Охота на колдунов. Книга 1

И вот уж девчонка, побелев лицом, нелепо размахивала руками. Но это для северян нелепо. Среди своих Изабелл слыла прилежной ученицей, она знала множество приемов, как выжать из разума и тела последние капли Силы. Однако ничего не срабатывало!

Клевоц неотвратимо приближался, буквально тающий оберег в одной руке, топор в другой. В глазах девушки фигура надвигающегося северянина словно выросла, заслоняя весь мир. И в последнее отчаянное колдовское усилие она вложила всего одно желание: 'Пощади!' Навредить ему молодая ведьма уже не могла. Но вот защититься или даже скорее безмолвно попросить за себя, усилив просьбу волшбой — могла попытаться. И тут Сила окончательно угасла в ней, истощившись в последней вспышке, усиленной столкновением гордости и ужаса в ее душе.

В иное время Изабелла стала бы презирать любого ʼвысшего жреца, просившего пощады у северян. Но лишившись Силы перед лицом смерти, она не могла мыслить привычным образом.

В иное время примитивный наговор-импровизация не сработал бы. Но коснувшись сознания Клевоца ее мольба зацепилась за вчерашнее: 'жаль будет такую красоту отдавать трупным червям'.

А далее ни Клевоц поначалу не понял, что теперь будет действовать под влиянием колдовства, ни девушка не почувствовала, что волшба воплотилась. Лишь ощутила, как Сила покинула ее, и, в страхе выхватив короткий ритуальный ножик, попятилась от северянина.

Клевоц принял чуть вправо, отсекая Изабеллу от дверного проема. А та, в ужасе не сводя с него глаз, упустила последний шанс сбежать. Да и был ли он, этот шанс? Ведь никто не мешал метнуть топор ей в спину.

Вызим и Ждан наконец-то оказались на ногах и, сообразив что к чему, принялись загораживать дверным полотном от случайного (или же намеренно любопытного) взора вход в башню. Наверху сообразили, что петли вновь проворачиваются и перестали рубить. Распахнутая ляда пропустила вниз несколько звякающих железом косматых северян.

Все разом заговорили, обсуждая детали происшедшего. Кто-то выскользнул в ночь, в поисках возможных соглядатаев. Другие с интересом рассматривали клочья змеиной кожи, зарубленную колдунью-оборотня. С трудом разжали пальцы, даже в забытье мертвой хваткой державшему меч Дану. Уложили его поудобнее на соломенный тюфяк — Вызим сказал, что знахарь может еще очень долго не приходить в себя. А вот на молодую жрицу, вжавшуюся в каменную кладку стены в самом темном закутке, каждый бросал лишь взгляд-другой — для них ее покуда дышащее тело, такое обычное без волшбы было неинтересно. Те, кто здесь оказался, уже знали, что оберег забирает Силу и из колдуньи, и изо всех ее 'напоенных' вещей. Короткий допрос — и для ведьмы все закончится.

А девушка всё надеялась: вот-вот вернется волшба. Происшедшее казалось ошибкой, навеянным мороком. Она читала, дескать в древности северяне умудрялись иногда неким потаенным способом обессиливать ʼвысших, но все авторитеты в один голос твердили, что более такое никогда не повторится. Неужели давно позабытые времена вернулись и Север придется покорять вновь?

— Срочно выпытываем, что нужно и уничтожаем тела. Если за нами следили храмовые соглядатаи, будем все отрицать, — встревожено зашептал Клевоцу на ухо Вызим, но видать слишком громко.

— Вы не посмеете! — взвизгнула девчонка и притопнула красным кожаным башмачком (под балахоном скрывались модные одежки).

— Кого ты хочешь убедить? — ухмыльнулся Вызим. — Себя или нас? Расскажешь, что нам нужно, и уйдешь в иной мир спокойно. Тебе боли не выдержать, поверь, — северянин полагал, что посмертия колдунам не видать, но ведь жрица должна была думать иначе.

— Вы же не пытаете! Пытка против северного уклада!

Все северяне разом обернулись на эти слова. Девчонка изучала уклад?

— Если такая знающая, посмотри на это, — Вызим закатал рукав.

На предплечье проступал старый шрам от ожога. Отчасти похожий на те, которыми обморожение украсило лицо, но правильной формы — в виде руны 'удавка'.

— Тебя пытали? — после этого вопроса большинство присутствующих резко потеряло к девушке интерес — ее знание не простиралось далеко.

А Вызим неторопливо, раздельно выговаривая слова будто маленькой девочке пояснил:

— Это — искупительное клеймо. Десять зим тому назад мне пришлось пытать человека.

— Я убью себя, — пискнула жрица и приставила нож к горлу.

— А почему ты не угрожаешь тем, что скоро сюда прибудут храмовые рыцари? Или они не в курсе происходящего? — вмешался Клевоц.

— Они... — у девчонки перехватило дыхание. — Да! Они вот-вот будут здесь! Вы не успеете ничего узнать! Но я могу простить вас. — Она поспешно, срывающимся голосом выговаривала слова. — Ведь вы только защищались. Пропустите меня, — Изабель рванулась вперед, но люди не расступились.

Жрица выжидательно посмотрела в лицо одному северянину, другому, третьему, но везде наталкивалась лишь на кривые ухмылки:

— Так их все-таки не будет! — понимающе рассмеялся Клевоц. Подшаг левой ногой и его рука уже сдавливает женскую кисть.

Жречество не училось кулачному бою. Но реакцию в них все же развивали, а Изабелла была талантливой ученицей. И успела бы себе перерезать горло, но... Старые жрецы так цеплялись за бренные тела, используя всю доступную им волшбу. В результате про посмертное переселение души — один из догматов учения Похитителя — стали ходить ну очень разные слухи, в том числе и пугающие тех, кто настроился благодаря волхвованию получить — о милость Всеблагого! — возможно и бессмертие здесь, без перехода за грань.

Жрица не решилась вонзить в себя лезвие. От неожиданности и боли в стиснутой будто клещами руке Изабелла выпустила нож и в ужасе замерла, глядя молодому северянину прямо в глаза.

Но тут заработала волшба. А единственный, кто мог это заметить, все еще был без сознания.

— Мы не будем пытать тебя, крошка, — дружелюбно улыбнулся Клевоц, перехватывая на всякий случай и вторую аристократически изящную ручку. — Ты ведь и так все расскажешь, правда? А в награду я оставлю тебе жизнь.

Волшба не вкладывала слов в его уста, но временно меняла настрой и отношение. 'Жизнь за жизнь, — буквально звенела в голове наследника Холма старинная северная присказка, — главная ведьма мертва, и жизнь молодой отцу теперь ни к чему. Она пригодится мне самому'.

Вызим поспешно попытался что-то возразить, но от избытка чувств — оставить в живых колдунью, свидетельницу смерти другой! — поперхнулся и закашлялся. А Клевоц возвысил голос:

— Как баронет Холма беру ее себе в рéнкинэ. Выкуп воинству внесу либо при дележе добычи, либо из отчины по возвращении. — Уж на один-то выкуп (а он не зависел от женщины, лишь от придаваемого ей нового статуса) дед бы выделил монет.

Такого в истории еще не было: вводить в ряды северян ʼвысшую жрицу, то есть самую настоящую проклятую, пускай и как рéнкинэ! Воцарилась такая тишина, что стало слышно, как потрескивает свечной фитиль. Вышнему принятие проклятой могло очень не понравиться.

А девушка про выкуп не поняла, но вот слово рéнкинэ оказалось знакомо.

— Я не буду твоей рабыней, — она внезапно и резко рванулась изо всех сил, но лишь вывихнула себе кисть и скривилась от боли.

Но какая из рéнкинэ рабыня? Рéнкинэ нельзя продать, одолжить или подарить, нельзя самовольно казнить, да и взявшего ее она называет по имени, а не 'господин' или 'хозяин'. А дети рéнкинэ стоят в наследном ряду, хотя и после детей от законной жены. 'Про рабыню, — подумали северяне, — очередная подлая южная клевета'.

Однако там, где старики видели лживое порождение ехидны, искушающее своим телом наследника, Клевоц видел в тот момент лишь хорошенькую, испуганную девчонку, и уж никак не грозную колдунью и убийцу. И тут волшба не сильно сбила его с толку. Для Изабеллы бой и убийство на Спорных землях был первым в жизни. А о том, как бывшая колдунья будет существовать бок о бок с кровными врагами ее сословия, Клевоц даже не задумался. Он вообще ничего не продумал, предоставляя жрице статус рéнкинэ.

Клевоц наклонил голову ей к самому ушку и, прежде чем Изабелла успела бы решиться боднуть его в губы, прошептал:

— А что, если я пообещаю тебя насильно не раздевать? — тут волшба явно подвигла его к преувеличению своей способности соблазнять.

В тайне от взрослых Клевоц успел-таки более-менее близко пообщаться с одной северянкой, и, кстати, ему ещё только предстояло узнать о последствиях этого.

'Жизнь, — пронеслось у девушки в голове, — без унижения, — о том, что ее могут использовать как прислугу, ʼвысшая жрица даже не подумала, — и меня рано или поздно найдут и освободят'.

— Чем она подтвердит свой рассказ? — наконец прокашлялся Вызим. — Под хорошей пыткой-то не повыдумываешь так, как без оной. — На самом деле его больше волновал гнев Вышнего, но говорить о потустороннем всуе не пристало. Сначала следовало исчерпать все 'земные' аргументы.

— У меня есть, — теперь Изабелла боролась за свою жизнь, — есть подтверждение.

Из недр балахона был извлечен свиток дорогого тонкого пергамента. Жрица совершенно случайно имела при себе последнюю страницу своего дневника — детская привычка пошла на пользу и во вред. На пользу, так как по записям было понятно, что тетя не посвятила Изабель в детали происходящего. Никто не мог заподозрить, будто девушка в таких подробностях предвидела исход нападения и заготовила поддельный дневник.

Во вред, ибо Анна и Изабелла Полеон не сказали никому, куда направляются. Самоуправство Анны не прошло даром, ведь ей было кому сказать о цели похода, но сочла недостойным 'отчитываться' перед жрецом ниже по храмовой иерархии. А значит, Изабель, забирая пергамент, лишила жрецов последней возможности в ближайшее время (или даже вообще когда-либо) узнать, что случилось.

Своим дневником колдунья повергла северян в уныние — и настоящую ʼвысшую жрицу захватили, и допрос вроде б то как провели, и по большому счету ничего полезного не узнали.

Но тут молчание прервал Ждан:

— Она ведь отдохнет и вновь начнет швырять заклинания! Клевоц!

Молодежь заволновалась, лишь старики остались спокойны. Зырь прокряхтел:

— После нашего оберега сама по себе она никогда не восстановится. А вот, что касается старшей — на всякий случай развейте ее пепел над текущей водой. То, что не прогорит — найдите металлические ступки и пестики и усадите молодых истолочь кости в прах.

— Но это живая ловушка! — не вдаваясь в детали, но от того не менее понятно северянам выдвинул главное посюстороннее возражение Вызим. — Ее следует тоже развеять, чтобы и следа не осталось.

Лишь остатки гордости позволили Изабелле сохранить контроль над своим телом и не прижаться к Клевоцу в поисках защиты. Молодой северянин задумался: 'ловушкой' ʼвысшая жрица могла стать по самым разнообразным поводам.

Но Зырь неожиданно твердо принял в споре сторону наследника Холма. Страсть возражать преобладающему мнению не всегда просыпалась в нем, но если просыпалась — значит, он полагал, что обнаружил весомый повод. Вот и сейчас — ведь согласно укладу не следует возглавляющему поход без крайней нужды менять решения, а значит, зарождать сомнения и в нерушимости последующих приказов:

— Переоденьте девицу как северянку, а также закройте лицо. Один из нас отправляется к коневодам — вот она и поможет общему числу остающихся сохраниться прежним, — и когда только Зырь успел об этом узнать. — Что до пола — соглядатаи не у всех видели лица, так что сойдет. И с Клевоцем ведь ходят телохранители? Пусть в случае опасности изуродуют ей топором лицо. После этого, даже если успеет что-нибудь выкрикнуть, назовем сошедшей с ума рéнкинэ, приведенной с Севера.

В сумраке лицо и клочковатая борода старика Зыря напоминали цветом пергамент:

— А чтобы не поспела проорать тайные слова, известные только жрецам — рубите ее на первом же звуке. Про способ казни — в тонкостях нашего уклада даже жречество не разбирается. То, что до этого с нами шла без веревок — отведет подозрения. Только чтобы слишком явно ее не пасли, лишь были наготове. Если Вышнему будет угодна ее смерть, она ослушается нас и уйдет в небытие.

Зырь не пугал девушку, просто вслух искал способ для баронета не уронить лицо отменой однажды решенного и в тоже время не навредить Северу принятием ведьмы.

От слов про изуродованное лицо Изабелла задрожала в руках Клевоца — она как раз обдумывала как бы подать знак своим и сбежать.

Молодой Холмин же, не поспешив бросаться словами — качество скорее зрелого мужа, чем юнца — выиграл в глазах всех. Северян — так как странное решение обосновали без его вмешательства. Девушки — так как идея 'топором по лицу' (а иное никто бы и не придумал) изначально исходила не от Клевоца.

А волшебство в душе северянина успокоилось, утихомирилось, перестало подталкивать мысли — ведь жрица сохранила жизнь и честь. Да и не столь уж могущественным было это волшебство — жизнь южанки до вмешательства Зыря и впрямь висела на волоске.

* * *

Седовласый, будто полярная сова, старец Гриффид, посвященный в бесчисленные тайны 'высшего жречества, представитель благословенного сословия в Совете 'высших тэл'ов Изначальной империи, размышлял, заперевшись в келье для волхвования. Стул, стол и несколько сундуков, наполненных атрибутами ритуальной волшбы, составляли всё убранство помещения, неожиданно аскетичного в сравнении с комнатами большинства других 'высших жрецов.

Жрец Гриффид думал о дочери — Изабелле. На трехсотом году жизни последователь Похитителя наконец-то решился продолжить свой род. Всемилостивый не благословил его сыном, но ведь жречество — единственное сословие, в котором мужчины почти не имеют преимуществ перед женщинами.

Это находит свое выражение и в небесной иерархии. Летописи свидетельствуют, что в начале мира Похититель общался с главой жрецов лично, но затем поставил между ним и собой образы своих Непорочных дочерей. Всеблагой запретил жрецам обсуждать вопрос о том, кем была мать богинь и была ли она вообще. Считается, что знание этого дается лишь после смерти, как одна из наград за верность и послушание.

И вот Всемилостивый одарил жреца талантливой — скорее даже гениальной! — дочерью. В молодом возрасте она достигла пятой ступени волшбы из десяти.

А ведь даже постижение первой ступени — сложнейшая, многолетняя задача. Первой ступенью именуется управление собственным телом. Если волхвуешь в его пределах, уровень волшебства полагают начальным, но в то же время он включает зачатки всех последующих ступеней.

На второй ступени изучают влияние на чужой разум. На третьей — жар и холод. Наиболее известный наговор третьей ступени — удар волшебным огнем. На четвертой изучают вес и ускорение. Профаны, как правило, видят ее результаты в виде внезапно взлетающих предметов. Или наоборот, исполняющихся непомерной колдовской тяжести. В результате можно, к примеру, заклинивать двери или ворота, погребать рыцарей под возросшей массой их собственных доспехов, пускать стрелы без лука. Четвертая, включающая — подобно первой — элементы наговоров всех остальных, означала лечение и продление чужой жизни. 'Внешние' ступени (со второй по четвертую) считались подготовкой к пятой — мгновенному преодолению пространства.