Незадолго до того, как распахнулась входная дверь, из лесу раздался выстрел. Я бросилась к окну. На крыше сарая в синеватом свете луны отпечатались следы, будто четвероногое животное выскочило из окна и спрыгнуло вниз с крыши. И у забора снег примят. Вилли — единственный, кто поднимался наверх за целый вечер, а значит, это он перекинулся и убежал в лес. А что если вся шайка оборотни?

Я кинулась к дверям и выглянула в щелку. Полночь приближалась, а разбойники сидели как ни в чем не бывало. Получается, что Вилли здесь один такой. Надеюсь, Гус, карауливший с тыла, подстрелил его и поставит еще одну отметину на прикладе ружья. И все-таки оборотни замешаны! Мысли против воли скакнули к Ядвиге, но я приструнила их — сейчас не до того. Потом будет время, и спокойно обдумаю это.

Вдруг из-под лестницы появился хозяин. Старик вертел головой — его явно всполошил выстрел. Остальные за столом слишком громко гоготали, чтобы расслышать его. Старик поправил душегрейку и двинулся к входным дверям. Меня мало устраивало, если он возвратиться обратно с криками: 'Облава!' Лестница делила общую комнату постоялого двора надвое, вылезая чуть ли не до середины помещения. Место под ней было забито досками и его использовали как кладовку, и от конторки хозяина нужно привстать, чтобы увидеть, что твориться в той части, где сидели разбойники, и из той части, тоже нужно подойти едва ли не к дверям, чтобы увидеть хозяйский закуток. Я торопливо сбежала вниз, перехватив старика возле начала лестницы. Кажется, он не ожидал меня встретить, но и пикнуть не успел, получив оглушительный удар кистенем в висок, тихо сполз на пол. Старик был щуплым, и оттащить его назад за лестницу, труда не составило. Я усадила его за стол, положив голову на руки, отчего на первый взгляд казалось, что он задремал над своими бумагами, а большего и не требовалось.

За столом уже нагрузились вином настолько, что если меня и видели, то не разобрали моих намерений.

Подниматься наверх в комнаты смысла уже незачем. Я с нетерпением взглянула на двери. Ну, где же они? Промедление может обойтись нам дорого!

И тут меня увидели.

— Эй, а вон твоя жена! — пьяно заорал один из разбойничков и хлопнул Космо по плечу. — Зови ее сюда! Пусть выпьет с нами!

— Жена? — пьяно удивился Космо. — Где?!

Он вытянул шею, будто залился вином настолько, что уже ничего не видит.

— Точно! Жена! Неет, моя жена с нами пить не может. Не полагается ей!

— Отчего же! — с задором вмешалась я. — Выпью! Налей-ка!

— Боевая у тебя баба! — одобрили меня и плеснули в большую оловянную кружку.

— Нет, не хочу из кружки! Буду так, из бутылки!

Предложение встретили с восторгом, все, кроме названного муженька, но его неодобрение не смутило; вложили в руку бутылку из толстого зеленого стекла.

— Ваше здоровье! — я приложилась к горлышку, под восхищенное улюлюканье и свист. И в этот миг услышала, как открывается дверь. Наконец-то! Перехватила бутылку поудобнее и опустила ее на плешь рядом сидящего разбойника. Стекло разлетелось, вино залило ему лицо, и он рухнул головой вперед. Вот и еще один выбыл, но их все равно на двое больше, чем нас.

Космо вскочил, опрокидывая скамейку на которой сидел.

— Сидеть! Всем сидеть! — велел он трезвым голосом, выхватывая длинный нож из-за голенища сапога — единственное оружие, которое мог держать при себе, не вызывая подозрений.

Тот, который подал мне бутылку, здоровый детина, опрокинул стол. Откуда-то в его руках возник топорик, и он помахивал им, показывая — просто не дастся. Пожалуй, он выглядел самым опасным изо всех. Я мимолетно пожалела, что он сидел на другой стороне стола, а не то бутылка разбилась бы о его голову. Другие разбойнички тоже вскакивали, хватаясь кто за какое оружие. Нож Космо не напугал их. Да и чего бы им пугаться, когда они всемером против двоих, один из которых вооружен ножом, а второй — женщина? Меня не приняли всерьез — окружали Космо. Не обращали внимания, пока мой кистень не вышиб дух из еще одного. Тогда детина с топориком развернулся и бросился назад, на меня. Прежде, чем он сбил меня с ног, я услышала разом грянувшие выстрелы пистолетов охотников. Комнату окутало пороховым дымом. Кто-то закричал. Детина несся, как пушечное ядро, единым движением он сбил меня с ног, и по инерции проехал верхом на мне почти до противоположной стены комнаты, под лестницу.

Я лежала, раздавленная под его весом, не в силах высвободить руку, чтобы добраться до ножа. Он стискивал мне шею. Кровь стучала в висках, перед глазами плясали пятна. Звуки схватки доносились до меня, будто издали. Охотников теснили, и подмоги ждать не откуда, а я, придавленная тушей, была беспомощна, как слепой котенок. Перед глазами качался багровый туман, и звуки боя вокруг затихали, откатывались, вместо них уже звучал плеск волн. Они все яростнее и яростнее били в берег, и я ощущала, как вязкая вода подхватывает и тащит меня за собой в глубину. Внезапно все оборвалось.

Я закашлялась, жадно засасывая воздух, а потом поняла, что уже сижу, а огромной туши надо мной нет. Слух и зрение возвратились одновременно, и я увидела, что схватка завершилась. Разбойники побиты. И где-то в другом углу комнаты вяжут последнего. Туша головореза лежала рядом с размозженным затылком. Видно было, что били наверняка, сильно и до смерти. Рядом со мной сидел Космо и тряс меня за плечи.

— Хильда! Хильда! — повторял он. — Ты меня слышишь? Отвечай же!

— Слышу, — со влажным хлипом ответила я. — Это ты его?

Он серьезно кивнул, и оглянулся за спину: не нужна ли его помощь? Но все закончилось.

Дышала я с трудом, сдавленная шея болела. Руки дрожали, и я попросила:

— Дай мне вина.

Космо оставил меня, оглядел битые бутылки и куда-то ушел.

— Эй, Хильда, жива?! — крикнули — я не разобрала кто.

— Жива.

— Вишь, какой мужчина на тебя набросился! — с шуткой продолжал балагур. Краем сознания, я отметила, что это говорит Крафт. Как-то он подкатывался ко мне, и пришлось остудить его горячу голову в бочке с водой. Я всегда чувствовала, что он затаил обиду. — Прижал так, что и не вывернулась! А вот и говорили, что нет с тобой сладу!

— Помолчи! — посоветовал ему Космо хмуро, возвращаясь.

Он протянул мне бутылку, и я сделала пару хороших глотков. Шуточек Крафта я больше не слышала — видно, внял доброму совету. Вино подействовало не сразу, но все-таки я ощутила, что дрожь в руках утихает, дыхание выравнивается, и тело снова начинает подчиняться. Через полчаса я уже стояла на собственных ногах. Бутылка опустела, но я не чувствовала опьянения, напротив, возвратились силы и ясность ума.

На постоялом дворе мы провозились до рассвета. И уже по утру тронулись в путь, присовокупив к нашим возам еще три, обнаруженных тут. Два нагрузили добром из подвалов и сараев — сдадим городской казне в обмен на денежное вознаграждение. На третьем везли покойников. Двоих застреленных, тот бугай, и Вилли Миллер (Гус все же застрелил оборотня). Как я и ожидала, Миллер оказался бетой — превратился в человека после смерти, а не в волка, как бы это случилось с альфой. Из наших серьезно не ранили никого: несколько синяков и легкие порезы. На этот раз повезло.

Других оборотней среди разбойников не оказалось, и они упорно отбрехивались от того, что им была известна двойная природа Вилли. Клялись, что ничего не знали, но веры им нет. Разбойники часто привечали оборотней — им это выгодно, конечно, если не перекусает. Оборотни превосходили человека силой, ловкостью и обладали удивительным предчувствием опасности, позволяющим ускользать из хитроумных ловушек.

Пойманных разбойников увезли в Либек, где их поджидал судья и каторга. Мы договорились со старым Гусом, что тот заберет мою и Космо долю вознаграждения и сохранит до нашего возращения в Аугсбург. Космо решил вместе со мной вернуться в Цалем еще ненадолго. По дороге, я уговорила его не рассказывать ничего Тельме. К чему ее волновать?!

— Как хочешь, — пожал он плечами и надолго замолчал, и только, когда мы подъезжали к Цалему, сказал:

— Вот видишь, Хильда, обычные разбойники, а оборотень случайно затесался среди них.

Это мнение возобладало на нашей сходке. Охотники посчитали дело оконченным и не собирались возвращаться в Цалем.

— Он бета, так? Значит, где-то бродит альфа.

— Я знаю, куда ты клонишь. Ты считаешь, что альфа — Ядвига Леманн.

— Нигде не нашла противоречия этому.

— Хильда, она тебе не нравится. Это ваши женские дела. Вы, женщины, иногда такие чудные! — он покачал головой. — Сколько ты знаешь случаев, когда женщина становилась альфой? Ну?!

Он прав. Это самое слабое место в моих умозаключениях. Никогда такого не случалось. Альфа — вожак, самец. Так задумано природой. Нынешний случай выходит за рамки привычного.

— А сколько ты знаешь случаев, когда женщина-охотник? Ну?! — резко спросила я его.

— Ну, знаешь! Это не доказательство! — возмутился Космо. — Очень по-женски!

В субботу мы отправились с сестрой в кабачок. Вечер проходил для меня безрадостно. Сразу же по приходу, меня взяли в кольцо кумушки, жаждавшие подробностей поимки разбойников. Я всем выдавала одну и ту же загодя заготовленную историю, где было море крови и героических мужчин. Кумушки ахали и в истоме закатывали глаза. А когда любопытство удовлетворилось, и кружок распался, я увидела на другом конце зала Людвига Леманна. Он стоял со стаканом вина в руке и смотрел на меня задумчиво. Встретив мой взгляд, кивнул и подошел.

— Ну вот, — проговорил он, оттирая подальше застенчиво крутившегося рядом Вульфа, — приключение окончено. Порядок в мире восстановлен, порок наказан, и героям дольше задерживаться нет причины. Когда ты уезжаешь?

— Уезжаю? Нет, я пока не собираюсь уезжать.

Мой ответ его удивил.

— Но я думал, жизнь в маленьком и скучном городке вроде нашего быстро надоест тебе, — проговорил Людвиг, вглядываясь в мое лицо. — Или твои дела еще не завершены?

Я промолчала.

— Людвиг! — требовательно позвала Ядвига, заметившая нас вместе. — Я хочу ехать домой! Сейчас же!

Но он вдруг проявил неожиданную твердость:

— Через минуту, Хедди.

Ядвига от злости укусила себя за губу, но дальше настаивать не решилась. Людвиг немного помолчал, прежде чем продолжить:

— Я подошел к тебе попрощаться. Вскоре и мы уезжаем в Вену. Кто знает, увидимся ли когда-нибудь?

Уезжает! Вот странно: обдумывая положение, я пришла к заключению, что Ядвиге лучше всего поскорей уехать из этих мест, но когда Людвиг произнес это вслух — новость поразила. Я вдруг почувствовала, что зимний Цалем лишился всякой привлекательности, но постаралась ответить ему спокойно:

— Кто знает! Жизнь непредсказуема. И когда же вы едете?

— Вероятно, в середине февраля. Недели две пробудем здесь еще. Ядвига торопит, но у меня остались незаконченные дела.

Я взглянула ему за плечо. Ядвига стояла у дверей с лицом, перекошенным от злобы. И я подумала: для того, чтобы так ненавидеть, нужны очень веские причины. К несчастью, у меня не имелось повода, чтобы задержать Людвига дольше.

— До свиданья и счастливого пути! — пожелала я и пожала ему руку.

Он задержал мою руку в своей, будто собираясь добавить что-то, но передумал, и, улыбнувшись на прощанье, ушел следом за разъяренной племянницей.

Едва Леманн исчез, тут же возник с заискивающей улыбочкой Вульф. Он упорно делал вид, что при нашей последней встрече ничего особенного не произошло.

— Спляшем?! — подмигивая обоими глазами, спросил он.

Но я не собиралась подыгрывать ему и, отказавшись, перебралась к столам с закусками. Тут меня настигла Тельма.

— Что он тебе сказал? — воинственно спросила она. — Извинялся?!

— Так, всякие мелочи.

— А подарок от Арнульфа Ядвига все-таки приняла, — поделилась новостью сестра, — и в городе ходят слухи о них.

— О свадьбе? — уточнила я.

— Матильда думает, что они помолвлены.

Я взглянула на эту старую, пронырливую перечницу крутившуюся неподалеку. Она обычной своей манерой вытянула тощую шею и бесцеремонно разрезала длинным носом кучку беседующих людей.

— Ну, если Матильда... — насмешливо проговорила я.

— Зря ты так! — заявила Тельма, обидевшись за приятельницу. — Она первая сказала, что Йозеф женится на Кларе, хотя все думали, что он влюблен в Анну.

Я пожала плечами, не имея намерений выяснять, кто все эти перечисленные люди. Принеся новости на хвосте, Тельма опять улетела к своим кумушкам, а я перебралась к крюшонице. Очень странной парой будут Арнульф и куколка Ядвига. Чем он может привлечь ее? Он состоятельный мужчина — да, но не настолько богат, чтобы у нее закружилась голова. И Людвиг ни за что не оставит племянницу без приданного, а значит, что ей нет необходимости искать в браке денег. К тому же, я не заметила, что Ядвига выделяет Арнульфа среди десятка мужчин, увивающихся за ней.

Размышляя над странностями поведения людей, я наливала себе второй бокал крюшона, когда в зал вошел Космо.

— Обыскался тебя. Заходил к вам, но служанка сказала, что вы ушли на танцы.

— Ушли, — вздохнула я, залпом выпила бокал крюшона.

Космо помялся. Потом предложил:

— Давай выйдем на улицу.

В зале, среди танцующих и веселых людей, меня ничто не держало. Я взяла шаль, и мы вышли на заснеженное крыльцо.

— Завтра уезжаю, — сказал Космо, облокачиваясь на перила. Сказал не как обычно, когда сообщал подобные новости, в голосе его прозвучала новая интонация.

Я кивнула. Космо помолчал, будто ожидал продолжения.

— И все? — спросил он опять с этой новой интонацией.

— Счастливого пути!

Он отвернулся.

— Большего я и не заслужил, — пробормотал он себе под нос. Я не поняла: вопрос это или уже ответ, и снова промолчала.

После паузы он произнес обычным голосом:

— Когда ты приедешь?

— Еще не решила, — пожала плечами я. — Наверное, в марте.

— Мне казалось, что ты скучаешь здесь.

Я чувствовала, что сейчас мы затеем спор, каким заканчивался каждый наш разговор в последнее время, поэтому снова пожала плечами.

— Ладно, — произнес Космо, застегивая плащ. — Я иду в гостиницу. Если передумаешь... подожду тебя до восьми.

— Я не передумаю, Космо.

Он развернулся и быстро пошел по улице. На крыльцо выскочила Тельма.

— Вот ты где, Хильда! — воскликнула она, обмахиваясь. — Почему ты сегодня не танцуешь?

Она взглянула вслед удаляющейся фигуре, едва видимой в темноте.

— Это Космо был?

— Он заходил попрощаться. Утром уезжает, — я проговорила, и поняла, что хочу побыть одна и подумать обо всем. — У меня болит голова, Тельма, и я иду домой.

— Хочешь, я тобой? — предложила сестра.

— Нет-нет, развлекайся! Я помню дорогу и неспеша прогуляюсь.

Мы вернулись в зал кабачка. Тельму тут же подхватил кто-то из мужчин и увлек в круг пляшущих, а я, отыскав плащ под чужой одеждой на вешалке, выбралась из душного зала.

Было еще не поздно, и окна многих домов светились. Влажный западный ветер принес оттепель. С крыш капало, а ноги оскальзывались в намокшем снегу. Занятая своими мыслями, я не обращала внимания на дорогу, пока в какой-то момент, не увидела, что чуть сбоку и позади за мной следуют трое мужчин. Впереди, десятка через три шагов, был перекресток, и от него уже виден наш дом. Расстояние между мной и преследователями не сокращалось, но и не увеличивалось, и я поняла, что на перекрестке поджидают их приятели. Слева показался темный проулок, похожий на щель между высокими заборами. Я не ожидала, что буду возвращаться с вечеринки одна, поэтому и кистень, и кастет оставила дома. Оставалось надеяться только на везение. Я метнулась в переулок, на бегу стукнулась в одну дверь, в другую, надеясь поднять суматоху, и пожалела, что нет под рукой камня — разбитое стекло наделало бы много шума. Мои преследователи догадались, что добыча ускользает, и бросили в погоню. Их шаги уже топали вначале переулка, когда я, хорошенько разбежавшись, перемахнула через забор в чей-то сад. Получилось не слишком удачно — подвела юбка, зацепившись за край забора. И я беспомощно повисла, не доставая до земли, но материал не выдержал и с треском разорвался. Я упала в кусты шиповника, обдирая о колючки лицо и руки, однако эти мелочи не стоили внимания. По другую сторону забора слышался топот. Я насчитала пятерых. Потеряв меня, они заметались вдоль проулка. И уже хотели было перебраться и обыскать сад, но в доме зажегся свет, и несколько мужчин вышли на улицу с ружьями и фонарями. Преследователям пришлось убраться восвояси. Я подозревала, что так просто они не отстанут, и потому вышла навстречу хозяевам. Растрепанный вид и разорванная юбка лучше всяких слов объяснили дело.