Предтечи Зверя. Изродок. ( часть первая)

— Так вы это убийство расследуете? — завязал беседу Леонидович. И вы этих нелюдей найдёте?

— Да, конечно!

— Вы максималист, молодой человек. Это хорошо. Черта, присущая молодости. А сколько вам лет, позвольте поинтересоваться?

— Двадцать два.

— Ого! И уже следователь? Или практика?

— Нет. Университет я уже закончил, сейчас уже получил юриста третьего класса. Лейтенанта то есть.

— И расследуете такое дело?

— Тоня должна была сказать — в составе группы.

— Да, конечно. Слышали. Ну что же, за знакомство. Рад. У Тони всё в друзьях шпана какая-то....

— Ай, папка....

— Шпана! тот же Женька. А тут, хоть будет побеседовать с кем.

Так вот почему злобствует тот наркот. Ревность?

— Ну, давайте ещё по одной. Мы то довольно редко, так, по случаю гостей.

По тому, как дрожали руки с рюмкой, я понял — врёт папаша. Спивается потиху.

— Скажите, а живёте вы где? — поинтересовалась мать. Ксения Феофиловна. Надо же отца её угораздило. Феофил!

— Отец в столице, а я по распределению... но сейчас возвращаюсь, наверное.

— Да, столица.... Шумит, наверное? Ладно! За любовь! — поднялся отец.

Выпили стоя. Вообще-то коньяк был очень хорош. Это что, специально доля меня? вдруг стало стыдно, что я без подарков. Вообще без ничего.

— А ... в Оперном вы давно...? — начала Феофиловна.

— Давно. Я, честно говоря, недолюбливаю оперу. Не понимаю. Или не дослышиваю? Но эти все голоса как-то сливаются в один гул и начинает болеть голова.

— У вас, наверное, нет слуха, молодой человек? — обиженно поджала уже подсыхающие губы мамаша.

— Нет, почему же? Виталий сказал, что играет на рояле.

— Это я так сказал? — искренне удивился я, забыв свой трёп.

— Вот как? тогда пойдёмте.

— Да это же я так....

— Пойдёмте — пойдёмте.

Меня чуть ли не силой потянули в зальчик, где стояло пианино.

— У меня отец был музыкант, а мама — оперная певица. Пока не случилось это, — объяснила мне Тамара.

— Ну, почему же был? И сейчас кое-что могу, и в нашем клубе выступаю. Правда, иногда сбиваюсь. Поверьте, молодой человек, играть вслепую на клавишных сложнее, чем вслепую же в шахматы. Пробовали? В шахматы — пробовал.

— Вот как? Да вы просто находка. Потом сразимся?

— Хоть сейчас.

— Нет— нет. К инструменту.

— Но я....

— Ну хорошо. Наберитесь смелости. Пока я.

Ну что здесь скажешь? Что-то плавное получалось неплохо. Но стоило слепому музыканту попытаться ускориться.... Лучше бы и не пытался.

— Ай! — бросил он. — Курите? Пойдёмте на балкон.

Там слепой нервно закурил, несколько раз затянулся.

— Всё равно сбиваюсь. Дальше клуба слепых уже не пробиться. Как и Любаше моей. А ведь знавали, знавали мы когда-то.... Ну, ничего, молодой человек. Это — наши трудности. А Тоня вам зачем?

Вот так. В лоб без перехода. Молодец!

— Я... я люблю её....

— Но, молодой человек, она ещё — дитя. Ей не только взрослеть, её ещё учится и учится.

— Я понимаю. И. честное слово, ничего, что испортило бы её жизнь....

— Оставайтесь пока друзьями. И, если сможете, отгоните от неё этого её одноклассника.

— Женьку?

— Да, с его компанией. Наша Тома — девочка чистая, грязь к ней не пристаёт, но всё же. Приводила же к нам! Я ей объяснил, вроде поняла. Вы когда уезжаете?

— Завтра.

— Значит, не успеете.

— Сейчас пойду и найду.

— Вам бы уже сбежать? Оставьте тогда эту проблему нам.

Когда мы вернулись, музицировала мамаша. Тоже хорошо. Потом за пианино села Тоня. По-моему перебор. Нет, понимаю, они, бывшие, обожают музыку. Но я то тут причём?

— Ну а теперь ты, — ехидно улыбаясь, крутнулась на стульчике Тамара.

— Да я....

— Давайте — давайте, молодой человек!

— Если только "Собачий вальс" одним пальцем?

— Ну, что сможете.

— Давай-давай, Виталик. Не будешь больше мне врать.

Вот как? Это что — воспитание при родителях? Демонстрация своей власти над новым почитателем? И они — тоже хороши. Сейчас мастера будут лыбиться над подмастерьем? Гнев ударил мне в голову. Хорошо! Я тебе покажу перевоспитание! Сейчас! Я уже знал, как это делать. Просто успокоится... успокоится... Собраться с мыслями.... вспомним вышку... и танцы.... А теперь концерт. Ну? Школьный вечер? Ну да, тот же фокус. Ты же о нём вспоминал, когда Тамаре плёл о рояле?

А дело было на выпускном. Пригласили к нам каких-то совсем молодых ребят из дубля какого-то ансамбля. Нет, школа у нас была... ну, не из нищих. И родители ещё те. Могли себе позволить. То есть нам. Но не позволили. Скромность украшает. Это потом — пара автобусов, природа и бассейн на нехилой фазенде, шашлыки из осетрины.... Но в школе — "что вы, что вы". Ну, отбываем номер после торжественной части, вот, вальс станцевали. А я в это время с Танькой поругался. И не то, чтобы поругался. Просто... переросли мы, наверное, наши отношения школьной влюблённости. То есть, тогда — она одна. А я ещё переживал. Вот, помню и выдал вдруг. В перерыве подошёл к синтезатору. Прикоснулся пальцами к клавишам — и накатило. Если бы вы слышали, что я играл! Ребята вначале остолбенело смотрели. Потом попытались танцевать — музыку-то я выдавал нежную, грустную, прощальную. Потом просто подошли поближе. Потом из своего "банкетного зала" выбрались наши старики — тоже стоят, слушают. И только одна... две... три... и вон... четыре пары танцуют. И, конечно, Танька. С новым избранником. Ну, на тебе ещё. Прочувствуй. И ещё.... И ещё....

Упал последний звук, как последняя капля крови из перерезанной вены. Красиво сказанул, да? А всё вокруг зааплодировали, заорали браво. И батька мой цвёл от гордости. Мало, что медалист, так и.... В общем, стал я гвоздём программы. На пол — часика. А потом, — в конце концов сюрприз, конечно, ну и что? Да и я, вроде, ни к этому стремился. А Танька пригласила — таки на белый танец, спасибо сказала. И всё. На: "Почему?" только плечиками пожала. Умница была. Хотя, почему была?

И вот, после этих воспоминаний запульсировала музыка в пальцах. Только другая. Тоже грустная, но... грустно — агрессивная что ли? Слышал такую. Отец в филармонию водил. Ну, не за ручку, хотя и почти силком, тягу к прекрасному прививал. Это он из-за боязни, что тяга к другому "прекрасному" проявится. Вот и запомнилось. И сейчас смогу! Ну, смогу же! Смог.

— Вот так. А ты говоришь — врать. До свидания. Рад был знакомству.

Я быстро вышел из квартиры. Вот и погода под стать настроению испортилась. Наверное, я неправ. Но и с их стороны.... Или я чего не понимаю? Я взгромоздился на пустую скамейку в самом конце полузаброшенного парка. Дальше уже — лесок. Закурил. Наверное, неправ. Проще надо быть. Без комплексов. Ну, не хотели они тебя унизить. Тем более — инвалиды с поломанной судьбой. Ну, если у них музыка теперь — идея фикс. Ну, сыграл бы им собачий вальс. Посмеялись бы. Нет! Пойду извиняться. Может, продую Леонидовичу партию вслепую. Их историю выслушаю. Тамаре в глаза на прощание посмотрю. Её губы почувствую. Да я даже сотовика её не знаю. Постой... да у неё и нет сотовика. Да ты вообще обратил внимание, как они живут? Острая жалость полоснула сердце. У меня всё ёщё бывает. Знаю — глупо, но бывает. Ладно. Пойду.

Не успел. Что-то холодное полоснуло по коже, тут же отозвавшись болью пореза.

— Замер! — прошипел сзади владелец ножа. — Вот так. Теперь садись пониже, по-людски. Вот так.

Теперь нож неприятно холодил кожу на горле. Причём приставлен был не шутейно — уже из пореза и здесь начинала сочится кровь.

— Ну вот теперь поговорим, важняк!

В поле зрения появился Женька — наркот и экс-кавалер Тамары. И на этот раз уже обкурившийся или наколовшийся до неуправляемости. До агрессивной неуправляемости.

— Обыскать! — приказал он ещё двум таким — же шпанюкам.

Значит, трое. Нет, четверо. Четвёртый, невидимый, ещё сильнее прижал мне к горлу нож, когда я потянулся за вытащенным из кармана рубашки удостоверением.

— Не трогайте его!

Ну вот. Её здесь и не хватало. Козёл! Ну, козлище же! Вот таким поведением ещё и девушку в такую заваруху втянуть. Надо выручать. Значит, в сторону, обратную от кончика ножа. К ручке, да?

— Держите его крепче! — догадался о моих намерениях пацан. Теперь меня держали все трое.

— Вот так.... А с защитницей я сам разберусь. Что, милашка, трахнуться помешали? С благословения родителей, как я понимаю? Ещё бы!

— Дурак! — девушка ляснула одноклассника ладошкой по щеке.

— Ну, всё! Достала! — наркот развернувшись, ударил Тамару кулаком в голову. В висок. И та молча упала на газон.

— Другое дело. Теперь пора поделиться, а? — это он мне. — А то всё загребёшь, важняк.

Негодяй наклонился и начал расстёгивать кофточку на лежащей без сознания девушке.

— Брось скотина! Брось, уродище!

— Да заклейте ему рот, что ли! Не то, чтобы уж очень доставуче, но... громко. Зачем шум? Мы же по-братски. А, знаешь, браток, она уже в соку. Пуговички, вот сами расстёгиваются.

Двое, закрутивших мне руки и уже заклеивших рот, заржали. Третий, державший нож, молчал.

— Ну вот. Смори.

Под кофточкой ничего не было. Но девичий бюст белел сейчас в наступающей тьме вовсе не вожделенно, а настолько несчастно и беззащитно, что я вновь рванулся. Сильнее потекла кровь.

— Во, кровушка. Скоро добавится — потянула вверх тварь Тонину юбку.

И всё. Какой-то огонь вспыхнул перед глазами и отодвинулась вдруг земля и нож, словно став тупым, не резал больше мне горло. Державшие меня выродки резко опустили руки и тоже испуганно смотрели откуда-то снизу. Помню ещё, как шахнула в темноту фигура с зажатым в руке ножом. Да хрен с ним! Я рванулся к Тамаре, по пути примериваясь ввалить наркоту как следует. Не удалось. Тот уже лежал возле девушки без сознания. Слабак. Да и с ним тоже хрен. Как Тамара-то? Склонившись над ней, я увидел, что они уже открывает глаза. Вот этот чудесный взгляд становится осмысленным, а затем... затем вдруг начинают расширяться зрачки. От боли? Или от ужаса? Что она увидела? Может тот, с ножом? Обернувшись, я не увидел никого. Только вот тень от меня. Странная — огромная и какая-то... может, просто с деревом слилась?

В себя я пришёл первым. Наверное, ненадолго потерял сознание. Был у меня уже такой случай. Но потом. Так. У Томки пульс есть, у одноклассничка — тоже, но плохонький. В смысле редкий. У тех двоих тоже. В смысле есть. Качество уже не определял. Как мог, одел девушку. Поднял на руки. Присмотрелся к миленькой мордашке. Ничего, синяк будет, а так — ничего страшного.

Я ошибся. Страшным оказался нервный шок. Я нёс её к дому, когда Тамара очнулась, пришла в себя. Посмотрела по сторонам. На меня — и вдруг забилась в дикой истерике. В конвульсиях.

— Пу -у-у-у -сти-и-и-и!

— Да что ты! Успокойся, девонька, всё хорошо. Ничего не случилось!

— Пу-у-у— сти-и-и-и! — дикий протяжный вой на "у", переходящий на визг в конце слова. И изо всех сил коготками по лицу. У меня всё ещё сочилась кровь с шеи, теперь, вот — ото лба по щеке, и — нижняя губа.

— Да что ты? Что ты? Ведь не случилось ничего. Он не успел! — попытался успокоить я девушку, полагая, что она думает, будто....

Но она явно думала о чём-то другом. Или ни о чём не думала. А так дёрнула от меня, что придя в себя от секундного замешательства, я уже эту фору не нагнал — был ещё на первом этаже, когда на её третьем она уже давила звонок. Когда был на втором — хлопнула дверь. Нет, но надо же объяснится! Я тоже начал звонить. Даже сквозь дверь я слышал отчаянный крик девушки " Не открывайте!" и объяснял затем через цепочку, что уже всё, что опасность миновала.

Слепой открыл— таки дверь.

— Надо объяснится. У Тамары истерика потому, что....

Я вкратце рассказал, что произошло. В это время мать уговаривала девушку, запёршуюся в ванной, выйти.

— Скот! — прокомментировал музыкант мой рассказ. — Я его давно раскусил. — Это Тамарка во всё лучшее и светлое в каждом верит. Ладно, пойдём, покурим.

На балконе он пытался зажечь спичку, но при дрожащих руках это не получалось. Так расстроился.

— Спасибо, — принял он от меня зажженную сигарету.

— В прокуратуру надо.

— Нет. Связываться, Только своё, а главное — её имя полоскать.

— Тогда я сейчас пойду и....

— Тоже нет. Зачем вам разборки? Ничего. Пока они притихнут, а уже через недельку Вовка приедет, он их быстро успокоит.

— Это кто?

— Сын наш. Старший Тонькин брат. Он на гастролях сейчас.... Кстати, а откуда всё— таки... у кого учились? Так исполнять Листа.... И на таком инструменте.... Ну, признавайтесь, маэстро?

— Да нет же, нет честное слово. Любитель. Просто... атмосфера навеяла.

— Атмосфера.... Вот, успокоится дочка, повыспрашиваю, кто вы на самом деле.

Повыспрашивать пока не удавалось. Испуганная девушка тоненько подвывала где-то в ванной. И хотя стопора на ручке не было, она умудрилась чем-то забаррикадироваться.

— Не открывает, — озабоченно прошептала мать. — Ты послушай!

Хозяин тоже наклонился, прислушался. Озабоченно покачал головой.

— Она в шоке. Надо всё-же в больницу.

Рывком я открыл ванну, включил свет. Девушки в ванной не было. Изумлённый, я наклонился вниз. И из— под ванной тут же раздался визг. Но как, как она умудрилась забиться в такую щель? И почему?

— Том, ты чего на самом деле? — коснулся я дрожащей руки. И отпрянул от душераздирающего визга.

— Ну вот,— пожал я плечами — надо всё— таки вызывать скорую.

— Да-да. Я сейчас — пошёл Леонидович к телефону, хоть и на ощупь, но довольно быстро. Оно и понятно — привычка. А хозяйка села возле ванны и тихо пыталась уговорить девушку покинуть своё укрытие. Та было выглянула, но увидев меня, вновь завизжала и забилась поглубже.

— Очень вас боится. Лучше уходите... пока, — посоветовала мамаша.

— Да-да. Спасибо. Сейчас скорая приедет. Вы бы лучше поинтересовались, как там... те, — поддержал жену музыкант, протягивая мне руку.

" Там тех" уже не было. И следов никаких. Только на скамейке какая-то мерзко воняющая зелёная пена. Но это.... Нет, не было такой мерзости. Уже потом кто наблевал? Наркоты, с них станется.

Вернувшись, я увидел, как Тамару выводят из подъезда и усаживают в Скорую. Вылезла всё— таки. Значит, на поправку. Ладно, завтра навещу. А наркоты эти ведь опасны! Надо меры принимать! Расскажу Чуме, пусть меры примет. Профилактического характера. Не захочет — Бычку. У того, как я понимаю, связи ого-го.

Глава 7

С утра я вновь заглянул в прокуратуру. По поводу воскресения ребятам пообещали поработать до обеда. Потом — выезд в какой-то профилакторий. Но это уже без меня.

— Твои документы. Приказ об отчислении из группы, отмеченная командировка. Едешь назад. Сиди там тихо, не возбухай. Твой Бычёк найдёт варианты. И всё же очень жаль.... Слушай, у тебя ещё шанс. Прямо сейчас! Ко мне. Ну! Да или нет! До трёх! Раз!

— Нет!

— Жаль. Ну да ладно. Зайди ещё к прокурору. Что — то там по поводу твоей новой знакомой. Бывай.

Здешний прокурор, насколько я помню Николай Иванович совсем не был похож на нашего ТТ. Маленький, рано начавший лысеть, чуть полноватый, но подвижный. Острый взгляд и какая-то постоянно проскальзывающая многозначительная улыбка. Типа