И хотя тренировочный зал серкетов отличался от Огненного Круга, как вода из бурдюка от воды из горного ключа, Регарди с удовольствием погрузился в его объятия. Серкеты, бродившие вокруг озера, не могли его видеть, Веор, обычно присматривающий за ним и учениками Аттея, куда-то пропал, а представление у настоятеля было хорошим предлогом, чтобы размяться.

Два десятка кругов по пещере разогрели кровь, а прыжки по балкам, воткнутым в стену, освободили голову от ненужных мыслей. Тело слушалось с радостью, выбирая участки посложнее. Пещера Скользящих исчезла, уступив место знакомым очертаниям Огненного Круга и жарким улочкам Балидета. Прыжок — и он летит с крыши городской почты на тюремную башню, с нее на голубятню, а оттуда — на застланную шкурами крышу скотника. Еще не высохшая кожа воняет, но ее зловоние не нарушает покоя ремесленного квартала, вплетаясь в него причудливым узором. Стоит глубокая ночь, но Арлинг не видит ее, впрочем, оставаясь невидимкой и сам. Полет заканчивается падением, от которого захватывает дух и кружится голова. За ним начинается новый прыжок, с дерева на дерево, с крыши на крышу, со стены на стену, затем — падение на руки и подтягивание, кувырок и побег от сторожевого пса, разбуженного ночным гостем. И хотя сначала Арлинг собирался только размяться, но сам не заметил, как от прыжков и сальто перешел к атакам и выпадам. Все должно закончиться этой ночью.

От драки с тенью у Регарди сводило зубы — ему нужен был настоящий противник из плоти и крови. Долго выдумывать его не пришлось. Пусть Бертран проведет свой последний день праведно и в молитвах. Человек, предавший учителя, не должен жить долго. Арлинг будет убивать его по-разному — быстро и мучительно медленно, растягивая удовольствие от затянувшейся мести миру и захлебываясь ненавистью ко всем людям.

Он нападет внезапно, когда настоятель будет упиваться очередным монологом о смерти. Выпад, стрела, скачок, еще выпад... Внезапность нападения, уклонение, бросок-стрела, отбив, скачок, глубокая атака. Арлинг, покачиваясь, замер на краю ямы для прыжков, едва не рухнув в нее с головой. Небольшое озерцо до краев было заполнено стоялой водой, зловоние которой не обещало приятного купания. Не разрешив себе отдыхать, он перемахнул через нее, с новыми силами бросившись на невидимого Бертрана. Простая атака с выпадом, круговая защита и поражение врага. Настоятель мертв.

Но нет. Бертран — предатель и заслуживает изощренной смерти. Иман называл эту технику "игрой на багламе". Правая рука прикрывает голову, а левая острым ребром наносит первый удар в горло. Вторая рука будет целиться в висок. "Такой удар сметет противника, словно колосья пшеницы", — шептал в голове голос имана.

Остановившись у площадки с брусьями для прыжков, Регарди задумался. Если Бертран пригласит его к столу, они окажутся совсем близко друг к другу. Настолько близко, что ему ничто не помешает захватить его горло и оборвать никчемную жизнь предателя.

Арлинг подлетел к деревянному макету в углу пещеры и обрушил на куклу град ударов. Он не будет ждать, когда настоятель сядет к столу. Они схлестнутся прямо у порога, и Регарди будет метить туда, где сходятся ребра грудной клетки — в солнечное сплетение, вложив в удар всю силу и вес тела. Если Бертран и не умрет, то скорчится от боли, и тогда рука-меч халруджи нанесет удар по его шее сзади и сбоку. Пальцы вытянуты, мышцы напряжены, большой палец согнут внутрь. Он подгадает время и ударит, когда Бертран сделает выдох, а внутренняя полая вена на шее наполнится кровью. Ее стенки не выдержат напряжения и разорвутся. Обильная кровопотеря и быстрая, но мучительная смерть. А если атаковать чуть ниже, то можно поразить нервный узел, вызвав легочный спазм, который приведет к остановке сердца.

Регарди сцепил пальцы и нанес удар по кукле в то место, где у человека расположен четвертый шейный позвонок. "Это поражен блуждающий нерв", — терпеливо объяснял иман, когда Арлинг валялся на песке круга, пытаясь втолкнуть в себя немного воздуха после удара учителя. "Возникает чувство, словно дыхание вышло из груди и обратно войти не может, — словно издеваясь, рассказывал иман, в точности описывая то, что ощущал его слепой ученик. — Такое состояние будет длиться до тех пор, пока кто-то не поможет тебе выйти из него. Если этого не сделать, враг умрет от нехватки воздуха". Выждав еще секунду, учитель вернул его к жизни несколькими толчками по груди в области сердца. Пример запомнился Арлингу хорошо.

Вскоре халруджи пожалел, что вспомнил имана, так как с образом учителя вернулась тоска и сожаление об ошибках прошлого. А вместе с ними — сомнения и неуверенность. Каким бы слабым не выглядел Бертран, он носил одежды воина Нехебкая и возглавлял орден серкетов. А кем был Арлинг? Уставшим, слепым чужаком из Согдарии, который давно запутался и не знал, куда идти дальше.

Погладив израненную поверхность деревянной куклы, Регарди понял, что ему нужно. Техника смертельного касания — вот то, что поможет одолеть главного серкета. Наемники Сикелии любили использовать этот метод, когда о враге было известно мало или вообще ничего. Самое сложное — застать противника врасплох. Арлинг помнил, как однажды иман велел ему переодеться врачом, чтобы подкрасться к очередной жертве, которую он для него выбрал. Регарди убил кучеяра, притворившись лекарем, осматривающим пациента. Беркуту повезло меньше. Учитель заставил его переодеться лунным мальчиком и отправил в бордель. Шолох никогда не рассказывал о том, как справился с заданием.

Уверенный, что сделал правильный выбор и, чувствуя, как в нем бурлит будущая победа, Регарди направился к выходу, решив напоследок пройтись по бревну, висящему над небольшим рвом. Но, когда он оказался на середине, со стороны крепления раздался треск, и один конец балки, оторвавшись, рухнул в яму. Успев ухватиться за бревно, Арлинг повис надо рвом. Водой оттуда не пахло, однако он сомневался, что мастера, готовившие зал для тренировок, постелили внизу мягкую солому. Выбравшись, Регарди ощупал крепление и задумался. Веревка казалась достаточно прочной, чтобы выдержать его вес. К тому же бревно вряд ли предназначалось только для ходьбы. На Огненном Круге на таких балках часто устраивались боевые поединки, в которых участвовало по двое или трое учеников.

Было ли это предупреждением? Возможно, атмосфера Пустоши располагала к мистическим толкованиям, но из тренировочного зала Арлинг вышел в глубокой задумчивости. Бертран был не просто первым серкетом. Он был современником Махди. И сумел захватить в плен имана. Не стоило считать его легким противником. Во всяком случае, его нельзя было недооценивать. "Вода может нести лодку, но может ее и опрокинуть, — учил иман. — Атакуй тогда, когда враг не готов. Наступай тогда, когда видишь, что можешь это сделать. Если нет, отступай и хитри". Халруджи кивнул учителю, соглашаясь с его словами. Он будет спокоен и сможет сделать шаг назад, если это потребуется. Никаких эмоций. "Эмоции подобны ветвям и листьям сливы", — продолжал шептать голос учителя. — "Они проистекают из подлинной природы, но теряют связь с ней, когда человек одержим страстью. В эмоциях нет подлинного вкуса. Если бы слива рождала только листья, кто бы любил сливу?".

Иман любил говорить со вкусом, сдабривая речь красивыми метафорами, каждая из которых глубоко врезалась в память его слепого ученика, запоминаясь на всю жизнь. Учитель, как всегда, был прав. Арлинг отправится к Бертрану, вооружившись терпением и спокойствием. Но плыть по течению не станет, а выберет ту сторону, которую подскажет сердце.

У озера было непривычно малолюдно. Тишина и ленивый плеск воды располагали к размышлениям, и Арлинг собирался посидеть пару минут на берегу, чтобы успокоить дыхание после тренировки, послушать внутренний голос и привести мысли в порядок. Однако диалога с собой не получилось.

Халруджи скрывала тень от стены, и Цуф, который появился из ученической комнаты и решительно зашагал к причалу, выдававшемуся далеко в озеро, его не увидел. В руках у него было что-то тяжелое, а шаги звучали гулко и неуклюже. Арлинг еще сомневался, что мальчишка, действительно, собрался топиться, когда ученик на ходу накинул петлю на шею и с камнем в руках бросился в воду. Похоже, Цуф давно простился с жизнью, по-своему определив для себя Испытание Смертью.

Царивший на этом берегу полумрак не давал серкетам разглядеть, что произошло. Погруженные в молитвы, они не обратили внимания на всплеск от падающего в воду тела. Для Арлинга же он прозвучал оглушительно громко. Радуясь, что мышцы были разогреты тренировкой, он прыжком преодолел расстояние до берега и нырнул за Цуфом.

В школе иман заново научил его плавать и даже драться с противником на поверхности воды, но, когда дело касалось подводного плавания, Арлинг становился беспомощным. Привычное ощущение мира сбивалось, а кожа немела, превращаясь в бесчувственный покров. Оставалось надеяться на удачу и интуицию. Первой халруджи не доверял, а со второй редко находил общий язык.

Он наткнулся на Цуфа сразу, крепко схватив его за волосы и ругая себя за то, что не вытащил кинжал из потайного кармана заранее. Мальчишка брыкался, пытаясь освободиться то ли от его рук, то ли от веревки с камнем, которая неумолимо тянула на дно обоих. Некстати подумалось о том, что подземное озеро скрывало под собой затопленный город серкетов, и что в нем могли водиться не только хищные рыбы. Наконец, Арлинг нащупал лезвие и, разделавшись с веревкой, потянул барахтающегося Цуфа наверх. Увы, Аттей не научил своего ученика плавать.

На берегу Цуф долго кашлял и плевался, но халруджи был рад, что помощь лекарей не потребовалась. Что-то подсказывало: их неожиданное купание лучше было оставить в тайне.

И хотя Арлинг не ждал благодарностей, Цуф его удивил.

— Спасибо, — пробормотал он, отдышавшись. — Не стоило, конечно, но... Спасибо.

Регарди пожал плечами и, усевшись на каменный причал, стал снимать сапоги, чтобы вылить из них воду.

— Снова порог не прошел? — буркнул он, не скрывая недовольства. Запоздало вспомнилось, что запасной одежды у него нет, и до вечера нужно было где-то просохнуть.

Наступило молчание. Регарди подозревал, что мальчишка собирался с духом, чтобы что-то сказать, но чужие тайны и слабости ему были не нужны. Он и сам не знал, почему вытащил его из воды. Право на смерть было у каждого, но... только не в Пустоши. Ему давно казалось, что последняя цитадель серкетов еще не рухнула только потому, что питалась погибшими в ней душами.

— Не я должен был ехать с Аттеем, — наконец, вымолвил Цуф. — Учитель всегда брал с собой пятнадцать учеников, магия цифр для него много значила. В нашей школе отбирают по порядку, а не по способностям. Я оказался шестнадцатым и понял, что не смогу ждать еще год. Поэтому в день отъезда я напоил одного из избранных отваром пустынного лопуха, отправил его в больницу, а сам стал пятнадцатым. Надеюсь, "настоящий" пятнадцатый не ушел на тот свет. Мне бы не хотелось платить и за его душу тоже. Впрочем, можно было догадаться, что ничем хорошим этот поход не закончиться. Знаков было достаточно.

— От настойки пустынного лопуха не умирают, — знающе произнес Регарди. В первые годы обучения в школе, когда в нем видели только чужака и соперника, старшие ученики как-то напоили его таким напитком. День, проведенный у выгребной ямы в попытках исторгнуть из себя еще что-нибудь, был мучителен, но все же закончился.

— Нет хороших предзнаменований, нет падающих цветов, — процитировал он, вспомнив поэму одного сикелийского поэта. Ее часто повторял иман, увлекающейся поэзией. Впрочем, Арлинг не удивился бы, если бы ему сказали, что половину стихов, которые читал ему учитель, тот написал сам. Иман был шкатулкой, полной тайн и загадок.

— Все равно спасибо, — уверенно произнес Цуф, отжимая рубашку. — Если бы я убил себя, то попал бы в ад. А я туда не хочу.

— Ад — плохое место, — согласился Арлинг. — У меня на родине верят, что это сдирание кожи в горячей смоле, но некоторые говорят, что ад — это зрелище зол, которые ты натворил в жизни. От него не избавиться никогда.

— Не знаю, о чем я думал. Просто ... мне нужно сбежать отсюда. Я хотел быть первым, а стал последним. Да, я прошел один порог, но с твоей помощью, мастер Амру. Веор сказал, что завтра — затмение, и все ученики, даже те, кто не прошел пороги, отправятся на Испытание Смертью. Это конец. Я не готов.

Цуф был не единственным, кто хотел покинуть стены обители. Арлинг безуспешно искал выход из нее уже вторую неделю. А вот то, что серкеты неожиданно заторопились, действительно, было странно. Возможно, это было как-то связано с приездом Азатхана. Полукровка мог прибыть не один, а с друзьями Подобного. Если так, то Бертран вел собственную игру, правила которой были пока неизвестны.

Ему захотелось подбодрить Цуфа.

— В нашей школе говорят так: "Тот, кто хочет, добивается больше того, кто может", — произнес он. — Не стоит стремиться быть первым или последним. Средний путь — не плох, если он твой. И за смертью не спеши. За ней вообще далеко ходить не надо. Не заметишь, как она разобьет твою судьбу, словно стекло.

Слова утешения прозвучали пафосно, и халруджи недовольно замолчал. Ему пора было уходить, но какая-то неведомая сила заставляла его сидеть на этом причале и ждать, пока ученик Аттея не изольет ему душу. А между тем, Цуфа прорвало.

— Говорят, что если кот, выпав из окна, стукнется носом, он перестанет чувствовать запахи. Так вот я — кот, стукнувшийся носом. Это не те серкеты, не та Пустошь. Не то место. Что мне делать, мастер Амру? Я запутался и ничего не понимаю. Мне кажется, я никогда не смогу больше учиться.

Сравнение с котом Арлингу понравилось, но как помочь Цуфу он не знал. Разве что снова процитировать учителя, который вспоминался ему так часто, словно специально думал о нем все это время.

— Человек учиться всю жизнь, Цуф, — сказал халруджи, прислушиваясь к голосу имана внутри себя. — Сначала он учится, но из этого ничего не выходит. Тогда он полагает, что и он сам, и другие ничего не умеют. Я был таким до того, как попал в Сикелию. На этом этапе человек ничего не стоит. На следующем пороге человек все еще бесполезен, но он уже умеет ощущать собственные недостатки и способен видеть недостатки других. Продолжая учиться дальше, он начинает гордиться своими способностями, радуется похвале других и сожалеет о недостатке способностей у друзей. Этот человек ценен. Но это еще не конец. Он учится снова, и...

— И... — повторил Цуф, потому что Арлинг, задумавшись, замолчал.

— На высшем этапе человек выглядит так, словно ничего не знает, — закончил халруджи, поняв, что должен сделать. — Вот, держи.

Он протянул Цуфу мешочек, который слишком долго хранил у сердца. Пора было им расстаться.

— Что это? — спросил ученик Аттея, с интересом разглядывая мокрую вещицу.

— Не развязывай. Хорошенько высуши и возьми с собой, когда отправишься на Испытание. Это прах моего лучшего друга. Его звали Беркутом. Он был Скользящим, тем самым, настоящим серкетом, о котором писал Махди. Возможно, он был последним. Найди себя, Цуф. И запомни. Если будешь держать свой дух высоко, победить тебя будет трудно.