Часть первая

      У Александровых багажа не было. Через Портал прошли семейные фотоальбомы, одежда, бывшая в момент переноса на телах, да детские игрушки, в которые Тяп и Ляп вцепились от испуга. Старший брат перенес одноухого зайца, младший зеленую черепашку-ниндзя, которая путем смены головной повязки превращалась в любого из четверки. Ну там — синяя повязка — Донателло, желтая — Анджело... Или Леонардо? Виктор в них всегда путался.

      Зайца с черепахой дети держали в руках и сейчас, так что сдать в багаж оказалось нечего. Распахнули легонькую дверцу, заробели, поглядели на папу: вперед!

      Внутри оказалось непривычно — Виктор даже головой завертел, соображая. Дверь открывалась точно посреди салона. Ступив под непривычно высокий потолок, программист оказался в центре кабины шириной пару шагов, и длиной шагов девять-десять. В противоположной стене, ровно напротив — такая же дверь наружу. Налево — вперед по движению — две пары сидений белого сафьяна, с золотистыми кисточками на углах. Сиденья парами вдоль наружных стен, спинками к окнам, лицом внутрь. Над сиденьями, выше окон, сетчатые полочки — все бронзовое начищено, все деревянное лакировано, блеск и сверкание! Получается этакое купе на четырех. Направо, в хвост — зеркально симметричное купе... Пока Виктор осматривался, снаружи донеслось, как Анна и дети практикуются в местном языке, здороваясь и знакомясь с попутчиками, тотчас же и вошедшими.

      Первое место у входа направо занял высокий седой идальго, лицом и статью вылитый Дон Кихот, невзирая на очевидно адвокатский костюм с искрой. Следующее место досталось пухлой, удивительно флегматичной, австралийской старушке в клетчатой твидовой паре, из породы неубиваемых туристок. Виктор вспомнил, как в той самой Австралии, в национальном парке, вместе с женой полдня лезли на расхваливаемую видовую точку. Тащили по жаре фотокамеры, сопели, вытирали пот, часто делали остановки на отдых... И на самом верху, уже на площадке, обнаружили трех таких вот бабушек. Старушки восседали за раскладным столиком на раскладных же креслицах — не простеньких рыбацких аллюминиевых, а на резных, с подлокотниками и спинкой — из тонкой фанеры, но сам факт!

      Перед столиком остывал погашенный примус, а на просторах столика гордо сияли: фарфоровый чайник, заварник, белого металла сахарница, плетенка с микроскопическими крендельками, совсем уж неразличимая баночка джема, три блюдечка — чертовы ведьмы не перетрудились втащить на вершину блюдечки! — и только на блюдечках чашечки-наперстки со звонкими ложечками... Александровы ощутили себя дикими неграми, напоровшимися на торжество несгибаемого духа Британской Империи где-нибудь посреди Ганы... Что уж там какой-то Портал, даже толковать смешно!

      Не сговариваясь, семейство заняло четыре места слева от входа. Тимофей освоился живо, и мигом нашел, как откинуть из торцовой стенки небольшой столик. Внутренности дилижанса сразу до боли напомнили привычное вагонное купе. Только канонной курицы в фольге и не хватало.

      Два места в хвост оставались незанятыми почти до звонка. Потом распахнулась дверь — не та, через которую входили все, а в противоположной стене — и в дилижансе возникли оставшиеся два попутчика. Те самые, которых Анна окрестила “Моряк и Ведьма” — подчиненные Эсдес, парень и девушка, Вал и Куроме. Моряк выглядел как и в прошлый раз — синий с золотом морской мундир, фуражка, сабля; а вот Ведьма оделась куда практичнее. Вместо парадного маленького черного платья — набор из складчатой блузки с широким отложным воротником, и складчатой же юбки — вполне скромной, заметно ниже колен. Туфли уступили место невысоким ботинкам без каблука. Только цвет остался ночным, недобрым... Или чувство тревоги вызвала катана, которую девушка не выпускала из рук.

      Опоздавшие сказали что-то идальго с бабушкой, потом Вал обратился к семейству Александровых:

      — Здравствуйте. Немного понимаю вас. Что нужно, спросите, не стесняйтесь.

      Куроме улыбнулась — в дилижансе как будто включили настольное солнышко! — и снова превратилась в хмурую студентку, замученную жизнью, зимней слякотью, бессолнечными днями и сессией.

      Анна так и замерла с приоткрытым ртом; Виктор хлопнул глазами; дети же успели улыбнуться в ответ. Даже идальго с бабушкой подняли уголки губ!

      Вот тут-то дилижанс качнулся и тронулся. Опомнившиеся Александровы повернулись к широким окнам, помахали стоящим у крыльца Ратуши провожатым — Беата тонула в общей массе синих служебных платьев, белых передников.

      Экипаж пошел быстрее, немного закачался на рессорах. Говорить пока никому не хотелось. А когда выехали на мощеный тракт, где кони могли показать себя, дети прилипли к стеклам. Виктор с Анной тоже разглядывали пейзаж. Вал и Куроме сидели тихонько, улыбаясь собственным мыслям; бабушка не произнесла ни звука, молчал Дон Кихот.

      Тогда-то Виктор ощутил покой — тот самый, настоящий, за которым охотился всю жизнь. Покой — когда жизнь размерена и наполнена, когда засыпаешь не с мыслью, что надо бы пораньше проснуться и бежать сначала в то место, потом за документами в другое, оттуда на прием к чиновнику в третье; а там как повезет, можно просидеть в очереди до сумерек! Такая жизнь приносила крученым ребятам деньги — вместо этого, в полном согласии со старыми мастерами, Виктор предпочитал отправиться в пригородный лес, посадить флаер на сухой полянке, и до заката слушать, как тает снег. Александров-старший строил жизнь от покоя к покою, умело избегая штормов и порогов. Он действительно был умен; а кроме того — достаточно тверд, чтобы поступать по-своему. Быстро понял, что институт в родном городе мало чем поможет, и принялся торговать самосборными компьютерами, что сразу выделило его из массы сверстников, сидящих на родительских подачках и сильно прибавило возможностей в ухаживании за той же Анной. Затем почуял, куда тянет сквозняк, выскользнул из торговли, живо переучился на программиста — вспоминать пришлось немного, первый компьютер появился у него в девять лет, дед отдал “на разбить” древний Андроид, а отец показал несколько простых, ярких, эффектных трюков с картинками. Переучившись на программиста, Виктор сделал карьеру — классическую, ровную, как разбег самолета, без вихляний, без авральных рывков и без провалов, не жертвуя ради этого ни вечерами с семьей, ни поездками в отпуск, ни ежегодными визитами к родителям — из любого места на земном шаре, куда бы ни занесла судьба. И даже сейчас, покачиваясь на белых мягких подушках дилижанса, Александров-старший понимал, что снова ускользнул от беды. Да — Портал; да — все бросить; да — новый язык, новая эмиграция... Только за спиной на этот раз не инженерская нищета юности, не рабоче-крестьянское “отнять и поделить” зрелости. За спиной — планета. Земля всего лишь простудилась, а человечество до сих пор не прочихается...

      Тем не менее, Виктор и в этот раз оседлал волну, и снова мог не печалиться — что завтра. Его запрос Портал удовлетворил полностью. Судя по довольным лицам детей, они тоже пока не жалеют. Это с женой предстоит тяжелое, настоящее объяснение — к счастью, оно пока впереди.

      А вот Енот — загадка. Виктор шел по жизни ровно; Енот кувыркался, как пущенный умелой рукой топор, собирая все возможные шишки, наступая на все известные грабли. Нельзя сказать, чтобы он был глуп; только, видя перед собой интересную задачу, Енот сразу же кидался ее решать — вместо чтобы подумать: а надо ли? А кому надо, а почем? Енот не умел влезть без мыла в щель почтового ящика; не всегда соображал, когда лучше замолчать. В армии Наполеона, может статься, Енот бы чего и достиг, а вот у Иосифа Грозного сожрали бы Енота на далеких-далеких подступах к большим звездам, как сожрали Свечина с Триандафиловым — со всей их царской выправкой...

      Но вот пущенный умелой рукой топор воткнулся. Счастлив ли Енот? Пожалуй, не будь за спиной Портала, происходи вся история на Земле, чисто по-мужски Виктор мог бы ему позавидовать (в смысле — пока там Анна смотрит в другую сторону). А в данных обстоятельствах — большой, большой вопрос, кто кому завидовать должен. Гадать здесь бесполезно. Полезно встретить самого Енота, разговорить и узнать. Узнать главное — как же, все-таки, Енот сюда попал? Впутался в полуподпольный эксперимент одного из бесчисленных предшественников и конкурентов Проекта? Или — что хуже всего — установка Портала производит настолько мощные побочные эффекты, что способна засосать человека прямо с улицы? В обоих случаях Енот наверняка не первый и не последний неучтенный гость...

      Ладно, как бы там ни было, это — работа. О ней лучше думать в рабочее время. А чтобы в рабочее время хватало сил думать, сейчас лучше всего просто смотреть на пролетающие красно-желтые деревья, на ярко-синее небо, на высоко парящего в небе... Чего-о-о?

      Вал заметил тревогу охраняемой персоны, ловко сдвинул стекло, высунулся и посмотрел вверх. То же сделала и Куроме. Вернувшись в салон, девушка снова улыбнулась:

      — Хорошо. Скат. Летит скат. Нет опасность.

      — Он же огромный! — Анна проводила глазами фантасмагорию. — Да на нем кто-то едет!

      Дети тотчас высунулись с другой стороны. Заметив интерес, возница натянул вожжи — дилижанс покатился медленнее, встал. Кабину заполнило мерное посапывание спящей бабушки; идальго деликатно прикрылся ладонью и зевнул, а потом просто вышел и тоже принялся рассматривать летящее существо.

      За ним выбрались и прочие пассажиры. Вал не смотрел в небо — заскочив на багажную решетку, моряк с крыши принялся оглядывать округу. Зато Куроме исполнила для пилотов ската целую пантомиму, размахивая фуражкой Вала и собственным отстегнутым воротником... Виктор долго не мог понять, зачем — а потом сообразил, что видит в действии флажковый семафор, которым на Земле, по слухам, продолжают пользоваться моряки обитаемых кораблей. Беспилотным кораблям, с которыми в основном имел дело программист, ничего такого не требовалось, так что смысл махания руками дошел до Виктора не скоро.

      — Что передают? — спросил он из чистого интереса.

      — Привета. Здоровь... Здоровье.

      — Знакомые?

      — Нет знакомые, — девчонка подчеркнула возражение энергичным жестом. — Сестра. Акаме!

* * *

*

      Акаме переминалась с ноги на ногу перед креслом начальницы. Генерал Ривер сломала уже вторую сигарету, а не прикрытый повязкой глаз недовольно сощурила:

      — Это сегодня, после анализа данных, после того, как Леона опросила осведомителей в том квартале, после того, как Тацуми сделал макет... Кстати, где Тацуми? На тренировке с Булатом? Хм... Хорошо, по возвращению обоих ко мне, хочу поблагодарить, отличная идея с макетом, без него мы бы до сих пор пытались сообразить, кто где стоял... Только после макета, после поминутной сверки, мы поняли, что этот-то человек и убил Огре. Но ведь когда вы подбирали его на улице и тащили на явку, рискуя ее раскрытием — вот в тот момент что вы думали? Что мы благотворительный фонд? Нет, что мы добрые волшебники, защищенные от выслеживания светлой стороной мира? Что раскрытие явки — ерунда, у “Рейда” их много?

      Ривер поднялась. Сделала два шага — вернулась в кресло.

      — Акаме. Ты одна из самых опытных и трезвых в моей команде. Ты точишь свой проклятый клинок каждый вечер, и ни разу не порезалась. Ты практически мой заместитель. Почему? Вот почему мы просто подобрали на улице — как мы думали, избитого пьяницу — а нашли мастера, способного пилочкой для ногтей нахрен зарезать капитана столичной полиции в набитой стражниками комнатушке... Акаме, тебе известны все донесения?

      Красноглазая брюнетка коротко наклонила голову.

      — И что в них тебе показалось самым странным?

      — Он вошел и вышел с голыми руками. Или он был уверен, что возьмет оружие на месте, или рассчитывал справиться совсем без оружия... Или — он вообще не имел намерения убивать. Потому-то великолепное чутье опасности капитана Огре тут даже и не проснулось. Не было намерения убить, нечего было расшифровывать подсознанию. А потом оказалось поздно, убийца подошел вплотную.

      Генерал Ривер достала очередную сигарету, зажгла и нарисовала в воздухе замысловатую фигуру:

      — В школе, из которой ты столь блистательно смылась, учили так же, верно? Усыпить бдительность милым личиком и коротким подолом, подойти поближе, и — шарах!

      Акаме прошелестела согласно:

      — У этого парня... Впрочем, какой парень! Он даже для показательных выступлений слишком стар. Доктор говорит, давление скачет. Куда его в бой, даже не угонится за нами... Но если бы его начали учить лет двадцать назад, меня бы он превзошел с легкостью.

      — Вот-вот... — генерал наконец-то затянулась, выдохнула дым и рявкнула:

      — Но все это фигня!! На момент встречи с ним вы ничего этого не знали!! Почему? Почему вы не просто вынули его из лужи, не похлопали по щекам, не сунули в карман серебрушку на опохмел, раз такие добрые, и не пошли своей дорогой? Что заставило вас приволочь его на явку, рискуя своими жизнями, выполнением задания, возможностью дать полиции хороший такой след?

      — Если честно, нам тупо нужен был носильщик на три дня. Перетащить снаряжение с точки “Эф” на “Йота”. Тацуми с Булатом все же боевики, заняты. Да и не надо там сверхсила, обычный человек вполне подходит. Думала, что в благодарность за утренний рассол и с надеждой на пару монет, этот мужик нам все на чердак подымет — ну, вы же помните, там такая лестница, что только с моими широкими плечами по ней и втаскивать...

      — Вот и не знаю теперь, — генерал снова нарисовала дымом завитушку. — Наградить за интуицию, или выпороть за нарушение секретности... Давай так. Я сделаю вид, что типа тебя наградила, а ты сделаешь вид, что тебя типа выпороли.

      Акаме улыбнулась и ничего не ответила. Генерал улыбнулась тоже: