Мастер Харрунга, лекарь из Приозёрья

Она так и сказала — "к любовнику". Просто и по-деловому, будто измена супругу для нее — обычное дело. Она ведь замужем, Кайнелли, я слышал от кого-то. И дочка есть. А потом замолчала и принялась на меня смотреть. Глупое положение, глупее некуда. Особенно потому, что мастер Харрунга всегда теряется, когда на себе такие взгляды ловит. Ведь ясно же, что от него чего-то ждут. И совершенно ясно, чего. И пусть даже он совсем ничего не имел в виду, когда девушку к столу приглашал, все равно, получается, виноват, раз она что-то такое подумала.

Дангман Чамианг всегда говорит, что дурно обижать одиноких женщин. Я и не стал. Хотя Нелли не одинока. Зато, может быть, так честнее. Никто из нас не бросит семью и от другого этого не потребует. Ненадолго, на какое-то время, мы станем друг другу ближе, раз ей так того хотелось. И в то же время не сделаемся совсем уж невозможно, безвозвратно близки. Так, что, находясь рядом, можно было бы думать о чем угодно, а не только о ней.

Вот это все я и говорил себе тогда. Мы и света в нашей комнатушке не погасили, и раздеваться полностью не стали — все-таки ОТБ, вдруг что-нибудь срочное... А после вместе курили и допивали остывший чай. И Дакарри опять рассказывала про лечебницу, и про мастера Навачи, маггиного пропавшего мужа, и про саму Магго.

Ничего необычного не произошло. Я не "твой", Нелли, ты — не "моя", так зачем же ты теперь с Миррой ссоришься? Или ей уже и похвалить меня нельзя? Ну вас, девчонки, было бы, что делить! А впрочем, если вам так нравится — ругайтесь себе на здоровье. А я, пожалуй, на крышу поднимусь...

* * *

Пара дождливых дней посреди недели — и снова солнышко. Даже Ратамми не выдержала, поддалась на наши с Ялли уговоры, и мы отправились на пляж. Там она, правда, купаться отказалась, и платья снимать не стала. Так и просидела весь день под зонтиком, словно важная дама. Говорила, будто бы вода холодная, и ей совсем не хочется туда лезть. А на самом деле — просто стесняется. Кости у нее, якобы, торчат, некрасиво.

Зато мы с сынишкой натешились. Вот ведь морская душа. И на воде-то еле-еле держаться научился, а на берег не заманишь. Ни фруктами, ни мороженым, даже на ручную обезьянку едва взглянул.

И так у нас замечательно все прошло, что какая-нибудь пакость просто обязана была свершиться. Первый день праздников солнечный и ясный, и вода теплая, и отдыхающие на этот раз тонуть не пробовали, и Тамми ничего не сказала, когда я себе в летнем ларьке кружечку пива взял. Я даже забеспокоился.

Зря, как выяснилось. Неприятности никуда не делись. Тут они, рядышком, дома меня дожидаются. Не успели мы вернуться, заходит Ча и предлагает профессора помянуть, потому как тот, Семерыми да примется, сегодня днем помер. Я сначала, грешным делом, о Мумлачи подумал. Только этого не хватало, не старый ведь совсем. Оказалось — Чамианг, Рангаи и Дангмана батюшка.

Странно, я его и знал-то не слишком близко, а отчего-то расстроился. Травму он хорошо читал и к нашему брату, школяру, всегда по-доброму относился, отработками да пересдачами не злоупотреблял. На третьем курсе я у него даже на кафедре целый год проработал, веселое было времечко.

Ой, как Ратамми на нас зло зыркнула, сразу мне выпивать расхотелось. Узнал я только, что похороны на семнадцатое назначены, и спровадил соседа за дверь. Что-то уж больно вид у него был довольный и выжидательный. Небось, и без меня отыщет, с кем стакан опрокинуть. Да и пусть, главное только, чтобы не разошелся Ча. А то выпьет сперва за упокой, а потом, глядишь, и петь начнет.

Когда я пришел на больничный двор, где обряд должен был состояться, тела еще не принесли. Одни музыканты по углам гусли расставляли, да кое-кто из наших в сторонке стоял. Амби меня заметил и кивнул, но подходить не стал. Он сегодня весь в черном, скорбит. Нираирри его на службу принимал, не смущаясь затруднениями благородного Вахардо, помогал, поддерживал. Э-э, если не ошибаюсь, он ведь сегодня дежурить должен был. Значит, поменялся. С кем-то из тех, кто Чамианга лично не знал. Похоже, искренне опечален. С кем же, интересно, он махнулся?

Ага, вот и газетчики подтянулись, табибаррамы устанавливают. Вчерашний выпуск "Побережных новостей" вышел с траурным портретом мастера Чамианга. Это сколько же народу тут соберется — лечебница, кафедра, гильдия, представители ларбарской общественности, а еще больные, которые у него когда-то лечились, школяры — старшие курсы профессора Нираирри должны были застать. Да и остальные травматологию по его учебнику изучают.

"А, доброе утро, Талдин"... "Да, вы правы, какое ж оно доброе"... Курриби. Дернул уже с утра пораньше. И, похоже, зеленым луком закусил. До чего ж запах тошнотворный. Не дышал бы ты на меня, мастер Курриби, ради Семерых... "Да, я знаю, вы с ним начинали"... "Сгубили? Кто?"... "Ну-у... хм-м... очевидно, так"... "Поименно? Не надо сейчас. Потом как-нибудь. После"... "Привет, Датта!"... Минайчи, наконец-то. В балахоне, тоже дежурит нынче, вот за Талдином и не уследил... "Кто у вас сегодня вместо Амби командует?"... "Чангаданг? А-а-а, ясно"... "Да, извините, я с Тагуду пойду поздороваюсь"...

Отчего-то считается, что похороны объединяют. Вроде как, общая утрата должна сближать. Ерунда, по-моему. Вот стоим мы сейчас все в одной толпе, коллеги и знакомые, и каждый — в отдельности, каждый о своем думает. Или это потому, что кому-то — утрата, а кому-то — видимость. Или просто я здесь чужак, коронный осведомитель, потому меня и сторонятся. Только Амби и Магго первыми ко мне подошли. Ну, и еще Курриби, но он — не в счет.

Чтобы к нему больше не возвращаться, я постарался задержаться рядом с Алилой. Вид-то у нее, надо признать, сейчас не очень. Хоть уже четыре года прошло, а для матери, сына схоронившей, любые похороны те единственные будут напоминать. Нету тут никаких сроков, и быть не может.

Мирра тоже пришла. Протолкалась к Магго, начала с нею о чем-то шептаться. Мне же только кивнула. И я кивнул, расслышал лишь, как она у Алилы о какой-то мастерше Гиначи спросила. А Магго ответила, что знает, где та, и добавила, что Гиначи — еще хуже, тоже вдова... Да уж, если я правильно понял, о чем они, этой женщине сегодня тяжелее, чем законной супруге, — ни горя своего в открытую показать, ни проститься толком... Ты ведь не просто так про нее, Мирра, расспрашиваешь? Думаешь, и самой когда-нибудь так же от людей таиться придется? А может быть, и вовсе нарочно этот разговор завела? Зная, что я рядышком стою, могу и услышать.

Перед самым крыльцом возвели помост. Это от него так свежеструганной доской пахнет. Не люблю этот запах. Когда-то в детстве я об такие доски занозился. Батя посчитал, что пустяк, а мне через несколько дней всю руку разнесло. Пришлось в Тримакку ехать, гнойник вскрывать. Самым страшным во всем этом деле оказалась даже не операция. Тоже, конечно, — не удовольствие, но тут и потерпеть можно. Дико было видеть, как тамошний доктор папашу ругал из-за меня. Отчего, мол, сразу не привезли? А мне ведь до этого думалось, что на отца и голоса никто повышать не может.

Народ-то все прибывает. Если так дальше пойдет, пожалуй, дворик наш тесноватым окажется. Вон госпожа Маттаку из Третьей Ларбарской. И войсковые какие-то. А тот дядька с корабликом на бляхе, кажется, вообще с Судостроительного. Где-то еще ткачи должны быть, как же без них. Интересно, городской голова изволит пожаловать? Стража, во всяком случае, отдельный наряд сюда выделила.

Да, редкий случай обозреть все грамотейское сословие города Ларбара. А также — всё его прошлое и будущее. От престарелых, удалившихся на покой профессоров до неоперившихся школяров. В студенческом общежитии наверняка тоже объявление повесили. У нас такое было — на первом этаже, при входе. Когда я на третьем курсе учился, как раз после заварухи в Бугудугаде. Господ Линьян, кажется. Или Виньян, не помню сейчас. И хоть хоронили их, не открывая лиц — портреты тогда висели по всему Ларбару. И плакаты с выражением возмущения вингарскому преступному режиму.

Школяров, правда, немного — как-никак, праздники. Но вон та, рыжая и деловая — наша стажерка — все же явилась. Тагайчи Ягукко, младшего Мумлачи подружка. Стоит у самой стеночки, по сторонам озирается. Кого-то ищет. Не Робирчи, тот, наверное, тело понесет. Значит, наставника своего, мастера Чангаданга. Бесполезное занятие, он сегодня Амби согласился заменить, мне Минайчи сказал.

О, а вот это лицо мне знакомо. Со школярских еще времен. Бурудамалли, он потом по женским болезням специализировался. Ишь ты, до чего важно выглядит! И пузо наел, и сюртук дорогущий, и даже лысина на затылке наметилась. Вот только мне точно известно, что в нашей лечебнице он не работает. Интересно, где же это докторов так кормят сытно? А вот сейчас и узнаем. Разглядел-таки меня в толпе, сюда идет. Приятно иногда со старыми друзьями встретиться. Надо будет у него про остальных наших порасспросить — кто где да как. Может, даже собраться надумаем.

"Здорово, старик!"... "Повзрослел-подобрел"... "Из Марбунгу"... "А ты?"... "Ох ты, ничто себе! Уже в гильдейских смотрителях"... "Ну, даешь. Молодчина!"... "Растешь, стало быть? Поздравляю!"... "Да нет, я — серьезно!"... "Значит, к умблам лечебное дело?"... "Ну, если не жалеешь, так и хорошо"... "Я? Женат. Представляешь? Восемь лет. И сын"... "Да, школьник"... "Теперь здесь. А еще прежде — в Мичире. С полгода уже"... "Знаешь? Откуда?"... "В графике видел? Это когда же?"... "В прошлые праздники? С комиссией?.. Так это, значит, ты?"... "Понятно"... "Почему? Нет"... "Нормальная больница. Не хуже прочих"... "А-а, донос был?"... "Ну, хорошо, сигнал?"...

"Ничего"... "Да, сносно"... "Не жалуюсь"... "Вполне"... "Я — нет"... "О гильдейской работе? Нет, не думал"... "Не хочу"... "Устраивает"... "Потому что я на лекаря учился, а не..."... "Да о чем тут думать?"... "Ладно, проехали"... "Работают? Да люди как люди"... "Эта?"... "Да, тоже здешняя"... "Мастерша Виндвелли"... "Уже знаком?"... "Да, дежурила"... "Угу"... "Нет, из наших — нет"... "На видел никого"... "Встретиться?"... "Не знаю"... "Работы много"... "Да, и сутки, и в день"... "Ничего, привычно"... "Боюсь, не выйдет"... "Ну, если вдруг"... "Ладно, посмотрим"... "Все, слушай, извини"... "Мне надо пару слов там..."... "Ага, как-нибудь"... "Да. Пока"...

Будь здоров, мастер Бурудамалли, и меня в покое оставь. Не хочется мне что-то ни с кем встречаться. И в гильдию переходить из больницы я тоже не хочу. Лучше останусь здесь — хоть тебя работой обеспечивать. От кого, по-твоему твое начальство, что тебя в Первую с проверкой направило, о Курриби прослышало? Получается, что от меня. Жаль, что ты этого не знаешь. Знал бы — сделал бы сегодня вид, что мы незнакомы. Помнишь, как ты на заразе возмущался, когда староста курса тебя с чужою работой заложил. Не любишь ведь доносителей-то.

Необходимость изображать, что мне с кем-то срочно поговорить приспичило, отпала. Потому что, наконец, траурная процессия прибыла. Как я и думал, тело несут Робирчи и Таморо. И еще двое каких-то незнакомых, но тоже, должно быть, Дани или Рангаи друзья. Следом — родственники: жена с невесткой и внучками, сыновья, и еще одна тетка помоложе, тоже с девочкой, и совсем уже старушка, домработница их, что ли. Я ее по-моему, видел однажды.

Господин Мумлачи тотчас откуда-то сам собой нарисовался. Засуетился, требуя, чтобы все расступились, начал распоряжаться, газетчикам что-то велел и даже страже. Тело уложили на помост. Женщины встали в голове, братья — ближе к ногам, так что получилось, будто профессор Нираирри между нами посередине. Родня его — там по одну сторону, а мы — по другую.

А потом начались прощальные речи. Очень много всего наговорили, и кафедральные, и гильдейские, только все как-то по-казенному выходило. Судостроители даже пообещались свой новый спасательный кораблик назвать "Доктор Чамианг", будто покойный какое-то отношение к морю имел.

Я стоял и все время думал, что за этими славословиями Нираирри Чамианга совсем не видно. Вот, вроде про него говорят, рассказывают, каким он был великим и выдающимся, а в памяти у меня всплывает другое. Как мы однажды на кафедре чай вместе пили — и он сухарик в кипятке размачивал. И как мне пожаловался, что стал очень плохо видеть, а к очкам не привык, они ему переносицу натирают. И еще как он после какой-то дангмановой шалости собирался младшему своему выволочку устроить, а когда тот пришел за ним, вроде бы начал, но сбился, смешался и почему-то дальше не стал. А я все это случайно наблюдал из лаборантской.

Говорят, он никогда никому ничего не запрещал. Не умел ругаться или настаивать. Старый, немного рассеянный человек. Слишком одаренный и слишком мягкий, чтобы хоть где-то командовать — что в лечебнице, что на кафедре, что в собственной семье.

Пожалуй, лучше всех выступил Исполин. Он тоже начал про "неоценимый вклад" и "тяжелую утрату", но потом остановился и вдруг сказал про нираиррино гильдейское свидетельство. Что когда он его, мол, в руках держал, там на первой строке значилось — поступил в Ларбарский Университет в 1068 году, а в последней — уволен из Ларбарского Университета в 1117-м в связи с выходом в отставку.

Почти полвека, целая жизнь. Шестьдесят восьмой. Это бате моему тогда — сколько же? — тринадцать лет было. А маме и того меньше. А собственная его супруга, госпожа Киангани, в тот год только родилась. Профессорша ведь мастера Чамианга намного моложе. Это она только сейчас постаревшей смотрится, от горя и от усталости. Последние полгода сама с ним сидела — читала, кормила, ухаживала. Те, кто вдову прежде знали, диву давались — уж больно капризная и важная была дама. Но поди ж ты...

И братьев непривычно стриженными видеть. У Дангмана вид совершенно убитый. Ведь казалось бы — давно уже болел мастер Нираирри, последние два месяца и не поднимался вовсе. И все уже знали, что не сегодня — завтра. Успели свыкнуться с этой мыслью.

Рангаи тоже стоит серьезный. Да он всегда такой. Теперь — старший мужчина в доме, но к заботам уже привык. А Дани выглядит потерянным. Кое-кто из девиц попытался было к нему подлезть, рядышком встать. Как же, такой случай — показаться перед подругами и его родней самой близкой Дангману, почти невестой. Не вышло. Младший Чамианг на них едва взглянул, и Бирчи девушек аккуратно подвинул.

Речи закончились. Пришел ирианг, и тело опустили на землю. Кто-то в толпе нетерпеливо зашевелился. К окончанию обряда, не таясь, полезли в карманы за выпивкой, заранее припасенной. Бенг Ягондарра со свойственной ему расторопностью это дело быстренько пресек. Сказал: родственники очень просили, чтобы этого не было. Да и в больничном торжественном зале уже накрыли столы для поминок.

Курриби, освободившись от минайчиной опеки, начал пробираться ко мне. Я поспешно отвернулся и вновь наткнулся взглядом на Бурудамалли. Тот призывно замахал. Вот ведь, чтоб вам всем! Обойдетесь сегодня как-нибудь без мастера Харрунги. Зря, что ли, он изображает, будто очень занят? Даже к барышне Ягукко подошел — не видите, важный разговор?