А вот свои собственные мысли я направил в совершенно иное русло. Ведь обсуждение войны и ее провала для СССР в самом начале неизбежно должно будет вызвать обсуждение причин. И наверняка Сталин будет интересоваться моим собственным мнением. Точнее через меня объяснениями, которые дадут этим фактам и событиям в будущем. И вот здесь мне было, что добавить от себя.
Я зашел несколько с другого ракурса нежели другие попаданцы. К тому же у меня в отличие от большинства из них оказались лишние 6 лет в запасе. А за это время изменить можно многое.
От себя я выделил несколько основных моментов. Отсутствие в достаточном количестве современного стрелкового оружия, неэффективные танковые системы, слабость которых проявится в 38-39 гг, отсутствие как собственных систем радиосвязи в достаточном количестве, так и систем подавления работы раций противника, слабая боевая подготовка бойцов, а также командиров низшего и среднего звена. И самое главное, катастрофически неправильное отношение к боевым действиям и жизням бойцов и командиров.
В конце я вспомнил про Сергея Павловича Королева. Он ведь еще на свободе и активно трудится в РНИИ под руководством Ивана Терентьевича Клейменова. Уже в следующем, 1936 году они должны испытать не только баллистические, но и крылатые ракеты. Причем, как зенитные, так и дальнобойные. Я даже вскочил от волнения и забегал по номеру. Нельзя ни в коем случае допустить, чтобы эти работы были прерваны. Мне все равно так или иначе через какое-то время придется поделиться со Сталиным секретом атомной бомбы. И если к моменту ее изготовления у СССР помимо стратегической авиации будут еще и ракетные средства доставки боеприпасов, то обороноспособность страны резко скакнет на принципиально иной уровень. Затем мысли на ракетную тему перескочили на знаменитую "катюшу" — 132 мм гвардейский реактивный миномет, наводивший на врага настоящий ужас во времена Великой Отечественной. Как я читал, сама "катюша" была принята на вооружение РККА всего за день до начала войны — 21 июня 41-го. Но ракеты для нее были испытаны уже в 37-38 годах. Причем, все в том же РНИИ. Данная тема разрабатывалась под руководством Георгия Эриховича Лангемака. Необходимо убедить Сталина дать этому институту "зеленую улицу" и оказать всемерную поддержку. А с этим могли быть трудности. Реактивный НИИ считался детищем Тухачевского и серьезно пострадал от репрессий после раскрытия "армейского заговора" и выяснения колоссальной аферы, проводившейся под патронажем того же Тухачевского в КБ Курчевского. Вот про кого тоже нельзя забывать. Хотя и в совершенно противоположном смысле.
На этом я решил закруглиться. И так с учетом всей каши, образовавшейся из "непроверенных" сведений — прочитанной художественной литературы, набралась не самая малая пачка. Даже непонятно, что теперь с ней делать. Оставлять в номере категорически нельзя, а брать с собой, так придется портфель таскать постоянно. Даже в ресторан.
Вечерами я гулял по улицам Москвы, наслаждаясь невозможной в нашем времени чистотой воздуха и совершенно невозможным в наше время количеством одухотворенных лиц на улицах. Контраст с унылым выражением пресыщенности жизнью или глубокой озабоченностью проблемами из моего времени был шокирующим. А ведь большая часть этих людей жили в материальном плане гораздо хуже моих современников. Но они именно жили, мечтали, работали, учились, спорили до хрипоты. И во всем этом видели глубочайший смысл. Их жизнь была подчинена Идее. Они творили свою жизнь так, как хотели, а не просто безропотно ждали смерти в бесконечной гонке за очередным способом сделать свое существование проще и легче. Конечно, и здесь изредка попадались люди с бегающими лукавыми, вороватыми, жадными или блудливыми глазками. Но на общем фоне именно они выделялись своей явной неуместностью.
Как я и думал, одиночество мое продлилось недолго. Как только истек срок всех событий, указанных мною в первом списке, про меня "вспомнили".
Мое регулярное появление на улице и в ресторане с портфелем, чего не было в первые два дня, видимо, вызвало какую-то передачу данных по инстанции и маховик активных событий начал раскручиваться.
26 марта сразу же после завтрака, когда я уже направлялся в номер, ко мне подошел молодой капитан в форме НКВД и, узнав, что я и есть Сидоров, попросил сегодня никуда не отлучаться. За мной заедут после обеда. Я поблагодарил и пошел готовиться к новой встрече с Вождем. В том, что ехать придется к нему, я не сомневался. Но уже начав подниматься по лестнице, я вдруг почувствовал какое-то смутное беспокойство. Не угрозу или серьезную опасность, а именно беспокойство. Что-то во взгляде капитана меня интуитивно насторожило. Развернувшись и сказав капитану, что в таком случае мне стоит немного прогуляться сейчас, пока есть время, я вышел на улицу и потопал к ближайшей аптеке. Не знаю, удивила ли моих наблюдателей покупка лейкопластыря и зеленки, но выбор мой был именно таким. Известный с середины 19-го века липкий пластырь, который уже в 21-м году приобрел свое название "лейкопластырь", ставшее нарицательным, но на самом деле являвшееся торговой маркой немецкой фирмы "Байерсдорф", свободно продавался в аптеках Москвы 35-го года, хотя и оставался некоторой экзотикой из-за своей дороговизны по сравнению с бинтами.
После аптеки я еще немного прошелся, чтобы не создавать видимость целенаправленного выхода в аптеку, а затем вернулся в номер.
Смысл моих манипуляций и покупок был прост. Встреча с капитаном НКВД в форме, предупредившим о поездке, заставила меня задуматься о гарантиях сохранности документов. За последние несколько дней я немало экспериментировал с различными вариантами перемещения и выяснил одну интересную закономерность. Никакой предмет, не относящийся к моей матрице, переместить вместе с собой было невозможно. За исключением того, что на мне надето. Очевидно, одежда автоматически становилась частью матрицы, к тому же я спокойно мог ее менять мысленным приказом, если был в состоянии четко себе представить то. что я хотел. С одной стороны, это было очень удобно — не надо было заморачиваться со стиркой. Но, с другой, максимум того, что я мог взять с собой должен был умещаться в карманах. Так что мой давешний отправитель-искуситель слегка слукавил. Ограбить Форт-Нокс при желании я всем же мог, но для этого пришлось бы перетаскать 17-ти килограммовые слитки в своих карманах по одному-два. Для личного использования это было бы немало, но для государственных проектов — ничто. А потому я задвинул эту идею далеко и надолго. Применительно к моей нынешней ситуации меня волновал портфель. Я, конечно, не собирался демонстрировать свои возможности перед чекистами. В первую очередь потому, что мне было бы жалко их самих. Едва ли кто-то из них остался бы на свободе после того, как увидел меня, растворяющимся в воздухе. Соответственно, ничего страшного в бумагах в портфеле не было. Но только в том случае, если бы меня действительно повезли прямо к Сталину. А в гарантированности именно этого варианта я как-то засомневался. От Вождя вполне можно было ждать какой-нибудь проверочной пакости. В таком случае пришлось бы уходить. И при этом портфель оказывался трофеем тех, кто меня вел. А это мне было совсем не интересно. А потому я решил, что бумаги все время должны находиться при мне. Я распределил исписанные листы примерно на две равные пачки, задрал штанины (Слава Богу по нынешней моде они были достаточно широки) и принялся пластырем приматывать листы к ногам. Посмотрел по завершении этого действа на себя в зеркало, прошелся по номеру и решил, что все нормально. Оставалось только ждать.
Как же права оказалась моя интуиция.
Сталин еще накануне вечером, получив последнее срочное сообщение о том, что в своей речи Гитлер действительно нелицеприятно и недружественно отозвался о СССР, поставил на том самом листке пятую галку и задумался. То, с какой точностью исполнились в срок все пять предсказаний, его слегка напрягло. Даже с учетом невероятности появления и последующего исчезновения этого неизвестного "Сидорова", а к тому моменту Сталин уже знал, что такого человека реально не существует, и что его совсем не удивило, он до самого последнего момента психологически надеялся, что всему происходящему найдется какое-то более или менее вразумительное и рациональное объяснение. Ему когда-то в ссылке довелось прочитать роман Уэллса "Человек-невидимка", так что даже невидимости его мозг пытался представить как неизвестное научное достижение. Что же касалось исчезновения, то в нем Сталин пока даже не был уверен. Ведь никаких железных доказательств этого феномена пока предъявлено не было, а одних слов самого Сидорова было мало. Он вполне мог невидимым выскочить из кабинета, когда в него заходил секретарь, и добежать до гостиницы раньше, чем было выставлено наблюдение. В последующие дни Сидоров по докладам вообще вел себя как нормальный человек, в котором нет ничего необычного. Наблюдатели лишь отмечали его интерес ко многим совершенно обычным вещам на улицах, выдававший его "неместность", которая могла быть вызвана приездом в Москву в первый раз.
А потому Сталин действительно задумал устроить Сидорову проверку. Больше всего пришлось думать над тем, кому именно он мог это поручить. Ведь как раз в результате проверки Сидоров был просто обязан проявить свои уникальные таланты, а значит, неизбежно оставлял свидетелей феномена. Не то, чтобы Сталину было очень жалко потенциальных жертв, но, как рачительный хозяин, он считал, что допускать жертвы стоит только по необходимости. Следовательно, надо было выбирать сразу таких людей, которых и дальше можно было бы использовать по делу Сидорова, если только он не окажется агентом, мошенником или сумасшедшим. А потому подбор людей для проверки Сталин поручил подобрать не Ягоде, а Власику. При этом отобранных им командиров он инструктировал лично.
Примерно в два часа пополудни за мной пришли. Открыв на стук дверь, я увидел давешнего утреннего капитана и с ним одного лейтенанта.
— Вы готовы, товарищ Сидоров? Одевайтесь, нас уже ждут.
— Вот сейчас все и решится, — подумал я, одевая пальто. — Я готов.
— Мы спустились на улицу и мне предложили садиться в машину, стоящую перед входом на заднее сиденье.
Уже залезая, я понял, что интуиция меня не обманула, и проверка все-таки будет. В машине прямо за водителем уже оказался сидящим еще один лейтенант, второй легко подтолкнул меня в машину и мгновенно залез сам. Я оказался зажатым между ними.
— По фильмам знакомо. А испытать подобное на собственной шкуре, это довольно сильное ощущение, подумал я, глядя, как на переднее сиденье усаживается капитан.
— Трогай.
Машина довольно резво взяла с места и понеслась в сторону Кремля. — Неужели ошибся?
Но нет. Мы хоть и въехали в Кремль, но устремились к совершенно иному зданию. Когда мы остановились, меня довольно вежливо, но крайне решительно попросили пройти с моими сопровождающими внутрь. И хотя путь наш пролегал в подвальные помещения, я оставался совершенно спокойным. Ситуация меня скорее забавляла. Было интересно посмотреть, как будут развиваться события дальше.
— Садитесь, — показал мне капитан на стул, одиноко стоявший напротив стола, за который уселся он сам. Лейтенанты остались снаружи.
— Ну прямо камера пыток, — чуть не рассмеялся я про себя, изо всех сил стараясь удерживать на лице серьезное и даже слегка скорбное выражение, смешанное с легким удивлением.
— Итак, товарищ Сидоров или как Вас там, не желаете рассказать кто Вы такой на самом деле, и когда были завербованы английской разведкой? — Капитан набычился и принялся сверлить меня тяжелым взглядом.
— Да, такой страху на кого хочешь нагнать может, силен, — подумал я.
— И что же Вас заставляет так думать?
— А ты что же, думал, мы работать не умеем? Не сможем твои данные так быстро пробить? Нет никакого инженера Сидорова в Свердловске. И никогда не было.
— Да, странно, а такой большой город, казалось бы, — улыбнулся я.
— Хватит кривляться, — бухнул по столу кулаком капитан: — Отвечай или будет хуже.
В этот момент раздался стук в дверь, и в камеру заглянул один из лейтенантов.
— Товарищ капитан, Вас к телефону, срочно.
— Посидите и подумайте над своей возможной участью, товарищ "Сидоров". Я сейчас вернусь и лучше бы Вам прекратить "ваньку валять" и начать отвечать серьезно. А то ведь стиль разговора легко может и измениться.
Дверь хлопнула, потом раздался щелчок закрываемого замка и удаляющиеся шаги. Я остался один.
— Ну все, хватит. Больше ничего интересного мне здесь не светит, пора возвращаться в номер. Все, что я хотел выяснить, я выяснил. Относились ко мне довольно предупредительно. Даже ни разу по роже не съездили. Хотя бы для профилактики. Только и дали понять. что они не лаптем щи хлебают. А вызов капитана из номера скорее всего и был сделан для того, чтобы я "ушел". Не случайно он даже дверь закрыл, чтобы никто не из лейтенантов не увидел. Ай, да Сталин, все ведь предусмотрел. Теперь никаких явных доказательств моей удивительной способности к перемещению ни у кого нет. При желании всегда можно обвинить и капитана, и лейтенантов. Они теперь на плотном крючке.
Все эти размышления по большей части уже происходили на кровати в номере, куда я бухнулся, даже поленившись раздеться. Был уверен, что это ненадолго. Скоро за мной приедут и на этот раз уже должны повезти к "Хозяину".
Я оказался прав. Видимо, не обнаружив меня в камере, где оставил, капитан даже не слишком удивился. И уж точно знал, где меня искать. Уже минут через двадцать в дверь номера раздался новый стук. На этот раз капитан был один.
— Пойдемте.
На его лице был виден неслабый интерес, с которым он рассматривал меня, хотя он и пытался его всячески скрыть за маской невозмутимости.
Больше никаких происшествий не было, и уже через десять минут Поскребышев по телефону докладывал: — Товарищ Сталин, прибыл товарищ Сидоров.
— Пройдите, — это уже мне.
— Ну что же, посмотрим, как меня теперь встретит товарищ Сталин, — подумал я, вступая в кабинет, знакомый мне по прошлому разу.
Глава 6. Новая встреча.
— Ну что же, посмотрим, как меня теперь встретит товарищ Сталин, — подумал я, вступая в кабинет, знакомый мне по прошлому разу.
— Проходите, товарищ Сидоров, присаживайтесь. Приятно, что Вы можете посетить нас как обычный человек через дверь. К тому же дождавшись приглашения. Надеюсь, Вы не очень обиделись за эту маленькую инсценировку, что мы Вам устроили?
— Совсем не обиделся, товарищ Сталин, скорее я был бы несколько разочарован, если бы ее не было.
— Даже так? Поясните, пожалуйста.
— Дело в том, что любой правитель, а я считаю вас исключительно талантливым и сильным правителем, должен быть немного параноиком. В противном случае он не сможет оставаться им сколько-нибудь длительное время.
— Не правителем, руководителем, товарищ Сидоров. Правителей в СССР нет, есть коллективное партийное и советское руководство. Которому народ доверил страну.
