Он сидит в том самом малахае, в котором начинал десять лет тому назад, в засаленных штанах, в бараньих шкурах, в которых ходил всю жизнь, а вокруг все валятся ему в ноги. И называют не иначе как: "Повелитель!". А остальной мир, который год тому назад про них и не знал, вдруг сталкивается с "непобедимой ордой Чингис-хана"...
— Или с вермахтом.
— Или с вермахтом. — Согласно кивнул головой профессор. — Или с неким Беровичем Александром Ивановичем, тысяча девятьсот шестнадцатого года рождения. Комсомольцем, как это ни смешно.
— Вы утрируете.
— Безусловно. Но это главная спектральная линия его натуры. Остальное обертоны. Я знаю цену "простых решений". Осознаю, что это идеал, к которому нужно стремиться. Но, тем не менее, постоянно ловил себя на мысли, что все его решения, взятые по отдельности, на самом деле страшно банальны. "Если к трем полкам добавить НАДЛЕЖАЩИЙ штаб, то будут это не просто три полка, а дивизия" — в этом суть его метода, и это все. Вот только у него каждый раз получается система, свойства которой несводимы к свойствам ее частей. А еще он способен взять какую-нибудь мелочь, повернуть ее чуть-чуть по-другому, и то, что не работало, начинает работать. И никаких озарений! Никакого божественного вдохновения! Я тут осторожно опросил его, потому что знаю, как это бывает, так он не понял, о чем речь. Это другие взлетают в небеса и воспаряют в эмпиреи. Он просто-напросто методично, совершенно не изобретательно строит Вавилонскую Башню. Камень к камню, — и так до самого неба.
Из материалов "Комиссии по инвентаризации"
— Вот вы тут сказали, что электронный микроскоп слишком для вас груб. Так чем же вы пользуетесь? По-прежнему этой своей чертовиной?
— Нет, ну что вы. Я уже забыл, когда последний раз прикасался к ней. Она совершенно, совершенно непригодна для работы на том уровне, который требуется нам сейчас. Не знаю, как объяснить... Предположим, что самый первый молот тоже надо было ковать. А ЧЕМ? Каменным молотом, потому что больше нечем. Но вот спустя год-два его кладут на полку, — или что у них там было, — чтобы больше никогда не снимать оттуда. Лежит. На всякий случай. Только непонятно, на какой, потому что есть уже медные молоты, которые распространились вширь и куют новые медные молоты. Так вот доставшееся мне сокровище сейчас — как тот самый каменный молот. — Тут Саня несколько слукавил. Потеряв актуальность в качестве прибора и инструмента, "Кое-Что" осталось незаменимым учебным пособием. Смертельно опасным, и для очень немногих. — Почтенная окаменелость, без которой да, ничего бы не началось. Но совершенно ненужная для продолжения. Как скорлупа того яйца, из которого птичка уже вылупилась.
— Или крокодильчик.
— Что?
— Или, говорю, крокодильчик. Они, знаете ли, тоже из яйца вылупляются.
— А-а, шутите...
— Теперь вот что. Я могу понять, что эта вещица утратила нужность, как источник этого вашего "праха". Но ведь прежде всего это некий прибор, позволяющий "видеть" объекты молекулярных и атомных размеров, да еще и оценивать их свойства. У вас же нет ничего подобного. Ни электронного микроскопа, ни рентгеноструктурной установки с жестким излучением. Так как?
— Нам в принципе не годятся приборы, использующие слишком жесткое излучение. Они разрушают структуры, которые должны "видеть". Стирают именно те детали, которые нас интересуют.
— Я знаю, что такое Принцип Неопределенности, — сухо сказал профессор, — но знаю также, что дифракция не позволяет увидеть слишком мелкие объекты в нормальном диапазоне. Собственно говоря, второе есть только часть первого. Обмануть физику мира невозможно. Увы. Либо портим, либо не воспринимаем. Факты упрямая вещь.
— Только это в свое время и дало мне надежду. Фактом является наше существование. Чтобы оно было возможным нужна достаточная точность именно в данном масштабе*. Нет. Наше существование и есть УДОВЛЕТВОРИТЕЛЬНАЯ ТОЧНОСТЬ работы В ДАННОМ МАСШТАБЕ. Именно в данном. А потом до меня дошло: мы ведь можем разменять большой квант на два маленьких. Тем более часто бывает наоборот: греем что-то ВЧ, а оно начинает светиться. Так почему бы нам и для наших целей не заменить одно действие с большой энергией на много маленьких действий?
— Сам придумал?
— Сам придумал бы быстрее. Собственно говоря, артефакт, — он мимолетно усмехнулся, сказав мудреное, "умственное" слово, — тоже действует примерно таким же способом. Освоение общепринятых понятий и терминов делает общение на эти темы хотя бы в принципе возможным. Но при этом чужие слова, придуманные на основе чужих соображений по чужой логике навязывают мешающие делу стереотипы. Увы. За все приходится платить. Все есть результат компромисса.
— Вы справитесь, Александр Иванович. Это временное явление, и оно имеет ту же природу. Сначала терминология повлияла на вас, потом вы повлияете на терминологию и саму систему понятий. Таким образом, чтобы она не порождала мешающих стереотипов, а система понятий снова стала бы компактной. И была такой впредь. Но к делу. Вы понимаете, что эта ваша методология годится далеко не для всех типов объектов?
— Конечно. Замена мимолетного взгляда очень-очень тщательным ощупыванием обозначает куда большее потребное время**. Оно может быть, и слишком часто бывает таким, что объект, может неузнаваемо измениться: надо помнить, с чем мы имеем дело. Поэтому, вы правы, только для многочисленных и однотипных объектов. К счастью, мы имеем дело именно с ними. Исключения слишком редки, чтобы вообще их учитывать. Принцип Неопределенности остается на своем месте, но это тот вариант его проявления, который нас, для наших целей, устраивает. Для чисто исследовательских целей в области физики элементарных частиц дело обстоит, очевидно, совершенно по-иному.
— М-мда. Как-то не приходило в голову, что у него может быть несколько, в общем... не вполне совпадающих вариантов проявления.
— Не было нужды, Петр Леонидович.
Глупости. Была бы идея, а применения найдутся. Это как с принципиально новым техническим устройством. Вроде паровой машины или электричества. Вот не могу считать себя теоретиком, но любопытные соображения о чем-то, что можно назвать Экспериментальным Континуумом, у меня уже есть. Надо будет поговорить с людьми, у которых голова лучше заточена под подобные штуки. Спасибо.
* Наномасштаб. Тот, в котором происходят минимально-актуальные для жизни события.
** Что-то близкое к нынешней атомно-силовой микроскопии.
Великая Блажь I
Вчера, когда гигантский вагон тронулся, без малейшего толчка, так, что показалось, будто это вокзал, все его строения, празднично убранные к торжественному моменту Пуска, сдвинулись с места и плавно поплыли назад, он еще некоторое время ждал, когда начнется мерный перестук колес. В его возрасте не так просто расстаться с привычным. Тем более — с привычным настолько, что уже начинает казаться чем-то таким, что всегда было и пребудет до скончания века. Но стука не было, при тех нагрузках, которые возникали при эксплуатации этой колеи, стыки между рельсами были бы недопустимой слабостью. Не было также слышно звука двигателей, и слишком далеко, и слишком тихо работают громадные электродвигатели локомотива. Говорят, — в самом скором времени и локомотива-то никакого не будет... но пока гигантский, как целый сухопутный корабль, электровоз еще имел место. Гула не было, но, передаваясь через рельсы, и дальше — через насыпь на землю давила такая тяжеловесная мощь, что казалось, будто он все-таки присутствовал. Такое напряжение не могло, не имело права разрешаться вовсе без звука.
Никогда, никто, ни один владыка в истории, ни один император, царь или тиран не имели такого дорогостоящего выезда. Даже близко. Восьмерик белоснежных лошадей, лимузин, личный бронепоезд, обставленный изнутри с немыслимой восточной роскошью, — мелочи, не заслуживающие внимания, потные медяки в судорожно сжатом кулаке нищеброда. Трехэтажная повозка, на которой объезжал свои владения легендарный объединитель Китая, — смешная лакированная игрушка для богатенького ребенка... хоть и тащили ее чуть ли ни сто буйволов, а для проезда пришлось специально расширять дороги по всей Поднебесной. Самое смешное, что выезд этот предоставили никакому не императору, не полновластному диктатору, а человеку, у которого от прежней, — действительно, немалой! — власти осталось не так уж и много. Остатки. Угли былого костра.
И главная роскошь не в том, что все четыре вагона гигантского поезда — по сути, к услугам одного человека. И не в убранстве этих вагонов, потому что внутри все, действительно, добротное, удобное, несокрушимо прочное, из недешевых материалов и сделано со вкусом, но без какой-либо особой роскоши. Самая главная роскошь его выезда в том, что настоящая сквозная эксплуатация Магистрали начнется только сутки спустя после его отъезда. Хотя частичная, понятно, велась и раньше. Вовсю. Чуть ли ни с самого начала строительства. А вот теперь специальное постановление издали, хотя он и не просил. Решили дать ему возможность прокатиться по стране до Южно-Сахалинска без спешки, с заездом в города и общением с гражданами, на смешной скорости сто пятьдесят километров в час. Потому что стандартная скорость на длинных перегонах магистрали планируется в двести — двести пятьдесят. При этом интенсивность движения предполагается такая, которой старик Транссиб не видывал ни в сорок первом, ни в сорок третьем, ни позже. Всем вдруг оказалось надо! Сколько талдычили о "заведомой нерациональности проекта" который "не окупится в обозримый срок, а если откровенно, то никогда", а теперь упрекают в том, что вдоль всего континента протянули всего-навсего шесть "ниток". Надо было восемь! Десять! Ага. Двадцать. Это уже без него. Так что сутки Магистрали — это деньги колоссальные, убийственные. По нынешним временам, пожалуй, будет подороже поезда с локомотивом вместе, хотя куда он, поезд этот, денется после его вояжа? Дальнейших прогулок по Магистрали он не планировал, и оставлять поезд за собой не собирался ни секунды. Так что, по сути, речь шла о цене нескольких сотен билетов. А вот уточнять истинную цену этих суток он не захотел, чтобы не расстраиваться, хотя в душе был доволен. Да и то сказать, — задержка-то частичная, только в направлении "туда", и уже завтра поутру они увидят первые встречные составы. Разумеется, грузовые. Разумеется, сверхтяжелые: нужно же побыстрее отбить прибыль!
Нет, все-таки до чего интересно получается: сначала мы им набили морду. Потом вытащили из полнейшей уже ямы. Потом под завязку обеспечили заказами, так, что где-то эта их пресловутая послевоенная депрессия — кончилась, а где-то даже и не успела начаться. А ведь они ее считали совершенно неизбежной. И теперь мы же, в значительной мере, пляшем под их дудку! Точнее, — привычно поправил он себя, потому что даже самому с собой надо быть точным в формулировках, — во многом играем по их правилам.
В отличие от внимания государства, интересы общественных групп есть величина постоянная, они давят и давят, непрерывно, неуклонно и неустанно, так что устоять, в конечном итоге, становится невозможно. И то сказать, — людям же по-настоящему надо. Более того, составляет основное содержание их маленьких, но единственных жизней. И, может быть, именно поэтому, слишком часто их варианты выглядят логичнее, убеждают, и в этих условиях продавливать что-то свое, худшее, только для того, чтобы настоять на своем, выглядит уже чистым капризом. Несолидно, неумно, даже стыдно как-то. Вот и теперь: людям же надо! У людей громадная потребность в быстром перемещении груза за умеренную цену. Были бы те самые двадцать ниток, — и их забили бы под завязку! Казалось бы, — и хорошо, и слава богу, но, однако же, что-то точит. Делаем то, что надо не нам. Точнее, не нам одним. Наверное, он не прав. Даже скорее всего, вот только сердцу не прикажешь. И это еще одна из причин, по которым старикам вроде него надо уходить вовремя. Не только слабость, болезни и все менее продуктивная работа головы, но еще и это: со временем начинаешь хотеть не то, что по-настоящему нужно, и, делая совершенно правильные, полезные вроде бы дела, не испытываешь радости. Только по той причине, что в молодости не считал их чем-то похвальным, а, слишком часто, прямо наоборот. Делаешь, даже убедишь себя в их необходимости, а сам как будто изменяешь самому себе, молодому и горячему.
Поднял глаза и усмехнулся, удивляясь нелепости собственного своего поведения. Долгожданный день, он первый человек, которому предстоит до конца пройти по величайшему Пути за всю историю, как будто бы именно для того, чтобы как можно больше увидеть в путешествии, — а он занят своими мыслями и не глядел в окно, кажется, ни одной полной минуты. Даже в общей сложности. И, словно устыдившись того, что, вроде бы отлынивает от взятых на себя обязательств, — непонятно перед кем, но все-таки, — посмотрел в пресловутое окно. Ну, — посмотрел. Все равно ничего не может изменить того факта, что главным, доминирующим элементом ландшафта, что виден с высоты Магистрали, является сама Магистраль. Все остальное не производит и десятой доли впечатления от увиденного. Значит, и мысли совершенно неизбежно будут соответствующими, и от этого никуда не денешься. Смешно, — он как будто бы снова оправдывается перед каким-то невидимым оппонентом. А раньше полагал своим особым даром умение не считаться ни с чьим мнением. Ему тогда казалось, что с точки зрения стратегии бывает полезно навязать свое решение, даже если оно и не самое лучшее. Прекрасно дисциплинирует, предотвращая разброд и шатания.
Вице-король I: воцарение
Собственно говоря, официальная должность у него была одна и называлась: "командующий Особым Дальневосточным военным округом". "Особым" он оставался по той простой причине, что война по соседству никуда не делась. После того, как перестал действовать японский фактор, безвыходная заваруха в Китае, казалось, сделалась еще более ожесточенной. Своих не стесняются, со своими не считаются, а разобраться в этой каше представлялось совершенно немыслимым. Вроде бы, имел место какой-то "гоминьдан", действовали коммунисты, но на деле это мало что значило. Гоминьдан позиционировал себя в качестве демократической партии, но демократия имела специфические китайские черты и просматривалась с трудом, а товарищ Владимиров считал крайне своеобразным китайский вариант коммунизма. А помимо этого в каждой провинции главный представитель правительства и местный коммунистический лидер одинаково считали себя ванами и поэтому гоминьдановцы соседних провинций нередко резали гоминьдановцев, а коммунисты смертным боем, с применением артиллерии критиковали коммунистов.
Американцы, вместо того, чтобы своим присутствием стабилизировать обстановку на Корейском полуострове, по какой-то причине играли роль фактора, скорее, раздражающего. Южнее 38-й параллели страна тлела непрекращающейся партизанской войной. Многие и многие, досыта нахлебавшись чужеземного владычества, вовсе не были рады тому, что одного хищника сменил другой, еще более сильный и чуждый, нежели прежде. Севернее, соответственно, устанавливалась новая, народная власть, тоже нелегко и непросто, и в этом процессе структуры Красной Армии принимали просто-напросто непосредственное участие. Так что командующему ОсДВО, в общем, было чем заняться. Но это официальный пост. После того, как он испросил себе в качестве заместителя товарища Апанасенко, о вопросах собственно военного строительства в пределах округа можно было не беспокоиться. Иосиф Родионович тоже с удовольствием вернулся на прежнее место службы, а с новым начальством практически мгновенно нашел общий язык. Он увидел, чего тот на самом деле хочет, сколько работает и, главное, оценил способы, которыми Черняховский добивается своих целей. Поэтому очень скоро они начали работать в полном взаимопонимании, как единое целое.
