Музыка тишины

— Беттани! — в притворном ужасе воскликнула мама.

Луизе надо было стать актрисой — без сомнения она бы имела оглушительный успех. А как же иначе? У неё же всегда так убедительно получается изобразить чудо-маму, она и сама, наверно, свято верит в это... и другие тоже верят, или делают вид, что верят, а на самом деле им глубоко плевать.

Я знала, что будет дальше и угадала — мама изобразила сдержанную скорбь, а Бет, не обращая на меня никакого внимания, отправилась в свою комнату, громко хлопнув на прощание дверью.

Все эти игры я знаю наизусть. Маме нравилось таскать меня с собой на свои тусовки, когда я была ещё маленькой. Завтра она начнёт всем жаловаться, но делать она это будет с ослепительной улыбкой, которая будет означать: "Что бы ни случилось, я сильная женщина и никакими суровыми жизненными испытаниями меня не сломать". На самом деле она понятия не имеет, что такое суровые жизненные испытания — самым большим горем для неё было сломать ноготь или испортить причёску, или посадить пятно на своей безупречной одежде, или, боже упаси, обнаружить какую-нибудь крохотную морщинку на своём идеальном лице.

Вечер длился бесконечно долго. В своей комнате я оказалась только около полуночи, к тому времени картину уже кто-то заботливо перенёс туда и даже повесил на стену, на почётное место. Я смотрела на неё долго и не могла понять, что в ней не так. Сначала мне просто было не по себе, но чем дольше я на неё смотрела, тем больше ощущала какой-то непонятный страх, не могу объяснить, что это было... мне стало жутко до такой степени, что я больше не могла оставаться в своей комнате и ушла к Бет. Сестры не было дома, я осталась в её комнате и не заметила, как заснула, а когда проснулась, уже светало и Беттани была рядом — она спала... всё было, как в детстве... и наши мизинчики соединены, как тогда... может быть, моя Бет всё-таки любит меня?.. Хоть немного...

4.

Иногда мне кажется, что я похожа на призрак, меня редко замечают. Временами мне становится по-настоящему страшно оттого, что окружающие люди ведут себя так, будто меня нет. Я уже не наблюдаю за тем, как течёт время — оно проходит сквозь меня, и я растворяюсь в нём. Утро, день, вечер, ночь и снова утро, точно такое же, как предыдущее. Учёба — единственное оружие против одиночества. Самый простой выход — забить голову всякой ненужной информацией ..."информацией" — как официально и смешно это звучит... А что кроме этого мне ещё остаётся? Мои родители... конечно, они относятся ко мне лучше, чем к Беттани, но на самом деле я им нужна не больше, чем она. У меня нет друзей — мне все чужие, я не верю людям, хоть и добра к ним, никому не верю, кроме сестры.

Сегодня я целый день борюсь с ощущением смутного беспокойства... Мне всё время кажется, что кто-то наблюдает за мной. Чувствую себя не в своей тарелке, мерзко как-то. Бред, конечно... мне почему-то очень холодно — всё время мёрзну и никак согреться не могу.

5.

Сегодня со мной случилась странная штука — ко мне подошёл парень, но странно даже не то, что он подошёл, а то, что он вдруг ни с того ни с сего попросил у меня прощения. Я никогда не видела его раньше, если бы видела, то непременно запомнила бы — уж больно примечательная внешность. Никогда в жизни такие парни не обращали на меня внимание — высокий, с правильными чертами лица и родинкой под губой, почему-то эта самая родинка сильно смущала меня. Красивый, но взгляд у него был жёсткий, колючий... совсем как у моей Бет.

— Прости меня, — глядя прямо мне в глаза попросил он.

— Но Вы же ничего не сделали, — сильно растерявшись, только и смогла ответить я

— Вот за это и прости.

Странный и нелепый разговор. Я ещё долго смотрела ему в след, пытаясь понять, что это было, но так ничего и не поняла. Я знала только то, что ему было больно, я почувствовала его боль, как почувствовала бы боль моей Бет. Странно, что я вообще ещё что-то чувствую сквозь холод, внутри которого я последнее время живу.

6.

Я боюсь темноты, а в последнее время не просто боюсь — у меня начинается паника, да и днём ненамного лучше. Я не могу понять, что со мной происходит. В последнее время что-то или кто-то постоянно преследует меня, теперь я в этом совершенно уверена. Я постоянно чувствую на себе чей-то пристальный взгляд, иногда я сижу в классе и ощущаю чьё-то ледяное прикосновение, но я никого не вижу. Открывается дверь, кто-то незримый крадётся между партами, останавливается рядом со мной, касается моих волос, гладит по щеке. Эти прикосновения так отчётливы, что вызывают у меня дрожь. Всё чаще мелькает в толпе человек в красном плаще с капюшоном... красный капюшон... он знаком мне... я где-то уже видела его, напрягаю память, но вспомнить не могу. Мне кажется, что угроза, которая преследует меня, исходит именно от него — воплощена в нём, в этом безликом куске красной материи, и я боюсь и ненавижу его... или он мне только мерещится, как и те шаги, которые я постоянно слышу за спиной?

Я ощущаю холод уже внутри себя. Он проскальзывает в меня, набухает, мне становится тяжело дышать, и тогда я самой себе кажусь чужой, незнакомой, будто это уже и не я вовсе, а кто-то другой. Только когда рядом со мной Беттани, я чувствую, что холод отступает, чувствую себя прежней... собой. Если бы только Бет могла быть всё время рядом, я уверена, он отступил бы... но...

Неужели сегодня всего лишь среда? Мне казалось, я прожила уже целую вечность. Мистер Уорсен отвёл меня к школьному психологу, и тот долго разговаривал со мной, но не могла же я рассказать ему о том, что меня преследует красный капюшон, он бы подумал, что мне пора лечиться и, скорее всего, был бы прав, я ничего ему не рассказала, просто наплела что-то про переутомление — он поверил, я была ему не интересна... я никому не интересна и совсем никому не нужна — пора уже взглянуть правде в глаза... Неужели, правда, никому не нужна? А Бет? Неужели, я не нужна моей Бет? Я столько лет цеплялась за неё — только от неё зависело всё моё внутреннее равновесие, вся моя жалкая, никчёмная жизнь... но ведь вечно так продолжаться не может. Я ей в тягость — она злится, изводится и постоянно гонит меня... а я... Я — беспомощное существо, как я могу быть нужна ей? И что это я навыдумывала себе? Я больше не буду ей мешать — даю себе слово, что не буду, не буду вечно ныть и путаться под ногами. Нет, это не гордость, просто я должна её отпустить... но... ведь у меня больше никого нет, кроме неё ...

7.

Бывает, приходит день, который хочется вычеркнуть из жизни, будто его никогда не было. Говорят, конечно, что отрицательный опыт — тоже опыт, и что каждое мгновение бесценно в силу своей неповторимости... много чего говорят, но это ещё не значит, что следует этому верить или с этим соглашаться... Странно даже, у меня нет отвращения к себе, хотя сегодня я стала чудовищем. Ещё утром была самым обычным человеком, может, и не представляла из себя ничего особенного, но была живой, тёплой, а теперь холод окончательно взял меня в свои стальные тиски... моя Бет теперь уже точно никогда не полюбит меня... как можно полюбить чудовище? Я теперь чужая всем людям, которым и раньше-то не было до меня дела.

Писать тяжело... руки дрожат... и так холодно... воспоминания доходят до моего сознания медленно... я не хочу вспоминать, но должна. Должна!

В последние дни я старалась как можно реже бывать дома — мне страшно было оставаться в доме одной... и просто страшно... Раньше такого никогда не было... мне всё время кажется что в доме есть кто-то... или что-то...

Сегодня мне целый день было плохо. Мне было тоскливо до слёз. Обычно мне всегда удавалось загнать себя в рамки отчуждённого равнодушия, чтобы хоть немного защитить себя от ощущения одиночества. Когда Беттани отдалилась от меня, я... мне не передать это всё словами — это примерно то же самое, как если бы мне разрезали пополам сердце и оставили в груди жалкий сморщенный комок, который не может больше чувствовать так, как чувствовал ещё совсем недавно. Только то, что Бет есть и иногда даже появляется рядом со мной, всё ещё заставляет этот жалкий комок биться, но и он бьётся только тем, что чувствует её. Я знаю, что эта болезненная зависимость от сестры совершенно ненормальна, но что же я могу с этим сделать?!

Сегодня я как могла всячески оттягивала момент возвращения домой, потому что точно знала, что там никого нет, кроме того... чужого... но не на улице же мне в самом деле ночевать?!

Пусто. Дом молчал и враждебно ждал моего возвращения. Я стояла на пороге и не могла заставить себя войти. Ледяной всепоглощающий ужас мелкими иголками пронзал моё тело и мешал думать. Один шаг, ещё один шажочек и ещё один, совсем крохотный, и дверь захлопнулась за моей спиной, я нащупала выключатель — вспыхнул яркий свет. Всё вокруг мне показалось неживым, холодным, чужим, будто я попала в какой-то другой мир, и сердце этого другого мира билось там, наверху — в моей комнате. Как можно было жить здесь так долго? Как эта чудовищная мёртвая махина могла казаться мне домом?

Дом чего-то ждал, терпеливо ждал и неторопливо обволакивал меня холодом и страхом, будто пытался высосать из меня последние остатки сил. Я, задыхаясь, попятилась к двери и, даже не выключив свет, в панике выскочила на улицу. Я бежала и бежала, пока были силы бежать, я слышала чьи-то шаги за спиной, теперь я всё время их слышу, и это сводит меня с ума. Кто-то преградил мне путь, цепкие руки ловко обхватили мою талию, я чувствовала, что меня куда-то тащат. Тусклый свет, мерзкий запах и ни одного человека, кроме того, который тащил меня в подворотню.

— Ну что, лапочка, я тебя поймал. А ты хотела убежать от меня? Нет, моя лапочка, — хрипел мне на ухо противный голос, — я ведь тебя поймал. Я так долго ждал тебя. Я только получу свою лапочку и отпущу её. Ты только будь хорошей девочкой.

Он бросил меня на землю, перевернул, навалился сверху, вытащил фонарик и мне в глаза ударил яркий свет. Я не видела его лица, лишь силуэт... и капюшон... я узнала его — это был тот самый красный капюшон и... пишу сейчас, а у самой руки трясутся, до сих пор никак в себя прийти не могу...

Помню, как сбросила его с себя, под руку подвернулось что-то острое, не глядя, нанесла удар. Он взвыл от боли, а я ударила ещё раз... и ещё... меня душила ярость... Тёплая кровь на руках казалась мне чем-то совершенно естественным ...я даже не заметила, когда он затих и перестал сопротивляться... Что-то хлюпало под моими руками, когда я снова и снова наносила удары... Я не помню, как остановилась... когда пришла в себя, поняла, что сижу на чём-то большом и мокром. Я нашла фонарик, включила и увидела труп какого-то парня... не было на нём никакого капюшона... и лица теперь тоже не было — одно кровавое месиво. Я почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Потом помню, что шла по улице, вокруг не было людей, или были, но я их не заметила... я вся была в крови, просто пропиталась насквозь этой кровью... Боже... неужели? Неужели всё это было на самом деле?! Неужели всё это было со мной?! Я убила человека... я убила человека... я убила че... нет, не человека, а капюшон, безликий красный капюшон... я всё ещё слышу шаги... я схожу с ума... помогите... Помогите мне!!!

8.

Я успокоилась. Совсем. Всё произошедшее теперь кажется мне сном... не хочется просыпаться. Если бы можно было заснуть, чтобы никогда не просыпаться.

День прошёл как в тумане... в новостях сообщили о том, что нашли труп молодого мужчины, личность пока установить не удалось, сказали, что бедняга стал жертвой какого-то психопата... моей жертвой. Я — этот психопат... это всё сон, только сон и ничего больше!

9.

Холодно — холодно — холодно — холодно — холодно — холодно...

10.

Мне снился замечательный сон — наше с Беттани детство. Там было так хорошо, так тепло... я уже отвыкла от ощущения тепла, чувство такое, будто я уже целую вечность живу где-то в районе Антарктиды, и холодное ослепляющее солнце не может меня согреть.

11.

Я живу или мне только снится, что я живу. Иногда я вдруг понимаю, что нахожусь в школе, в своём классе, но не помню, как попала туда, будто ещё минуту назад меня там не было, а потом вдруг раз и появилась. Уже позже начинаю медленно вспоминать, как выходила из дома, как шла по улице, как заходила в класс... будто это вовсе и не я была, а кто-то другой... сама я всего лишь наблюдала. Странно, но я почти не помню совершённое мной убийство... Сегодня перечитала дневник и удивилась...

12.

На моей совести теперь смерть ещё одного человека... теперь мне нечем оправдываться — мне никто не угрожал... угрожали моей Беттани. Это всё холод, который поселился во мне — он живёт во мне, растёт и пульсирует, течёт по моим жилам вместе с кровью — я вынашиваю его, как мать вынашивает своё дитя, а он в благодарность отравляет меня. Холод использует моё единственное слабое место — мою сестру, вторгается в мой разум, замораживает всё, что противится его воле и, подчиняясь, я делаю всё, что он хочет.

Я разозлилась и испугалась или испугалась, а потом разозлилась — не помню. Я уже говорила о том, что со мной происходит что-то странное, когда угрожают моей сестре, а этот парень угрожал. Я не помню, как его звали... Чаки, Сэмми, Билли... как-то так, кажется. Он угрожал Бет, я отчётливо это поняла. Он прижал её к стене, я не слышала, о чём они говорили, они не видели меня, но я поняла по выражению их лиц, что не о чём-то приятном. Холод сразу шевельнулся и направил меня. Когда Бет ушла, ему позвонили, и я хорошо расслышала последнюю фразу: "Буду сегодня в баре "У Тони"". Я пошла туда, предварительно, посетив мамину комнату (всё равно она и половины из своих вещей не носит).

Просто поразительно, как одежда и косметика могут изменить внешность человека — через полчаса из зеркала на меня смотрела совершенно другая я — развязная девица с безжалостным ледяным блеском в глазах... она, та, другая в зеркале, испугала меня. Будто я увидела не себя, а свою точную копию, внутри которой уменьшенная и беспомощная была заперта настоящая я.

Я пришла в бар. Мерзкое место — темно, грохочет какая-то дикая музыка, в воздухе висит густой сигаретный дым, столики грязные, заставленные грязной посудой и пивными бутылками. Холод точно знал, что я должна делать. Я нашла этого парня и с отвращением наблюдала, как его губы растягиваются в самодовольной пьяной улыбке — узнал во мне Беттани. Я терпеливо ждала, когда он окончательно опьянеет, а потом уговорила уйти из бара, он понял это по-своему и не возражал. Мы дошли до набережной, он засыпал на ходу... я лишь слегка подтолкнула его... всего лишь... Когда он стал медленно погружаться в воду, холод отступил немного... только тогда я, не та другая, а именно я поняла, что произошло... что Я сделала...