На развалинах мира

Здесь все было завалено. Ни одна стена в том доме, где находился выход из подземелья, не уцелела. Только в одном месте, именно там, где я выбрался наверх, упавшие перекрытия и плиты сложились так, что между ними, хоть и с трудом, но можно было протиснуться... На какое-то время я ослеп. Глаза, привыкшие к темноте, воспринимали все как сквозь призму, придавая всему расплывчатые очертания. Снизу послышался шум. Я заглянул обратно и увидел мутную, несущую всякий мусор воду. Значит, река прорвалась в метро... И только отпрянув от отверстия, я осознал, что спасся. Это было невозможно, это было вопреки всему — но это было именно так! Я остался жив среди ужаса, который неистовствовал и на поверхности земли, и в ее недрах.

Зрение опять стало откалывать странные шутки — я видел все словно сквозь грязное стекло, будто на зрачки попала и не хочет отклеиваться мельчайшая сетка, превращающая все увиденное в жуткую мозаику... Еще не привыкнув к свету, я поднялся на ближайшее возвышение, образовавшееся от падения нескольких домов, и упал на колени, на самой вершине, еле сдерживаясь, чтобы не закричать...

Повсюду, до самого горизонта, виднелись разрушенные остовы и руины зданий, горы перемешанного и битого кирпича, куски бетона, асфальта, обгоревшие остатки машин, столбы, провода, стекла, домашние вещи... По сути — одна бесконечная свалка, на которой в тысячи бесформенных куч было сброшено все. А изувеченные и непонятно от чего оставшиеся конструкции напоминали переломанные кости. Но были и кости... То тут, то там взгляд натыкался на останки тех, кто еще вчера жил в этих домах и ходил по этим улицам. Небо, казалось, нависло над самой поверхностью земли и стало неотличимо от нее — такое же темное, мрачное и светящееся сполохами и отблесками близких и далеких огней. В воздухе носились, оседая, пыль и пепел, покрывая бурые пятна крови. Эта картина виднелась повсюду, начинаясь от моих ног и продолжаясь настолько далеко, насколько хватало зрения. Повсюду — пожары, клубы дыма и огня, кое-где — отвесно стоявшие стены, которые вообще непонятно как смогли удержаться, когда все здание сложилось рядом, образовав собой громадный, могильный холм. Везде одни лишь руины. Автомашины, сгоревшие совсем или частично, рухнувшие пролеты моста, по которому шли поезда. Поезд, над которым все еще стоял густой столб дыма — горело топливо в цистернах, и по всей вероятности, должен был раздаться взрыв. Пара катеров — как их могло забросить сюда? Вероятно, страшная волна подхватила их и швырнула на центр города, разломав при этом надвое и завалив обломками зданий. Повсюду — трупы: обгоревшие, раздавленные, изуродованные. Оторванные руки и ноги, разбитые головы... Все перемешано с грязью, пеплом, землей.

Мне внезапно стало плохо. Я опустился на плиту, возле которой стоял, и схватился за грудь. Сердце стало давать сбои, видя всю эту картину страшного разрушения и гибели. Над руинами кружил ветер, не столь сильный, как тот, который возник во время катастрофы, но достаточный, чтобы гонять пепел и пыль над остатками города во всех направлениях. Он принес первые капли, холодные и вязкие, которые привели меня в чувство. Дождь казался не совсем обычным — в нем присутствовало что-то такое, что заставило меня, собрав последние силы, искать укрытие. По голому торсу стекали грязные капли — я видел, что весь покрыт чем-то вязким и скользким. И теперь вода смывала это с меня. Но и сами капли не были чистыми — я собрал их и не смог рассмотреть кожу на ладонях. Сверху падало что-то очень похожее на разведенную в воде сажу и песок одновременно... От сгрудившихся цистерн ухнул взрыв — в небо взметнулся большой столб огня. Черная туча смешалась с множеством других подобных, висевших над всем городом. Я протиснулся обратно, под плиты, из-под которых выбрался — дождь становился все сильнее, и мне вовсе не хотелось оставаться под ним надолго. Стало сразу очень холодно — я подумал, что раздет не в самый подходящий для этого сезон, и поискал глазами, что-нибудь, что можно на себя накинуть.

...А потом вдруг понял — да, я спасся! Я остался жив, вынеся при этом нечеловеческие испытания, уцелел почти без потерь — полученные раны несерьезны, по сравнению с тем, что я видел на других. Но я так же осознал иное — таких, как я, осталось мало. Очень мало. Так мало, что, возможно, их нет совсем. Ни одного живого человека за то короткое время, какое потратил, осматривая город, я не увидел...

Глава 3

Мертвый город

Это навязчивое и странное ощущение — знать, что под ногами лежат миллионы трупов... Странное и страшное. Хотя, очень частые встречи с "ними", ничего, кроме чувства горечи и настороженности,не вызывают. Правда, не совсем честно умолчать о брезгливости — трупы начали разлагаться. Не помогал и холод. Хоть при дыхании пар шел изо рта, но и он, казалось, был пропитан этими миазмами. Воздух в городе, и без того, далеко не чистый, ощутимо отяжелел, стал сладковатым и угнетающим — так всегда пахнет в домах, где лежит покойник. К тому же, песок носился, почти не оседая и постоянно попадая в рот. В первые дни он скрипел у меня на зубах постоянно, пока я не догадался соорудить повязку из тряпья и теперь носил ее, как защитную маску. А в целом... если думать об этом постоянно, можно сойти с ума. Наверное, я тогда просто разучился сострадать. Я видел, что от "них" осталось, бродил по холмам, сливающимся с небом, и даже не ужасался произошедшему. Я перестал на "них" реагировать, хотя раньше только крайняя необходимость могла заставить меня подойти к трупу. Бессчетное количество погибших в городе как-то сделало все не столь трагичным, каким оно являлось на самом деле. Может быть, я острее воспринимал смерть одного, чем миллионов... Не отчаяние — какая-то необъяснимая тупость, будто наружу выползла непроницаемая оболочка, сквозь которую невозможно достучаться. Не впади я в это состояние — упал бы, наверное, на землю, и стал грызть ее зубами от безысходной тоски. А так... Все, что я видел, словно проходило мимо. Пропал и растворился страх. Я был один, на изувеченной катастрофой земле, посередине враждебного и изменившегося мира — и не боялся. Страх атрофировался настолько, что я чуть ли не бездумно мог залезть туда, где малейшее неосторожное движение могло вызвать новую серию обвалов, а следствие — остаться там навсегда, без всякой надежды на избавление. И не то что бы я совсем уж ничего не опасался — но не боялся смерти. Она настолько часто являлась мне, что я перестал ее видеть. Три или четыре раза я чуть не покончил со всем — оставалось сделать лишь один шаг, и пылающая бездна приняла меня в свои объятия. Таких мест хватало среди руин. Провалы зияли либо темнотой и холодом, или жаром огня, бушующего внизу. Там, под останками города шла работа, не та, которая была придумана людьми, а вечная, начавшаяся еще задолго до их появления. Возможно, там ковался еще один катаклизм, и я бы не удивился, взлети эти останки в поднебесье при очередном чудовищном взрыве. Сердце билось спокойно, эмоций — ноль, все воспринималось как через толстую, бесстрастную, равнодушную ко всему корку. Пройти мимо мертвого тела, пусть даже детского — почти то же, что и возле кучи песка. Только глаза механически отслеживали, есть ли смысл подойти и, чем-нибудь, поживиться, или забыть об этом, как я уже забыл, про всех, увиденных мною ранее. Возможно, это был шок. Защитная реакция, которая заставляла меня все делать механически и не допускать ни единой мысли, не посвященной самосохранению. Теперь я стал способен бродить среди мертвецов, и уже не пугался ни скрюченных рук, ни оторванных голов. А уснув практически среди трупов, а возможно, что и на трупах, когда поднялся из затопленной станции метро, и вовсе перестал на них реагировать. Наткнувшись на тело почти целиком заваленного землей мужчины, я снял с него ремень, и, обнаружив, что в кармане фляжку с коньяком — забрал и ее. Мародером себя не чувствовал — погибшему это уже ни к чему. А следовать устоявшимся правилам — не те условия... Я искал что-нибудь съестное, мельком осматривал погибших — требовалась подходящая одежда и обувь. Мои сапоги-ботинки, после блужданий в метро и скитаний по руинам, практически развалились. К тому же — холодно. Натянутая после выхода наверх чья-то легкая курточка едва грела, и я долго выбирал, на что ее поменять. А найти ей замену в тех условиях, в которых я оказался, оказалось далеко не так просто, как думал вначале. Где-то я подхватил измазанную грязью и кровью шубу, обрезал ей полы обломком стекла, и, вывернув мехом вовнутрь, напялил на себя, став похожим на карикатуру. Но мне было все равно... Перепоясанная обрывком провода, она согревала тело, а большего и не требовалось. Голой оставались только голова и запястья — но надевать на себя чужую шапку я почему-то не решался... Что касается перчаток, то они мне просто не попадались. Иной раз мелькала мысль — почему бы всему этому, не случиться летом? Полный бред...

Я бродил среди развалин уже с пару недель. Точно сказать невозможно — сознание не зафиксировало время, если считать с самого начала — с появления громадной подземной волны, бегства, падения и блуждания во тьме. Есть хотелось постоянно, так как найти еду было трудно. Зато с водой — почти без проблем. Подходишь к луже, набираешь воду, во что-нибудь вроде бутылки, а потом процеживаешь через несколько слоев тряпья. Если хватает терпения — ждешь, пока она отстоится. В такой воде, запросто могла находиться, какая-нибудь, дрянь, но найти чистый источник невозможно. Что ж, если бы я подхватил заразу — винить некого. Но и лечить — некому...

Собственно, особо жаловаться не стоило. Я жив — а миллионы моих сограждан уже не нуждались ни в одежде, ни в еде... Руки-ноги целы, особо глубоких ран нет, а полученные — они хоть и не заживали так быстро, как мне хотелось, но и не досаждали. На теле живого места не много, но все — порезы, синяки, ушибы. Ничего серьезного. Более всего пострадали руки — и я добавлял к уже имеющимся ранам новые, копаясь в том хламе, в который превратился город, в поисках нужных вещей. Первой и самой заветной мечтой стало найти кусок хлеба. Живот сводило от голода, и поначалу я вообще ничего не замечал, полностью поглощенный только этим. Случайно попавшийся кусок смолы, которой заливают крыши, я положил в рот и жевал его так долго, что свело скулы. Да еще едва удержался от того, чтобы его не проглотить. Человек — существо всеядное. Достаточно только дать ему поголодать пару недель, и он полностью лишится брезгливости. А из самого убежденного вегетарианца получится чуть ли не каннибал... Да все, что угодно, может получиться из того, кто постоянно, отчаянно хочет есть! Попадись мне крыса — я и ее, сожрал бы с потрохами! Но даже крыс не оказалось там, где я проходил. Очень редко я успевал увидеть, как одна или две знакомые тени мелькали среди всеобщего хаоса — и сразу скрывались под завалами. Если бы я тогда увидел, как кто-нибудь выкидывает кусок хлеба — мог убить не задумываясь. Организм требовал еды, и мысль об этом вытеснила все. Сколько я переворошил куч, сколько перерыл попадающихся мне рваных сумок. Когда я наткнулся на то, что меня спасло, то со мной чуть не случился удар! Под ногами хлюпали лужицы, ветер продолжал нести мокрую смесь пепла и песка, а я, укрываясь от его порывов, в который раз осматривал все, в надежде найти, хоть что-нибудь... Зрение, обострившееся до предела, выделило в грязи потерявшую форму и цвет сумку. Я несся к ней, не разбирая дороги, не зная, что в ней находится. Как я смог ее увидеть во всем этом хламе — осталось неразрешимой загадкой. Только впоследствии, прожив немало времени рядом с Угаром, и повстречавшись с необъяснимыми способностями Нелюдей, я понял, что и сам стал очень близок к тому, чтобы полностью потерять человеческий облик, получив взамен поистине звериные способности. И как мне повезло, что я остался человеком! Я буквально упал возле сумки и стал рвать ее руками, стремясь поскорее добраться до содержимого. Внутри обнаружились два батона, полусырых и начавших покрываться плесенью, несколько банок консервов и осколки от бутылки с молоком. Здравого смысла, чтобы остановится и не прекратить запихивать себе в рот громадные куски, уже не хватало — один только инстинкт смог остановить меня жестким предупреждением — "Нельзя! Отравишься! С голода нельзя много есть!". Рука сама собой лезла за пазуху, куда я все распихал, и отщипывала по кусочку. Что с того, что вкус хлеба уже не соответствовал тому, какой он должен быть? Он казался слаще меда... Где-то рядом должна находиться и хозяйка этих сокровищ — может быть, даже под этой кучей земли. Окидывая диким взглядом все вокруг, я вдруг заметил какое-то шевеление и замер, почуяв, что уже не один... После еды хотелось пить, и я, достав заученным движением бутылку, притронулся к ней губами. Чья-то темная тень мелькнула в камнях и я, подскочив, метнул туда булыжник. Последующий визг и шипение подсказали, что он попал по назначению. Я быстрыми прыжками приблизился, чтобы рассмотреть, что же это было. Загребая землю лапами, извиваясь и корчась, там лежала кошка. Худая, грязная, в подпалинах и оборванным хвостом. Она снова зашипела при моем приближении и бессильно уронила голову — камень перебил ей позвоночник. Это была добыча, мясо, вкус которого я уже стал забывать... И это было живое существо, в чьем не менее диком, нежели у меня, взгляде, я увидел такую же жажду жить... Я приподнял ее тельце, поразившись его почти полной невесомости. Кошка еще раз зарычала, попыталась шевельнуть лапкой, чтобы меня оцарапать, и обвисла. Жизнь еще теплилась в ней, но я догадывался, что это ненадолго. Она издохла через пару часов после нашей встречи, и все это время я сидел рядом, ничего не предпринимая и уже не радуясь тому, что сделал. Это было первое живое создание, встреченное мною за столько дней скитаний, и это я превратил его, в мертвое... Что-то надломилось во мне, стронув образовавшуюся корку. Впервые после долгого перерыва мне стало кого-то жаль... А потом я ее ободрал и съел. Чуть ли не сырую — не мог дождаться, пока выбивающийся из-под земли огонь превратит крохотную тушку в нечто съедобное...

На том, что сейчас должно было именоваться небом, натянуло все более темнеющую тучу. Очень быстро сверху стал накрапывать тягучей смесью, оставляющей на лице и ладонях влажные и маслянистые следы, дождь. Я поискал глазами укрытие. Окажись это обычный дождь — он не представлял бы особой опасности. Но за эти дни я привык не доверять тому, что постоянно валилось с неба. В вязких, липких каплях могло оказаться все, что угодно. Оставив разодранные и полусырые куски там, где они лежали, я перешел под навес из плит. Спички, найденные уже в карманах мертвецов здесь, наверху, закончились, а найти их оказалось почти так же сложно, как и в метро. Огонь, подобный тому, где я жарил кошку, попадался редко — греться приходилось собственным теплом. Начнись сейчас настоящие морозы — холод покончил бы со мной быстрее голода. Но их не было. А ветер, пронизывающий и стылый, не мог достать меня в ямах и щелях, где я укрывался.

Что-то произошло, что заставило меня поднять голову и отвлечься от своих мыслей. Шкура с клочками мяса кошки, двигалась... Я широко раскрыл глаза и в следующую секунду подскочил, не веря тому, что вижу. Шкурка дернулась пару раз, и словно ушла под землю, а среди камней я заметил мелькнувший толстый хвост землистого оттенка... и все бы ничего, если не размер! Хвост зверя, утащившего остатки моей добычи, чуть ли не с мою руку! Я сглотнул — каких же размеров должна оказаться сама тварь, что с такой легкостью унесла тушку? И, если это крыса — в чем я сильно сомневался! — то она должна быть как минимум вчетверо, а то и более, крупнее своих обычных сородичей! Вот в чем разгадка того, что трупы людей, лежащие на поверхности, столь часто попадались мне истерзанные так, что это не могло стать только результатом бешенства стихии... Я насторожился. Крыса таких габаритов — это опасно и для меня самого. Крыса ли? Одна ли? До сих пор я без особой опаски бродил везде, сторонясь только неприятных сюрпризов, вроде скрытых ям и горячих фонтанов. Похоже, что к ним присоединился еще один враг — не менее опасный. Ведь стая таких созданий сможет разорвать меня быстрее, чем я успею опомниться.