— Да они отвели бы тебя ко мне! Мы бы с тобой побеседовали, и пришли к общему знаменателю! А теперь чего?! Вот нахрена ты их-то завалил?! Ну ладно там — коллекторов, они уепки еще те, я бы сам их вырезал, как сорняк с огорода, но мои-то парни что сделали? Их-то зачем?

— Ты врешь, Самойлин. Ты прекрасно знаешь, почему я здесь. Это ведь ты убил мою сестру. А у меня кроме нее никого нет.

— А Ниночка? Теперь ей придется за тебя ответить! Ты что думал, вот так запросто можно прийти, и перемочить моих людей?! (Голос Самойлина стал жестким, скрежещущим, как железо по стеклу) Ты что, охренел?! Она ответит за тебя своей головой! Вот говорил же я, что тебя надо валить сразу, на входе, не рассусоливая — а он: "Живьем! Живьем брать!" Изврат чертов! Любит людей помучить, негодяй! Вот тебе и живьем — четверо моих лучших парней теперь покойники!

— Вася, как ты до этого дошел? Или оно всегда в тебе сидело? Вася, как?!

— Дурак ты, Зимин! Ты так ничего и не понял. Ты инструмент, как нож, или пистолет. Инструмент, которым сильные мира сего решают свои проблемы. И я инструмент. Только я умный инструмент. А ты дурак. Я высокооплачиваемый, богатый, по меркам простонародья, а ты нищеброд, сжигающий свою жизнь за жалкие копейки! Ну да, сейчас ты начнешь ныть про родину, про долг, про то, чему нас учили — мол, "есть такая профессия, родину защищать!". Так вот это полная чушь! Всем на все плевать! Кроме денег! И на тебя плевать, и на меня! А деньги — это власть! Деньги — это все!

— Не все — тяжело сказал Зимин, прислушиваясь к шагам в коридоре. Кто-то тихо, очень тихо подошел к двери, и обстроенный слух Зимина, как ему показалось, разобрал тяжелое дыхание, будто тот, кто дышал, бегом поднимался сюда, на третий этаж — Это для тебя все. А для меня — нет.

— Ну ты же всегда был малахольным! — хохотнул Самойлин — Помню, как ты краснел, бледнел, когда я сунул тебе твою долю, жалкую пачку баксов! Я думал ты бросишь ее мне в морду! А потом — ничего, привык. Правда же, привык? Главное — начать. И я таким был. Но потом поумнел. Все когда-то умнеют, либо...умирают. Вот что, давай все забудем. Предлагаю — ты сдаешься, и мы закрываем глаза на то, что ты покрошил почти сорок человек. Придумаем версию, например — что они сами себя постреляли. Выберем кого-нибудь маньяком, того же Прохоренко, например. А ты останешься в стороне. Записи с камер уничтожим. А тебе я предлагаю перейти работать под мое начало. Нам такие люди нужны — твой уровень подготовки не хуже моего, так что мы найдем тебе применение! И получать будешь не в пример тому, что получал — даже с бонусами от покойников!

"Бонусами" Самойлин называл деньги и драгоценности, которые попадались в карманах и вещмешках убитых. Трофеи.

— Конечно, магазины и салоны красоты никто не вернет — мы же должны как-то компенсировать себе потерю целого коллекторского агентства! Кстати — предлагаю тебе его и возглавить! А что, отличная идея! Человек, который может ТАК запугать директора коллекторского агентства — достоин занять его место! Ха ха ха! Ну что молчишь? И Ниночку твою тогда не тронем! А если ты не сдашься, первое, что мы сделаем — поедем за ней. И заверяю тебя — мало ей не покажется. Шеф очень любит молоденьких девушек. Особенно — мертвых. Вот что у него за страсть к мертвым девицам?! Маньяк, не находишь? Но платит хорошо. Очень хорошо! И слово держит. Ну, так что, сдаешься?

Зимин не ответил. Он повернул ствол автомата к двери, и выпустил длинную очередь, сверху вниз, рассекая дерево, как масло остроносыми пулями калибра 7.62, пробивающими любой бронежилет, который могли носить на себе телохранители, либо охранники. Это тебе не 5.45, меняющие направление от соприкосновения с веточкой, это честный бронебойный 7.62, крошащий дерево, будто хрупкое оконное стекло.

За дверями закричали, застонали, послышался звук падения нескольких тел, и тогда Зимин перевел прицел ниже, примерно определив, где лежат раненые бойцы. Магазин опустел, затвор щелкнул, застыв в заднем положении, и тогда Зимин мгновенно выщелкнул магазин и перевернув, вставил другой, примотанный к этому. Все, как всегда. Все, как бою.

Щелк! Патрон в патроннике, автомат готов к бою.

И тут же, с перекатом — очередь туда, где сидит Самойлин, по нишам, крытым портьерами, по отверстиям отдушин над столом!

Из ниш вывалились двое парней с автоматами наперевес, за отдушиной кто-то застонал, загремело железо, ударившись о кафель.

Щелкнул затвор, автомат полетел в сторону, в руке будто сам собой оказался пистолет — вперед, навстречу выстрелам! Туда, где Самойлин, сосредоточенный, серьезный, выцеливает из "хай-пауэра", любимого оружия, надежного, сильного, безотказного!

Резкие движения, рваный ритм бега — пули рвут одежду, тело, но вскользь, нанося болезненные, но не опасные раны. Не опасные — если сразу перевязать!

Без ран никак не могло быть — Самойлин всегда был хорош. Снайпер. Он просто не мог промазать!

"Макаров" прыгает в руке, будто живой, будто зверек пытается выпрыгнуть, убежать на волю. Никакого прицеливания, никаких спортивных вытягиваний руки, мушки и прицела — мозг сам по себе рассчитывает расстояние, определяет направление выстрела. Указал стволом в нужное место — и пуля пошла туда, как по ниточке. Главное, чтобы это "место" не металось из стороны в сторону, не выполняло "качание маятника вразножку". А оно выполняло. А оно умело уходить от выстрела. И угадать, где окажется в следующий миг, было довольно проблематично.

Самойлин был очень хорош. Очень. Не хуже Зимина — когда-то. Тогда, когда они бок-о-бок ползали по джунглям, скрывались в развалинах пустынного города. Теперь — бывший командир группы отяжелел, расслабился, да и возраст берет свое. Сколько ему? Далеко за сорок? В этом возрасте многие боксеры уже прекращают свои выступления. Реакция не та.

Впрочем — Самойлин и в нынешнем состоянии убил бы трех боксеров тяжеловесов подряд голыми руками, и даже особенно бы не запыхался. Спортивный бокс — одно дело, реальный бой с применением запрещенных к показу широкой публике спецприемов — совсем другое.

Но Зимин был лучше. Он находился на пике боевой формы, он не потерял готовности убивать и умирать, как самурай, только что вышедший из боя, или ниндзя, крадущийся по стене вражеского замка. Он был чуть быстрее, чуть сильнее, чуть увереннее, и эти "чуть" в бою стоили многого. Очень многого. Самой жизни.

Попадание девятимиллиметровой пули в упор, с расстояния двух метров в тело, не защищенное ничем, кроме рубашки, это гораздо хуже, чем та же пуля, но в легкий бронежилет. Мышцы и сухожилия рвутся, кость, о которую плющится тупоносый металлический цилиндр, разбивается на острые осколки, в свою очередь травмирующие окружающую их плоть.

Чем крупнее калибр, тем больше останавливающее действие пули. Маленький калибр — пуля пробивает тело, вылетает наружу и существо, которое она прошила, в горячке даже не чувствует того, что на самом деле уже умерло.

Крупнокалиберная пуля сажает на задние лапы слона, будучи выпущена из мощного нарезного штуцера, и отбрасывает к стене человека, если она послана из девятимиллиметрового "макарова".

Шок, непонимание (как же так?!), попытка поднять выпавший пистолет левой рукой, и...всплеск, разлетевшиеся мозги, красное пятно на шкафу красного дерева за спиной.

Все кончено.

Нет, не все. Зимин отер лицо левой рукой — оно было забрызгано кусочками мозга, кровью, на щеке прилип кусочек черепной коробки того, кто раньше был Самойлиным.

Глаза заливало — майор вытер брови, пощупал голову — длинная, довольно-таки глубокая рана, располосовавшая голову ближе в макушке. Но череп цел. Еще бы чуть-чуть...

Раны на голове сильно кровавят, даже если это всего лишь не опасная царапина — как сейчас. Желательно, конечно, ее заклеить, иначе так и будет заливать глаза, помешает прицеливанию.

Наклонился, достал из внутреннего кармана бывшего товарища чистый платок, прижал к голове, останавливая кровь. Белый квадратик налился красным, но Зимин знал — скоро подсохнет, и если не шевелить скальпом, кровотечение не возобновится. По крайней мере, с такой интенсивностью.

Теперь нужно было решить главную задачу — найти эту крысу, Головченко. Он должен быть где-то здесь, но где? Где-то потайная дверь, и кнопка, ее открывающая. Самойлина, по понятным причинам, не спросишь, значит — нужно спросить кого-нибудь еще. Взять языка. Где?

Зимин поднял "хай-пауэр", прикинул на руке, на секунду задумался, затем отбросил полу пиджака Самойлина и удовлетворенно прищурился, увидев на кобуре скрытого ношения два запасных магазина. Самойлин всегда был запаслив, и говаривал, что лишний магазин — никогда не лишний, и лучше взять побольше патрон, чем банок тушенки. Еду всегда можно добыть, а вот патроны... Имеющий патроны — жив и сыт.

Перезарядил, бросил свой опустошенный пистолет, пошел к выходу, туда, где ему послышались стоны и шуршание. Осторожно выглянул из-за косяка, готовый тут же нырнуть обратно, но опасения оказались напрасны. Возле порога лежали трое мертвых телохранителей, одетых в черные костюмы (Что за любовь к такой униформе? "Людей в черном" насмотрелись?! Пижоны...), как и остальные, и от них тянулся кровавый след в коридор, будто кто-то осторожно полз, подтягивая тело на руках.

Так и оказалось. Парень лет тридцати лежал в коридоре и пытался дотянуться до дверной ручки, каждый раз падая вниз, и тихо, с шипением матерясь. Увидев Зимина, он скривил губы, опустился на пол, на бок, и смотрел, как майор подходит с выражением лица обреченного на смерть узника.

— Это не я! Это не я их убил! — тихо сказал он, и закашлялся, отчего из его рта вырвались красные брызги и на губах вздулись розовые пузырьки слюны. Зимин тут же сходу определил — похоже, что задето легкое, и сейчас его наполняет кровь — Это все Самойлин! Ему Головченко приказал! Я только следил за ее передвижениями, а в квартиру поднимались Самойлин и Брагин! Брагина ты убил!

— Ты знаешь, где прячется Головченко? — мягко спросил Зимин, которому хотелось тут же всадить в макушку парня всю обойму чешского пистолета.

— Там у него...комната отдыха, она же...она же убежище! На всякий...всякий случай! — задыхаясь сказал парень, бледнея и заливаясь кровью изо рта — Там потайная кнопка, в шкафу! За книгами! Он книг-то сука не читает, это только ширма! Кнопка там! Вызови мне скорую! Скорую!

— Не нужна тебе скорая — Зимин равнодушно пожал плечами, поворачиваясь и отходя на несколько шагов — Не надо было за ней следить!

Он на миг обернулся, и выстрелом снес верхушку черепа раненого. Не глядя на результаты выстрела, отвернулся и пошел в кабинет Головченко.

Кнопка нашлась довольно быстро — пришлось скинуть на пол нетронутые, никогда не открытые хозяином кабинета книги на английском, немецком, испанском языках. Тисненные золотые переплеты, дорогая мелованная бумага — они рухнули в лужу крови, пропитываясь ей, как кусок хлеба вишневым вареньем.

"Когда говорят пушки — не до книг!" — подумалось Зимину, и он нажал кнопку-квадратик, почти не различимый на фоне дубовой панели. Раздался негромкий щелчок, и вся стена медленно и плавно отъехала в сторону, обнажив довольно широкий коридор, в котором могли пройти в ряд четыре плечистых человека. Коридор был длиной около пяти метров, и упирался в дверь, наподобие той, что вела в кабинет Головченко.

Зимин внезапно пожалел, что не взял автомат у телохранителей из приемной, но повинуясь импульсу — возвращаться не стал. Стоило довериться интуиции.

Он посмотрел по сторонам, заметил на стене такой же квадратик, как и тот, чтобы был вделан в шкаф. Нажал его, тут же загорелся свет, озаривший коридор, и стена позади начала закрываться. Когда она уже почти закрылась, ударили автоматные очереди, и пули прошли рядом с Зиминым, прижавшимся к стене. Потом кто-то повелительно крикнул, огонь прекратился, а дверь закрылась, отрезав майора от всего мира.

Подняв пистолет, выстрелил в кнопку — сверкнули искры, запахло паленой изоляцией, погас свет. И тут же раздался щелчок — дверь, которая была заперта изнутри на электромагнитный замок открылась. Система, которая предполагала возможность обесточивания здания, предусматривала автоматическое открытие электрических замков — в противном случае те, кто находился внутри комнаты были обречены на некоторое время стать ее узниками, а этого допустить было нельзя.

Зимин что-то подобное и предполагал, потому ничуть не удивился происшедшему, и не теряя времени толкнул дверь ногой и влетел внутрь, группируясь в воздухе, упал на пол, перекатился, ловя на прицел все, что шевелится.

Шевелились в комнате двое — мужчина лет пятидесяти, может чуть больше, и красивая, длинноногая брюнетка с короткой прической, модельной внешности. Брюнетка сидела на кровати, зажав уши руками, а мужчина, стоя рядом, палил в дверной проем, из которого появился Зимин, из такого же короткоствольного автомата, который был у телохранителей. Палил довольно уверенно, чувствовался опыт лихих девяностых, но недостаточно верно с тактической точки зрения — Зимин проскользнул по полу ниже хлещущей свинцом смертоносной струи, и откатившись в сторону, двумя, почти слившимися воедино выстрелами нейтрализовал противника, перебив ему обе руки — у локтя, и у плеча.

Головченко выронил автомат, едва не ударив им по обтянутой черным чулком ноге секретарши, та завизжала, вскочила, и начала трясти руками перед грудью, будто сбрасывала противного паука. Визг был очень громким, но после пальбы из автомата без глушителя в закрытом помещении, в уши Зимина будто наложили ваты, и визг девицы показался больше похожим на писк здоровенной крысы, чем на человеческий голос. Потом она затихла, застыла, прижав к груди руки, сжав пальцы в кулаки и сгорбившись, будто ожидая, что страшный незнакомец сейчас, сию секунду разорвет ее на части, как разъяренный медведь.

Хозяин комнаты сидел на кровати, лицо его было искажено гримасой боли, но был он на удивление спокоен. Посмотрев на Зимина в упор, Головченко попытался улыбнуться правой стороной рта, и с нарочитым смехом в голосе сказал:

— Видала, Манюня, как дорого я тебя ценю! Вот, во что мне обошелся подарочек к твоему дню рождения! Заладила — хочу! Хочу! Хочу! Бизнесвуман хренова! Вот так, Николай Зимин, бабы нас доводят и до греха! Давай договоримся — я возвращаю все, что забрал у твоей сестры, плюс миллион баксов. И даю тебе уйти. Не обещаю, что потом не будут тебя ловить. Но уйти дам! Гарантирую!

— На чем ты ее подловил? — мрачно спросил Зимин, боковым зрением следя за выходом из комнаты. Скоро дверь в кабинет должны были начать ломать. У него осталось не так уж много времени. Но хватит. На все.

— На жадности, конечно! — хмыкнул посеревший от боли Головченко. Видно шок после ранения, который не давал ему почувствовать настоящую боль, начал проходить, и теперь он был как в аду — Ей предложили спекулятивную сделку, выгодную, конечно. Слишком выгодную. Землю купить, и продать. А когда деньги перевела — наши деньги, банковские, ее и киданули. Кстати — твой бывший коллега операцию разработал. И между прочим — знал, чья она сестра. Дурак говорил, что он круче тебя, и ты ничего с ним не сможешь сделать. Ошибался, и меня вот подставил. Так что мы оба теперь в говне! Потому предлагаю все обнулить, и остаться при своих! Ты поубивал полсотни моих людей, мы убили твою сестру — квиты! Хватит! Дам тебе...три миллиона баксов! И верну сестринское барахло! Черт! Оно и есть барахло, ерунда, максимум вытянет миллиона на три баксов, не больше! Копейки! Знать — не стал бы связываться!