андре осмотреть эту рану. Впрочем, не имея никаких сподручных средств, он мало что мог бы сделать. Но в этом и не оказалось необходимости, поскольку рана к тому моменту почти зажила.
— И, наконец, ты ничего не помнишь о риннолийской оппозиции, — завершил перечисление аргументов Андре. — Более того, насколько я могу судить, ты вообще мало что помнишь о здешней политике. Я ведь прав?
— Прав, — всё так же задумчиво согласилась я.
То, что он говорил, звучало логично. Но вспомнить я ничего всё равно не могла, как ни пыталась.
Мы замолчали, уступив звуковое пространство прячущимся среди ветвей птицам.
— Может, остановишься и, наконец, поешь? — предложила я.
— Думаешь, уже пора? — с сомнением протянул Андре, покосившись через плечо, будто проверяя, нет ли за нами погони.
— Пора-пора, — сварливо подтвердила я. — Сам не чувствуешь? Ты так оголодал, что аж голоса из ниоткуда слышишь.
Криво усмехнувшись, Андре остановился и поглядел по сторонам.
— Слышишь? — спросил он затем. — Где-то журчит вода. Вот около неё и передохнём.
Идти оказалось недалеко. Сами того не заметив, мы успели одолеть плавный спуск к речке. Течение здесь было неспешным, будто ленивым, но вода тем не менее оказалась чистой. По поверхности лишь плыло несколько сухих листьев, да ещё горсть прибило к берегу. Дно прекрасно просматривалось, и оно, как обычно в таких случаях, казалось более близким, чем было на самом деле.
Уложив меня на траву, Андре скинул со спины сумку и принялся извлекать из неё продукты. Жадно поел хлеб с мясом, периодически запивая из фляги, благо воду можно было не экономить. Потом пересел и, положив мою голову себе на колени, влил в рот немного бульона. Я внимательно следила за этим процессом. Впервые с момента смерти моё тело получало что-то кроме воды. Однако никаких видимых изменений в моём состоянии это не повлекло.
— Погода вечером испортится, — сообщил Андре, закончив меня кормить и снова прикладываясь к фляге с водой. — Будет дождь.
— Откуда ты знаешь? — удивилась я.
Солнце сияло даже очень весело. Облака по небу, конечно, плыли, не быть же ему идеально чистым в это время года, но в небольшом количестве. Разве что ветер стал немного сильнее.
— По погоднику, — объяснил Андре.
— А-а-а, — понимающе протянула я.
Я как-то успела забыть об этом нашем приобретении.
— И что он показывает?
— Вечером будет дождь и сильно похолодает.
М-да, назвать такую новость особенно хорошей было нельзя.
— Лучше бы он показывал, как с этой погодой справляться, — сварливо пробурчала я. — Впрочем, вещь всё равно полезная. Ты его пока придержи, — порекомендовала я. — Продашь в последнюю очередь. Часы менее важны.
— Так я и собираюсь сделать, — кивнул Андре.
Он с сомнением посмотрел перед собой, потом щёлкнул пальцами.
— Честно говоря, я бы окунулся. Покараулишь здесь несколько минут?
— Конечно, — заверила я.
— Если что, кричи, — сказал Андре, начиная скидывать с себя одежду.
Ни малейшего чувства неловкости этот процесс во мне не вызывал, хотя разделся он, ясное дело, донага: не мочить же единственный имеющийся комплект одежды.
— Непременно, — пообещала я. — Закричу так громко, что у вора лопнут барабанные перепонки.
— Я имел в виду — чтобы услышал я, — уточнил Андре. — Но, впрочем, твой вариант тоже неплох.
После чего шагнул в воду.
Конечно, это заняло больше нескольких минут, но мне было не жалко. Погоня за нами явно пока не наклёвывалась, от поселений мы успели уйти далеко, и ни в какое конкретное место не спешили. Хотя вопрос, что делать дальше, в самое ближайшее время обещал встать остро.
Выбравшись на берег, Андре не спешил одеваться, стремясь сначала немного обсохнуть в лучах пока ещё не спрятавшегося за облаками солнца.
— Эрта, послушай... — В его интонации сквозила напряжённость. Андре явно чувствовал себя неловко, что я до сих пор замечала за ним не слишком часто. — Я должен буду её переодеть, — сказал он, разом объясняя причину замешательства, а заодно используя местоимение третьего лица для смягчения формулировки. — Эта одежда слишком старая и... сама видишь, в каком она состоянии. Мы не знаем, как долго сможем избегать встречи с людьми. Девушка без сознания в любом случае будет вызывать вопросы, но так, — он устремил многозначительный взгляд на мою изорванную и перепачканную в крови блузу, — их будет слишком много. И потом, эти рукава слишком короткие, они не скрывают следы от кандалов.
Зря он так распинается с объяснениями. Ясное дело, что избавиться от моих обносков необходимо, а сама я не переоденусь. Однако, сколь это ни нелепо, определённую долю неловкости я тоже испытывала.
— Действуй, — просто сказала я и, чтобы как-то разрядить обстановку, спросила: — Думаешь, в платье Эстер рукава достаточно длинные?
— Похоже на то, — кивнул Андре, извлекая платье на свет. — Она выше и полнее тебя, так что, наверное, платье будет великовато, но зато рукава скроют запястья. Как ты думаешь... — я снова почувствовала, что вопрос заставляет его напрячься, — ...может быть, её стоит ненадолго занести в воду? Может, от этого ей станет лучше? Или не стоит?
Я отчего-то снова напряглась, но постаралась сосредоточиться на логике. А она подсказывала, что сделать так, как говорит Андре, безусловно стоит. Навряд ли это хоть как-то отразится на моём состоянии, но есть другой момент, о котором мой спутник из деликатности умалчивает. Я не имела возможности даже элементарно умыться в течение...полутора месяцев? Более долгого срока? Так или иначе, такой недостаток стоит исправить. Тем более, что скоро погода испортится, а уж тогда купаться точно будет нельзя. Иначе в моём нынешнем состоянии недолго подхватить воспаление лёгких.
— Наверное, стоит, — сдержанно ответила я. — Ты прав.
Андре коротко кивнул. Больше мы ничего не обсуждали, и от этого как-то сразу стало проще. Андре снял с моего тела блузу, потом длинную широкую юбку, тоже изрядно пострадавшую за эти недели, потом нижнее бельё. И занёс в воду.
Через несколько минут мы вернулись на берег. В качестве полотенца Андре использовал одеяло. А я отчего-то всё смотрела на свои мокрые волосы и думала о том, что их уже никогда не привести в приемлемый вид. Такие колтуны даже самым лучшим гребнем не расчешешь.
Андре взял в руки платье жены кузнеца, но тут возникла очередная загвоздка. Он с сомнением покосился на мой корсет, оставленный на берегу.
— Простые женщины такого не носят, — поняла его молчаливый вопрос я. — А это платье простой женщины. Да и потом, всё равно все мои вещи в таком состоянии, что их лучше выбросить.
— Закопать, — поправил Андре, приступая к одеванию. — Маловероятно, чтобы наш путь так точно проследили, особенно учитывая, что сегодня пойдёт дождь, и следов не останется. Но на улики можно наткнуться и случайно. Так что лучше перестрахуемся.
Никаких возражений я не имела. Между тем Андре надел на меня видавшее виды, зато чистое платье. Юбка — не до конца понятного, но приятного глазу оттенка, нечто среднее между красным и оранжевым, с белой вертикальной полосой. Верх тоже двуцветный, но там белый преобладал, а вот рукава были всё такими же красно-оранжевыми.
Андре был прав: длинные рукава надёжно скрывали следы от кандалов. Платье действительно было великовато, и мне даже вдруг стало от этого грустно. Я бесшумно засмеялась сама над собой: в моём положении не хватает только страдать от отсутствия идеально сидящей на фигуре одежды. Ещё мне подумалось, что мой спутник явно имеет неплохой опыт одевания женщин. Ну, или раздевания, что более вероятно.
В качестве последнего штриха Андре взял нож и, сев у самой кромки воды, принялся бриться. И то верно: заросший за месяц своего пребывания в тюрьме, он имел шансы серьёзно напугать прохожих, буде таковые встретятся нам на пути. Время от времени Андре чертыхался: нож был отнюдь не бритвенный, да и речная вода мало напоминала зеркало. Однако в конечном итоге результат получился вполне сносный, хотя и не без нескольких порезов.
Я с любопытством разглядывала Андре, который сейчас выглядел значительно моложе, чем несколько минут назад. С густой неухоженной бородой, отросшей в тюрьме, он выглядел лет на сорок. Теперь же вернулись те тридцать-тридцать два, которые я была готова ему дать, когда мы только-только познакомились.
— Куда теперь? — спросила я, когда Андре, полностью готовый продолжать путь, перекинул через плечо собранную по новой сумку.
— Главным образом как можно дальше от этих мест, — ответил он. — В конечном итоге либо за границу, либо как минимум в какую-нибудь удалённую провинцию. Первое, конечно, предпочтительнее.
Он не стал уточнять, что о Дельмонде и вообще о северной части страны речи не идёт. Я тоже не стала поднимать эту тему, вне всяких сомнений болезненную.
— Трактов пока будем избегать, — продолжил излагать планы на ближайшее будущее Андре. — Вообще чем дольше сможем идти через лес, тем лучше.
— Ну, и как ты собираешься такими темпами добраться до границы? — мрачно спросила я. — Я ведь тебя предупреждала, что стану обузой. Далеко ли уйдёшь с таким грузом на руках? Без меня ты бы уже успел одолеть в несколько раз большее расстояние, чем сейчас. А что будет дальше?
— Послушай, перестань нудить, — довольно-таки беспечным тоном откликнулся Андре. — Единственное, чего мне не хватало в дороге, так это призрак-нытик. Вот это действительно настоящая обуза.
— Ах, так? — обиделась я.
— А ты как думала? — насмешливо осведомился Андре. — Нытик мне в пути совершенно ни к чему. А вот друг, который указывает дорогу, проверяет наличие погони, всегда может подняться над лесом и оглядеться и с которым можно поговорить по душам, — вот это никакая не обуза.
Развивать тему дальше я не стала. Что и говорить, его слова были мне приятны, но будем откровенны: очень трудно путешествовать с бесчувственным телом на руках, особенно когда надо преодолеть столь большое расстояние. О том, чтобы нанять экипаж, не могло идти и речи: слишком дорого. Андре успел пересчитать имевшиеся в нашем распоряжении деньги, выходило пять квадров и несколько дюжинников. Прокормиться можно, но никак не пересечь в карете полстраны. Тем более, что путешествующие в экипаже люди не останавливаются на ночлег в лесу. А в гостинице у Андре слишком высокий шанс быть узнанным, да и неизвестно, многие ли люди знают в лицо меня. К тому же на гостиницу тоже требуются деньги.
— Есть ещё одна сложность, — всё-таки решила высказать свои опасения я. — Если ты встретишь какого-нибудь знакомого, сможешь вовремя его узнать и скрыться. Но если кто-нибудь узнает меня, я даже не буду иметь об этом ни малейшего представления.
— Это верно, — и не думал спорить Андре. — Но, знаешь, возможных случайностей и так бессчётное число. Если будем раньше времени волноваться из-за всего, проще сразу сдаться стражникам. А у меня такое желание пока не прорезалось. К тому же я кое-что слышал о людях, потерявших память. Не исключено, что, встретив кого-то знакомого, ты вспомнишь своё прошлое.
Я промычала в ответ нечто неразборчивое. Теперь, в таком контексте, вероятность случайной встречи со знакомым показалась безумно низкой.
— Кстати по поводу твоего прошлого, — задумчиво проговорил Андре. — Информации, конечно, мало, но кое-что всё-таки есть. Ты обратила внимание, что у тебя на плече нет "короны"?
— Обратила.
Мне не нужно было спрашивать, что именно он имеет в виду. Этот нюанс я прекрасно помнила, видимо, именно оттого, что лично ко мне он отношения не имел. Около трёхсот лет назад в Риннолии и соседних королевствах разразилась эпидемия песочной оспы. Эта болезнь унесла много жизней. Действенного лечения от неё не было: если человек заболевал, то либо его организм справлялся с недугом, либо нет. Однако лекарям удалось изобрести прививку, не позволяющую этой болезнью заразиться. Прививка, однако же, стоила безумно дорого и оттого была доступна в основном знати. Укол делался в левое плечо, на котором на всю жизнь оставался небольшой след, шрам, по форме слегка напоминающий корону. Постепенно такие шрамы стали своего рода символом дворянского происхождения. Время шло, болезнь исчезла с лица земли, но всем детям аристократов, достигавшим трёхлетнего возраста, продолжали делать эту прививку. Только теперь она стала не залогом здоровья, а признаком высокого происхождения, своего рода отличительным знаком. У Андре такая "корона" на плече была. У меня — нет.
— Только не говори, что не женишься на мне из-за такой малости, — пошутила я, припомнив нашу болтовню в камере.
— После всего, через что мне пришлось пройти за последний месяц, тема социального неравенства беспокоит меня в последнюю очередь, — усмехнулся Андре. — Но речь не о том. "Короны" у тебя нет. Но одежда при этом очень дорогая. Особенно бельё.
Ну да, мои юбка и блуза пришли в слишком плачевное состояние, чтобы по ним можно было что-то понять. А вот корсет и вправду оставлял мало вопросов. Такой точно стоил не менее восьми квадров, и то у не слишком дорогого портного.
— Откуда ты знаешь, сколько стоит женское бельё? — съязвила я. — Что, покупал кому-нибудь в подарок?
