Бортовой

— Насколько дорогой?

— Ну... скажем так: ты не одинок в своём одиночестве. Просто, в отличие от тебя, мы выглядим, как люди. И так же смертны.

— Я бы не поменялся с тобой местами. Не выдержал бы.

— Говорю тебе — не прибедняйся. Ты только пару часов назад понял, в чём разница между человеком и нелюдем. Так вот: ты — человек. Ты очень сильный человек. Другой на твоём месте...

— Свихнулся бы?

— Другой на твоём месте вовсе бы не оказался. Я не говорю о пройденном курсе космических пилотов. Я говорю о катастрофе "Меркурия". Ты знал, что полное слияние с компьютером в экстремальной ситуации почти наверняка будет стоить тебе жизни, но пошёл на это, чтобы спасти пассажиров и экипаж. Хотя большинство из них даже "спасибо" тебе никогда не скажет.

— Я выполнял свой долг.

— Перед кем?

— Перед Землёй.

— Точнее, перед восемью сотнями людей и инопланетян, которых ты даже не знал.

— У них семьи. Их ждали дома.

— Но и тебя ждали тоже. Скажи, чем их семьи лучше твоей? Ты ведь мог просто катапультироваться.

— Слушай, ты, случайно, иезуитский коллегиум не заканчивал? Веке эдак в семнадцатом? Не мог я иначе поступить, понимаешь? Просто не мог. Никогда бы себе не простил, если бы сбежал и оставил их на верную смерть.

— Совесть, — кивнул Эрнест. — Это именно то, что делает нас людьми. Всех нас. Чтобы стать нелюдем, нужно всего лишь отказаться от неё. Такая мелочь по сравнению с богатством, властью...

— Ты тоже стоял перед выбором?

— Да. Я его сделал. Теперь по мере сил делаю всё, чтобы выбравшие другое не получили желаемого. Иначе — лужа кровавого дерьма. Снова. На тысячи лет.

— Хорошо сказал...

— Не без пафоса, согласен. Но разве я не прав?

— Нет, ты точно иезуит.

— И рядом не стоял.

— Кстати, что будет с этим... засранцем?

— А что с ним будет, с беспамятным? Лечение — разумеется, безуспешное. Потом новое имя, жизнь простого честного трудяги. И постоянное незаметное наблюдение, ведь на него могут попытаться выйти. Шанс небольшой, но и не нулевой.

— Экие вы прагматики... А с "Арго" что будет? С нашей роднёй?

— Вот за это не переживай, — Эрнест рассмеялся. — Летали и летать будем. Безопасность безопасностью, но открытия делать надо. Родные наши... С ними тоже всё будет в порядке. Собственно, они уже под прикрытием.

— Страшный ты человек, Ромашкин. Но почему-то я тебе верю.

— Взаимно, капитан Кошкин, взаимно.

Доверие.

Это так мало, и в то же время так много. Его можно заслужить годами дружбы и слить в один момент. Но как можно отречься от совести?

Чего я в этой жизни не понимаю из того, что понял Эрнест?

Век живи, век учись, и всё равно дураком помрёшь, верно сказано...

Тем не менее, жизнь продолжается. Мы готовимся к новому полёту в неисследованный космос. Ещё один шажок в гору, подальше от лужи кровавого дерьма?

Надеюсь, что да.

Заповедник.

— Ник, что там у тебя?

— Порядок. Можешь запускать.

Теоретически я мог бы вообще обходиться без экипажа, как сказали умники со станции, но на практике это нереально. Пилот — весьма узкая специализация, какие бы дисциплины мы ни проходили параллельно во время учёбы. Нельзя объять необъятное. Даже сейчас, когда нужные знания в меня можно просто загрузить, остаются ...эээ ...некоторые особенности. "Душа к этому лежит", как говорит отец. У нас в семье "душа лежит" к пилотированию, ещё с двадцатого века. Кто-то говорит — генетика. Может быть, и она. Но сейчас-то откуда у меня ДНК возьмутся? Казалось бы, все ограничения должны были исчезнуть вместе с телом, но нет. Какие были способности и недостатки, такие и остались, ничего не изменилось. Значит, ДНК тут не при чём? Значит, наши склонности заложены не в молекулах, а в той тонкой субстанции, что именуется душой? И это возможно. Но тут пусть учёные мозги ломают, а я уж лучше буду рулить "Арго".

Я выпустил двенадцать серебристо блестевших зондов. Нужно подождать, пока они займут стационарные позиции над поверхностью этой занятной планеты, и только тогда давать команду на активацию. Тут и впрямь интересно. Начиная с того, что спутник вдвое больше Луны и вдвое ближе к планете, и заканчивая тем, что сюда нам высадка не светит. Условия близки к земным или чуланским, обе расы могли бы здесь спокойно жить. Но жизнь здесь уже есть, причём разумная. Классические гуманоиды без "изысков" вроде хвостов или дополнительных пар конечностей. Вот только цивилизация доиндустриальная, весь спектр от родоплеменного строя до своеобразного теократического феодализма. С такими контактировать запрещено — не доросли, мол. Исключения из этого правила можно пересчитать по пальцам одной руки, и делались они либо ради ценнейших, уникальных ископаемых, либо в безвыходных ситуациях, вроде катастроф звездолётов, когда на головы перепуганных аборигенов сыпались спасательные капсулы. В обоих случаях представители цивилизация Содружества заключали с местными договор, сводили контакты до этнографических исследований, а если аборигенная культура интересовалась торговлей с пришельцами, то товары старались максимально приблизить к тамошним образцам, выделяя их разве что качеством. Приходилось соблюдать то самое "культурное эмбарго", о котором столько понаписали фантасты прошлого. Но проще всего его соблюдать, попросту не вступая в контакт с "недозрелыми" обществами.

М-да. А ведь ещё каких-то пятьдесят лет назад Земля тоже числилась в запретном списке. Когда узнал об этом, возникло чувство обиды. Но ещё обиднее было услышать от того же Вуура, что если бы хебеары вздумали атаковать нас ещё в двадцать первом веке, то с нами не стали бы иметь дела даже ради нашего спасения. Лишь недавно Содружество пришло к выводу, что мы, люди, стоим на верном пути, и потому достойны жизни. Двести лет назад мы проходили по категории опасных цивилизаций, а Содружество — это клуб со строгими правилами. За всю его историю, кстати, не было ни единого случая войны между его членами, а экономические конфликты как правило сводились к спорам за необитаемые планеты и разрешались в Высоком Суде. Не было также и случаев, когда цивилизация покидала его ряды "за плохое поведение". Вымирали по разным причинам — да. Исчезали из-за космических катастроф или неспособности отразить внезапное нападение агрессивной цивилизации — да. Но ни одна полновесная цивилизация не уходила, хлопая дверью и затаив зло. Отщепенцы не в счёт.

И кстати, самой старой цивилизации Содружества около ста двадцати тысяч лет от начала письменной истории. Расы с миллионами лет за плечами проходят по категории легенд. Почему? Не знаю.

Ну, да ладно. Приняли нас — и хорошо. Выходит, и впрямь не безнадёжны.

Нет, я бесконечно уважаю Виктора Петровича, но иногда от него невозможно спастись в буквальном смысле этого слова.

Помнится, когда он узнал, что я не ИИ, а человек, он завалил меня таким количеством вопросов, что разболелась моя квантовая голова. В прямом смысле. Да, я стал ощущать перегрузку ядра как нудную боль. А вместо чашки кофе, что я употреблял в таких случаях, пока был ...эээ ...биологическим объектом, всю ночь гонял старый добрый "тетрис". Зато теперь Виктор Петрович обращается ко мне не только по имени, но и именует "молодым человеком". Он — то ли в силу возраста, то ли характер такой — очень щепетилен по части вежества. Вот и сейчас... Да, он уже грузит свой терминал в предвкушении работы с данными зондов.

— Здесь у меня довольно узкое поле деятельности, молодой человек, — сказал он, уютно угнездившись в удобном кресле. С нейроинтерфейсом профессор работать не любил, предпочитал виртуальную клавиатуру, голографию и звук. — Зондам хватит трёх, от силы четырёх суток, чтобы определить наличие ценных ископаемых, после чего нам, скорее всего, придётся сворачивать миссию. На спутнике ничего полезного нет, а планету пусть изучают социологи.

— Согласен, — буркнул я в ответ. Настроение было почему-то пасмурное. — У нас на социологию, понятно, не упирали, но психологию изучали более-менее углублённо. В том числе инопланетную. И знаете, мне не нравится то, что мы увидели.

— Но стадию феодализма проходили и мы.

— Вы видели кучу развалин по всему континенту?

— Да. И что же?

— Надо бы поинтересоваться, сколько им всем лет. Если в пределах полутора-двух тысяч, ничего страшного. Если больше... Видите ли, Виктор Петрович, они одинаковые в планировке, и совершенно такие же, как жилые ...замки. А степень разрушения разная, даже в одной климатической зоне. Если мои подозрения верны, то здесь тысячелетиями ничего не меняется. Одна культура, основанная на противопоставлении себя любимых дикарям с каменными топорами. Одна вера с одними и теми же ритуалами... Нас учили, что нет ничего хуже теократической деспотии. Такие общества могут существовать без изменения очень долго, и вряд ли там кто-то хоть немного счастлив.

— Счастье человечества перестало быть громким лозунгом только при моей жизни, молодой человек. И кровавый след за нами тянулся много тысяч лет, от пещер до эпохи последнего суперкризиса. Не стоит отказывать разумным существам в способности к развитию лишь на том основании, что у них примитивное общество.

— В двух словах — "давно ли сами были такими", — коротко хохотнул я. — В общем да, с вами не поспоришь. Но мне всё равно не дают покоя эти развалины. Как бы там ни было, а многовато их для такой немногочисленной расы. Местных же, если верить моим атмосферным зондам, от силы пара миллионов на огромный континент. Причём, вместе с дикарями.

— Интуиция пилота? — Щербаков давно примелькавшимся жестом поправил очки.

— Можно сказать и так.

— В таком случае вы не будете возражать, если я немного подкорректирую программу зондов?..

Вуур сутками не показывался из своей каюты, читая или просматривая фильмы. Том от скуки гонял на квантовом ядре — на моём квантовом ядре, засранец — авиасимулятор, причём релиз "Вторая мировая". Им двоим откровенно нечего было делать в этой миссии. Никто не болел, перелётов, требующих работы пары пилотов, пока не предвиделось. Остальное делали учёные и технари. Да, насчёт технарей... Братья Мацунори так у нас и прижились, а вот на месте лже-Маркуса, спалившегося шпиона реликтов ушедшей эпохи, образовалась текучка. Хуан-Фернандо был всем хорош как техник, но рот у него не закрывался ни на минуту, и в эту дырку вываливалась вся его мозговая деятельность. Он даже во сне разговаривал. Яо наоборот, молчал как камень, и вскоре сам подал рапорт о переводе с формулировкой "не нашёл общий язык с командой". Есть у меня подозрения, что ему не понравилось работать бок о бок с двумя японцами, но подозрения ещё не уверенность. Хотя я и поделился ими с психологами станции. Третий, Коля Свечин, мой земляк со Слобожанщины, тоже был не без "пунктиков". Во-первых, он не переносил запаха кофе, а во-вторых, настаивал, чтобы его называли Ник. Второе ещё куда ни шло, учитывая, что его мама родом из Далласа, и в детстве он часто проводил каникулы у техасской бабушки, а вот с первым пунктом возникали проблемы. Том без кофе жить не мог, и случалось, что ароматами эспрессо или капучино благоухали все коридоры до самой защитной зоны реактора. Тогда Ник врубал на всю катушку систему очистки воздуха, расходуя сверх лимита драгоценные ресурсы системы жизнеобеспечения. То есть и я тоже, получается, не оставался в стороне от их кофейного противостояния. Парни ни разу в открытую не сцепились, да и я ограничивался скромными словесными замечаниями обоим, но если так пойдёт и дальше, придётся усаживать их, образно говоря, за стол переговоров. Пускай компромисс вырабатывают.

Час утекал за часом, как капли воды в античной клепсидре. Вахта сменялась вахтой. Я даже умудрился, спихнув управление на Тома, отключиться от реальности и немного поспать. Научиться спать, будучи мозгом космического корабля, непросто. Нужно было всего лишь нащупать порог, после которого сигналы от сенсоров прерывали сон. Спал я редко, и видел на удивление яркие сны, которые запоминал намного лучше, чем раньше. А некоторые и хотел бы забыть, да не получается. Можно стереть файл из недр моего ядра, но как стереть след, оставленный на душе?.. Тем не менее, сон позволил лишь на время отъединиться от всепоглощающей рутины. Пробуждение — и снова за работу. За монотонную работу командира корабля, обязанного проверять всё и вся на борту. Я ведь бортовой. Разновидность домового, так сказать.

Зонды тем временем делали своё дело. Постепенно снижаясь, они виток за витком сканировали планету на сотни метров вглубь. Профессор Щербаков, залучив в компаньоны нашего ангела-хранителя — Эрнеста — занимался первичной обработкой данных. Там углеводороды, там железо, там никель, там олово, медь, цинк, редкоземельные металлы, уран и трансурановые, в морях колоссальные залежи гидрата метана. Разве что солевой состав океанов отличается от земного, да алюминия по сравнению с земной концентрацией мизер, а так планета в плане геологии почти точная копия Земли и Чулана... Словом, нашлась вся таблица Менделеева, без сюрпризов в виде громадных аномалий или минералов с уникальными свойствами. Я засёк кое-где примитивные рудники — медь и олово. Местные наверняка знают бронзу. Что ж, здесь и правда нам задерживаться незачем. Доложимся на станцию и пойдём дальше, у нас автономная разведмиссия на полгода.

Ещё сутки — и я скомандую экипажу "по местам". Это действительно тяжело — глядя на других, видеть себя. Пусть себя прошлого, но всё равно стыдно и неуютно, когда судьба раз за разом толсто намекает: мол, помните о граблях, по которым прошлись.

Интересно, я один тут с такой рефлексией?

Последний виток перед возвращением на борт зонды должны проделать в тропосфере, чтобы взять образцы воздуха из нижних слоёв и сканировать кору на глубину до трёх километров. Выдвинув треугольные крылышки и включив двигатели, блестящие зеркальной поверхностью "сигары" пронесутся так стремительно, что никто из аборигенов не успеет что-либо заметить. А если и заметит, то сильно сомневаюсь, что заподозрит об истинном положении дел. Тем не менее, этот манёвр требовал моего внимания. Здесь водились летающие существа, похожие на птерозавров, но ничего общего, кроме внешности, с ними не имевших. Были среди них и крупные хищники. Мозгов в их черепных коробках, судя по поведению, либо не было вообще, либо так, пара ганглиев посреди сплошной кости. На редкость тупые твари, атакуют всё, что заметят в воздухе, в том числе и сородичей. Существовала опасность, что они вздумают попробовать на зуб наши зонды. Зондам-то ничего не грозило, но столкновение аппарата с такой "птичкой" могло повредить их бесценную начинку, а то и движок попортить. Придётся смотреть во все видеокамеры и, в случае чего, перехватывать управление.

Три первых зонда, взяв образцы в полярной и приполярной зонах, уже вышли на траекторию подъёма в верхние слои, когда я заметил нечто неправильное. Хотя "заметил" — не то слово. Скорее, ощутил, словно комариный писк на грани слуха в шумной комнате. Сперва я принял это за помехи от радиационного пояса планеты: массивное железоникелевое ядро с толстым жидким слоем, как и у Земли, порождало сильное магнитное поле, отклонявшее потоки заряженных частиц, идущих от звезды. Мы крутились на низкой орбите, под радиационным поясом, но всё равно помехи ровным тихим фоном заполняли эфир в часы радиомолчания. Но это был классический "белый шум" — набор бессистемных щелчков и шипения. А сейчас в нём проявилась нотка упорядоченности. Ну-ка, напряжём слух...