Бродяжка голубых кровей

Остатка разговора я не слышала. Это было невыносимо и недоступно для моего детского разума. И тогда я сбежала к морю, пошептаться с волнами. Подальше от этой страшной женщины, считавшей меня дочерью шлюхи. Чтоб ей провалиться сами знаете куда.

Именно тот день стал переломным. Он разделил мою жизнь на две части — ту, счастливую, когда я пребывала в неведении, и другую, полную борьбы и разочарований. Может, именно поэтому спустя годы, оказавшись на краю, я вновь попала в свои одиннадцать, в тот самый день, когда узнала правду.

В моей жизни вновь наступил переломный момент. И вновь мне захотелось спрятаться в крепости из гальки.

Отец подошел, сел рядом, и положил еще один камешек на стену крепости.

— Я понимаю, что ты чувствуешь, — сказал отец.

Вытерев слезы, маленькая я взглянула на него, понимая, что он говорит совсем не о визите бабки.

— Тебе сейчас нелегко...

Я взрослая стояла рядом и тоже плакала. Папа, милый папа, я убила человека и помогла убить другого. Я бросила Миру. Я позволила втянуть меня в такую грязь, из которой я едва ли теперь выберусь прежней.

— Почему ты говорил, что я тебе не дочь? — спросила одиннадцатилетняя я.

— Хотел уберечь тебя. Ты ни в чем не виновата, и не должна была терпеть все то, что обрушилось на тебя сейчас... Но люди иногда не понимают, что они делают. Они думают, что сделали что-то хорошее, открыв другим правду, а выходит совсем наоборот. Потому что они делают это не для тебя или меня. И не для тех, кому рассказывают. А для того, чтобы потешить тщеславие. Чтобы хоть раз в жизни оказаться в центре внимания. Почувствовать себя значимыми...

Маленькая Вильгельмина хлопала глазами и молчала.

— Не думай о них. Просто знай, что я всегда рядом.

Я знаю, папа. Но ты вряд ли одобришь то, что я сделала. То, во что я превращаюсь.

— Ты должна быть сильной.

— Я не могу... — воскликнули мы обе.

— Меня все ненавидят, — сказала одиннадцатилетняя Вильгельмина.

— Я ненавижу себя, — сказала я.

Отец взглянул поочередно на нас обеих и улыбнулся.

— Я тебя люблю. И всегда буду любить. Неважно, кто ты или кем станешь. Ты — моя дочь. Помни об этом, где бы ты ни была.

Видение исчезло. Я стояла на берегу, глядя на крепость из гальки. Волны лизали мои ступни, унося усталость и боль. Вздохнув, я наступила на крепость и сломала ее.

Меня затопило восхитительное чувство облегчения. Я больше не буду прятаться. В том числе, от себя самой.

* * *

Звон в ушах постепенно затихал. Я открыла глаза и уставилась в прогнивший насквозь дощатый потолок, на котором расползлось темное пятно. Кажется, я все-таки жива.

Повернув голову, с удивлением осознала, что она больше не тяжелая и не раскалывается от боли на части. Я приподнялась и огляделась. Старуха, поившая меня зельем, вела неспешную беседу с Грото в соседней комнате. На столе стояла початая бутылка с темной жидкостью. Даже не рискну предположить, что они пили.

Я пошевелила руками и едва не завопила от радости: они не были больше стянуты веревками. Бесшумно сползла на пол, опустилась на корточки и прислушалась.

— Говорил тебе, бабка, крышу надо менять, — проворчал Грото. — Зимой что будешь делать?

— Да перебьюсь как-нибудь...

— Ну да. А по весне тебя просто смоет вместе с твоей хибарой.

Старуха отрывисто рассмеялась. Пробка выскочила из бутылки с характерным "чпоком", и затем послышалось журчание.

— Ну что, еще по одной и спать? Светает уже, — сказал Грото.

— Да, ты ложись, а я еще с девочкой посижу, — ответила старуха. — Может, очнется...

Грото хмыкнул, осушил стакан и стукнул им по столу.

— Очнется, куда денется, — сказал он горько. — Свермир из шкуры вылезет, лишь бы ее спасти.

У меня внутри все сжалось в комок.

— Все не отпускает его, да? — вздохнув, спросила старуха. — Ясмин была красивой женщиной. Но кроме этой красоты у ней и не было ничего. И нет у ней общего с этой девочкой. Ни характером, ни лицом они не схожи.

— Замолчи ради богов, старая... Я в свермировы дела не лезу, и тебе не советую.

— Нет, не замолчу! Не виноватая она, что Свермира вина гложет. Думает, спасет одну жизнь и за другую расплатится?

— Хорош, старая. Давай лучше выпьем...

Мне стало дурно. Так же дурно, как в тот день, когда в дом отца приехала моя бабка и щупала шелк платья. И мне так же не хотелось больше слушать.

С другой стороны, чего я ждала? Будь Свермир человеком добросердечным и порядочным, он бы отпустил меня, помог добраться до ближайшего населенного пункта, и там бы мы распрощались полюбовно. Вместо этого он пытался сделать меня такой же, как он. Одной из своры. Боги, но почему я? В общине полно женщин. Любая из них подошла бы на роль, которую против воли играла я. Хотя бы Верлена...

А потом я вдруг вспомнила. Ясмин... Я уже слышала это имя. От Миры. Незадолго до того, как она оказалась рядом со мной под потолком в хижине лесника. Мира говорила, что Верлена ее убила. Свермир любил эту женщину. Картинка постепенно складывалась из кусочков, хотя в ней порядком не доставало элементов. Мне становилось ясно, почему после ограбления все сложилось именно так, а не иначе.

Это он приволок меня в лагерь. Да, он не позволил тронуть меня, но в конце концов это привело к вражде с Ларией и ее смерти от моих рук. Он не вмешался, хотя мог.

Это из-за него Верлена вознамерилась уничтожить меня во что бы то ни стало. Из-за него я едва не сгорела в заброшенном доме лесника.

И это из-за него я бегала по лесу ночью. Из-за него на меня напал деньшовец. И по его вине я едва не умерла от яда.

Это он во всем виноват!

По стеночке я добралась до окна и тихонько открыла ставни. Руки дрожали так, что я едва с ними совладала. Я вся тряслась, как осиновый лист, и не только от слабости. Я была зла, как никогда. Я даже, пожалуй, убила бы Свермира, попадись он мне в тот момент. Не было в его поступках ни капли сострадания или жалости ко мне. Не было и нет. Я — всего лишь инструмент. И вся "помощь" — всего лишь часть какой-то мерзкой свермировой игры. Но я играть дальше не желала. Нужно было уйти с доски сейчас, пока все не зашло слишком далеко. Хотя, куда уж дальше.

— Тсс! — донеслось из соседней комнаты. — Ты слышала?

— Да это ветер завывает, — отмахнулась старуха. — Ставни менять надо...

— Дом тебе менять надо, старая.

Окно находилось достаточно высоко, и мне пришлось взять шаткий треногий табурет, взобраться на него и только потом прыгнуть. Я кулем свалилась в крапиву, но едва ли почувствовала, что она обожгла меня. Полежав немного и отдышавшись, встала и поковыляла вперед. Все равно куда, лишь бы прочь отсюда.

Шла долго, пока совсем не ослабела. Упала на четвереньки, обреченно глядя перед собой и тяжело дыша. Я умирала от жажды. Мне хотелось лечь на бок и тихонько уснуть, но я не могла себе позволить вновь сдаться.

— Милрад, пошевеливайся, задери тебя леший! — услышала я крик вдалеке.

Наверное, это проказы сознания, которое еще не выпустил из объятий яд иглы куртизанки. Но следом за этим я услышала лошадиное ржание и смех.

— Да иди ты! Ты в корчме застрял до утра, а я теперь лошадей загнать из-за тебя должен?

— Да не успеем же, Милрад!

— И ладно. Отбрешишься. Тебе не привыкать.

— Да нет, до темноты же не успеем! Вокруг и звери дикие, и еще кто похуже...

— Разбойники что ль? Так у меня лук есть. У соседа до возвращения занял. Даже зачарованный вроде...

— До Зеленроя рукой подать! Если немного поторопимся...

— Уморишь лошадей, где новых возьмешь, а? Сказал нет, значит нет!

Я почти скатилась с холма и поползла. Сил на то, чтобы идти, не оставалось. Глотая пыль и задыхаясь, легла поперек дороги, понимая, что не сдвинусь больше ни на локоть. Пусть меня лучше переедут. Хуже уже не будет.

В сумерках разглядеть тщедушное тельце было непросто, и, наверное, путники не приметили бы меня, если бы из последних сил я не прохрипела:

— Помогите...

— Эй, Милрад, что это там?

— А леший знает. Давай объедем, мало ли...

— Да погоди ты... Это ж баба!

— В смысле — баба?

— В прямом. Баб что ли не видал?

— Да ладно... Бабы нынче на дороге вот так запросто валяются?..

Телега, запряженная лошадьми, остановилась совсем рядом со мной. Один из извозчиков спрыгнул, подняв облако пыли, от которого у меня начался очередной приступ кашля.

— Живая? — спросил тот, что остался в повозке.

— Ага. Похоже, раненая. Да не сиди ж ты! Помоги!

— И на кой она нам? Обуза только...

— В Зеленрой отвезем.

— Да на кой демон?..

— Жалко...

Потрескавшиеся губы сами собой растянулись в улыбке. Зеленрой — город, в котором я должна была встретиться с охраной, сопровождавшей меня из Йефиалии. Сколько дней прошло?.. Я никак не могла сосчитать. Да и кто знает, сколько я лежала в беспамятстве у старухи? Оставалось лишь надеяться, что меня дождутся. А это значит, что скоро я отправлюсь назад в Йефиалию. Скоро я буду дома...

Глава 8

Гильдия Семи Рук

Дела шли хорошо, но неизвестно куда.

Чарльз Буковски. Макулатура

Надо мной проплывали звезды. Ветер колыхал ветки деревьев, время от времени срывая с них листья. Скоро осень. Самое красивое время в Деньше, особенно в ее северной части. Я видела его только на картинках. Как мне хотелось насладиться этой красотой воочию в иных обстоятельствах. Неспешно ехать в повозке, поглядывая по сторонам, вести беседу с извозчиком о том, о сем.

Из обрывков разговора я поняла, что люди, оказавшиеся столь добросердечными, что взяли меня с собой, были торговцами и спешили в Зеленрой с грузом к серьезному и, судя по всему, более чем состоятельному заказчику. Чем они промышляли — неизвестно, но рядом со мной в телеге лежали сомнительного вида коробочки, наглухо запечатанные. Открыть их я постыдилась: все-таки торговцы оказали мне неоценимую услугу, и отплатить им за доброту таким способом было бы вопиющей наглостью.

Телегу хорошенько тряхнуло на очередной кочке, и я очнулась от размышлений.

— Тпрууу! — закричали извозчики одновременно.

Лошади забеспокоились, встали на дыбы. Испуганные вопли впереди заставили меня привстать на локте и вытянуть шею. Но разглядеть толком я ничего не смогла.

— Ты что, спятил?! — возопил один из торговцев. — Ты чего под копыта лошадям прыгаешь, безумный?! Милрад, скажи ему!

— Василь, помолчи! Мил человек, будь добр, уйди с дороги, мы торопимся.

Я едва не застонала. Что, опять? Просто наказание какое-то. Быть может, в моей книге судьбы черным по белому написано, что я никогда не выберусь из Деньши? Из этого проклятого леса с проклятыми разбойниками. Что на этот раз?

Я подползла к стенке телеги и попыталась разглядеть человека, препятствовавшего нашему движению, сквозь узкую щель. Из-под наручей змеями выползают таинственные письмена, обвивают руки и заканчиваются где-то на шее. Длинные волосы, выбритые виски. Этот мужчина был бы по-своему красив, не будь он последним человеком, которого я хотела бы встретить на своем пути. Свермир. Мой личный темный ангел-хранитель. Дайте мне лук и стрелы, я его застрелю!

— Простите, господа, — услышала я и не поверила собственным ушам. — Я ищу девушку...

'Господа' беспокойно заерзали, и этим-то себя мгновенно и выдали. Им можно было даже не открывать рты.

— Девушку? Какую девушку? — спросил Василь с истеричными нотками в голосе. — Мы не встречали никаких девушек!

— Подумайте еще раз, — предложил Свермир. — Юная девушка, рыжие волосы, худая, роста выше обычного.

— А обычный — это какой? — зачем-то уточнил Василь.

— Да какая разница? — отмахнулся Милрад. — Не видели никого, и все.

— Да, не видели! — подхватил Василь. — Да какие девушки, мил человек! В такой-то глуши. Тут никого живого нет на много драконьих шагов вокруг. Пусто!

— А что вы везете, господа? — спросил Свермир и, обойдя телегу вокруг, без спроса заглянул внутрь.

Я накрылась валявшимся рядом старым одеялом и едва дышала. Не только потому, что боялась, что меня заметят. Одеяло страшно воняло немытыми телами. Я терпела. Я уже привыкла постоянно терпеть. Каждый раз надеясь, что это не напрасно.

Чудом мне удалось сдержать вопль, когда Свермир ухватила меня за лодыжку.

— Эй, эй! Руки убери! — завопил Милрад, думая, вероятно, что незнакомец тянет руки к его товару.

Тиски разжались, и я подтянула ногу и свернулась клубком.

— Мил человек, приходилось ли вам слышать выражение 'ценный груз'? — решил сумничать Василь. — Так вот, мы его везем! И если вы что-то повредите...

Милрад схватился за голову, а я — за сердце. Нашел кому сказать про ценность. Сомнительному парню на пустынной дороге.

— Ценный, говорите? — заинтересовался Свермир.

— Ну, не такой уж и ценный... — пошел на попятную Василь, глядя на изменившегося в лице товарища. — Но для нас все ценно, что мы везем! Хоть сено, хоть сундук золота!

Разбойник поцокал языком.

— А девушку, стало быть, не видели... — задумчиво пробормотал он.

— Нет, не видели! — бодро ответил Милрад.

— Совсем не видели! — подхватил Василь. — Ни рыжей, ни чернявой...

— Да замолчи же ты! — не выдержал Милрад. — Позвольте нам проехать, мил человек. Стемнело уж совсем, а нам еще ехать и ехать...

— И куда же путь держите? — спросил Свермир.

— Так в Зеленрой, знамо дело! — воскликнул Василь. — Куда ж еще?

Милрад покачал головой под удивленное 'А что? Туда же едем!'.

— Езжайте, — отступил в сторону разбойник.

Я вновь не поверила ушам. Что он сказал?..

— Спасибо, мил человек! — обрадовался Милрад, и ткнул локтем Василя: надо было убираться восвояси, пока мил человек не передумал. — Доброго вам здоровьица!

Он тронул вожжи, и мы поехали. Я вновь припала к щелке и похолодела от пристального взгляда. Он знал, что я в телеге. И ничего не сделал. Почему? Неужели, решил отпустить? Поверить не могу!

Милрад отвесил товарищу звонкий подзатыльник.

— За что?! — завопил Василь.

— В следующий раз язык свой длинный не распускай!

— А что такого сказал-то? Правду одну!

— А кто ж тебя просил-то? Повезло, так повезло. Живыми выбрались, да и с грузом.

— Ты о чем? Разве этот безумец опасен? Ну подумаешь, бродит по лесу, девчонку ищет... Кстати, девчонка-то...

— Да знаю я! Не идет он за нами?

— Не, так и стоит там, вслед смотрит. Аж жутко...

— Так вот разбойник это.

— Да ладно? А девка, значит...

— Ага. Одна из этих...

— Не может быть! Так мы ж тогда это... награду можем получить за поимку!

— Точно! Твоя первая здравая мысль за сегодня, дружище!

Мне стало смешно и одновременно страшно. Смешно оттого, что меня приняли за разбойницу, а страшно, потому что я знала, что с разбойниками делают в Деньше. Я понимала, что если не смогу переубедить торговцев, в Зеленрое меня ждет казнь. И едва ли добрые люди станут слушать какую-то разбойницу, пусть даже ее нашли раненую на дороге, и она просила о помощи.