Альтернативная реальность (рус)

— ...пане, пане, тебе дурно? — дернул меня за рукав уже вернувшийся Грыць.

— Нет, все нормально! Не мешай... нужно кое-что обдумать.

Отвечая, я не кривил душой. Действительно напряженно соображал. Вынашивал план предстоящей кампании.

— Доброго здоровья та долгих лет гетману нашему Ивану Мазепе! — произнес тост, выставив вперед свой огромный живот, полковник.

Все, кроме упорно помалкивавшего Анжея Вышнегорского, дружно поддержали:

— Здравия... здравия...

— Чего вам, хлопцы? Есть? Пить? — Наконец и к нам подошла чернявая, в расстегнутой красной безрукавке поверх не особо чистого цветастого платья и убранными под платок волосами молодка. — ...Только плату наперед! — глянув мне в глаза и немного смягчившись, словно оправдываясь, добавила: — Так хозяин велел... Много вас тут бродит...Потом ищи ветра в поле...

Я заказал жареного гуся с гречкой, пироги и пиво. Расплатился одной из немногих оставшихся серебряных монет.

Молодка ловко смахнула ладонью на земляной пол крошки. Убрала со стола грязную посуду. На этот раз ждать пришлось не долго. Вскоре перед нами красовалась зажаренная птица, пироги в глиняной миске и три большущие, тоже глиняные, кружки местного пива.

Гусь, как по мне, хоть и был жестковат и недосолен, однако, как и гречка вполне съедобен. Пироги — намного лучше. А вот пиво абсолютно не походило на привычный напиток. И как только такую дрянь можно пить? Однако же пили! И, похоже, с удовольствием.

Столовых приборов, за исключением деревянных ложек, наверное, здесь не полагалось. Ели руками, пальцы облизывали, вытирали об одежду.

Невольно пришлось согласиться с нелестным мнением пана Анжея: "Дикий народ". Ну, ничего, время придет — научимся. И вас, "просвещенных" поляков, еще не раз побьем.

Да что это я? Совсем рехнулся! Польской крови во мне ничуть не меньше! И о том, кто из предков ближе — можно долго спорить. Так что ты уж извини, пан Анжей. На войне, как на войне. Уж больно мне нужны твои бумаги...

— Так, хлопцы, перекусили — теперь спать! — велел я, когда на столе от гуся остались одни кости.

Грыць с Данылой, переглянулись, недоуменно разинув рты.

— Говорю — гляньте на коней да ложитесь спать. А я еще немного посижу, — с отвращением глянув на едва пригубленное пойло, с тоской в голосе добавил: — Пивка, черт бы его взял, попью.

Я умышленно отослал лишних свидетелей предстоящего действа. Нечего травмировать неустойчивую психику. Да и лучший способ не проболтаться ? ничего не знать.

Тем временем соседний стол уже очистили для карт. Игр с тех пор как их в древности кто-то изобрел, придумано предостаточно. Существует даже не доказанная теория, что якобы в картах зашифровано послание из прошлого.

Я и сам не дурак перекинуться разок другой. Однако, слава Богу, не особо азартен и пристрастия не питаю. Чего нельзя было сказать об игроках, собравшихся за столом напротив.

В партии участвовали оба поляка, русский купец и полковник. Пока ставки не высоки, вели они себя спокойно. Мне же нужно максимально обострить игру, разжечь азарт.

Честно говоря, особо и "помогать" не пришлось — "горилка", блеск червонцев быстро сделали свое дело. Глаза игроков запылали под стать золоту, руки задрожали, на раскрасневшихся лицах проступили капельки пота.

Сопровождавшие полковника казаки и замерший за их спинами шинкарь, затаив дыхание, следили за происходящим.

Я же, переключаясь то на одного, то на другого, "вел" партию. Игра оказалась не сложной — максимально упрощенный вариант нашего покера. Пока Анжею здорово везло. Горка золотых монет возле него быстро росла, что весьма раздражало купца и несказанно злило полковника. Он и так уже проиграл больше предлагаемой взятки и был готов вцепиться со всей казацкой ненавистью в горло треклятого ляха. Ох, не зря их поколотил шведский Карла! Но карта упорно не шла, да и блефовать сдерживаемый мной Искра боялся. Вот он вновь бросил карты и с тоской в душе попрощался с золотым червонцем. "Упал" и пан Михась. В игре остались двое — купец Смирнов и шляхтич Вышнегорский. Ни тот, ни другой, подстрекаемые мной, уступать не желали. Куча золота на столе быстро росла. В ней лежало не менее ста пятидесяти червонцев. Весь выигрыш пана Анжея плюс полсотни его кровных.

Я заставлял шляхтича видеть вместо трефовой двойки — туза, что делало его карту выигрышной. Над соперниками, готовыми открыться, повисла мертвая тишина. Даже мухи, похоже, стыдились жужжать в столь ответственный момент.

Карты легли на стол и я снял пелену с глаз Анжея, попутно внушив, что во всем виноват купец, нахально его обманувший.

Полковнику же, и без того ненавидевшему "пыхатого" шляхтича лютой злобой, навеял, что тот жульничал всю игру и лишь потому его обыграл.

Стало нестерпимо жаль своих червонцев и пану Михасю, а виноват в этом был постоянно икавший и сопевший над ухом пузатый Искра.

За столом, казалось, взорвалась бочка с порохом. С налитыми кровью глазами и диким ревом Анжей, потянувшись через стол, вцепился в горло не помнящему себя от счастья купцу...

Полковник, не соображая, что творит, запустил в "шляхетну" голову стакан. Глаза Анжея помутнели, выкатились из орбит, а руки ослабили мертвую хватку. Смирнов же, хватая жадно ртом воздух, широко размахнулся и от души врезал огромным кулаком обидчика в лоб. Вышнегорский пролетел несколько метров, свалившись мне под ноги, захрипел. В это время пан Михась с искаженным злобой лицом обрушил табурет на голову Искры. Падая, Иван судорожно вцепился в стол, потянул его на себя. На пол посыпались червонцы, карты.

Оскорбленные в лучших чувствах казаки бросились защищать побратима. Шинкарь присел и, воровато озираясь, стал подбирать дрожащими руками золотые монеты.

Я же, склонившись над хрипевшим шляхтичем, прощупал кошели с бумагами и червонцами. Саблей вспорол одежды. Чувствуя себя карманником, обобрал жертву.

Уходя, стер участникам потасовки воспоминания о чудном долговязом казаке и двух хлопцах, сидевших за столом напротив.

На дворе смеркалось. Низкие, неказистые домишки отбрасывали удивительно длинные тени, которые, словно сказочные чудовища, тянули ко мне когтистые лапы. Безумным смехом захохотал, зарыдал голосом обиженного ребенка сыч, залетевший откуда-то из близлежащего леса.

Почему-то казалось, что это сам дьявол приветствует меня с успешно проведенной операцией. По спине пробежал нехороший морозец. Того не желая, я прикоснулся к крестику и... неумело перекрестился. В сердцах сплюнул. Окружающая обстановка явно сказывалась на моей психике.

"Если дело и дальше так пойдет, то чего доброго подамся в монахи. А то и вещать стану... Благо, сказать есть что... и ведь сбудется... Да ничего не сбудется в этом вымышленном мире! Идиот проклятый! Распустил слюни вместо того, чтобы заниматься делом!" — зло обругал себя и, преисполненный решимости, зашагал к дому ростовщика Маниши Блюца.

Дорогу я "знал" от пана Анжея, понемногу приходившему в себя в шинке. После моего ухода драка быстро затихла, и пострадавшие стороны уже зализывали раны, подсчитывали потери...

— Дидько попутал! — морщась от боли и прикладывая медную сковороду к огромной шишке на затылке, шептал Искра.

Думал о том, что станет завтра докладывать злящемуся в последнее время на весь мир полтавскому полковнику Левенцу. Который и без того не очень его жаловал. Вспоминая о нечистой силе, Иван и не представлял, насколько близок к истине...

Тем временем она в моем лице приближалась к жилищу Маниши Блюца.

Как оказалось, в городе, кроме церкви и жилья старшины, были и другие каменные дома. Один из них принадлежал ростовщику. Более того, за деревом двери скрывался металл.

На мой стук долго никто не откликался. Наконец, послышались тяжелые шаги.

— Чего нужно? Приходи завтра! Как солнце взойдет...

Говорил явно не Маниша.

— Позови хозяина. Скажи, что по делу Вышнегорскых. Да Быстро! Лучше меня не зли...

Но на той стороне особо не спешили. Наконец, клацнула железная задвижка. На пороге стоял огромный рябой детина. Босоногий, в холщевых штанах и рубахе, со свечей в руке.

Здесь же, в прихожей, многозначительно подпирало стену кремневое ружье. Похоже, незваных гостей в доме ростовщика жаловали по-своему.

— Проходи, хозяин велел провести...

Я ступил в приоткрытую дверь. Предстоящая партия "нечистой силы" с жидом-ростовщиком обещала быть интересной.

Меня он принял в комнатушке с небольшим столом и двумя табуретами, словно дознаватель по уголовным делам префектуры Евразийской Конфедерации. Только вместо направленного света ламп тускло коптели две лучины, а видеокамеры заменили сверлящие маленькие темные глазки.

"Еще не известно, кто из нас более нечистая сила... я или он?" — мелькнула шальная мысль.

Сам Маниша походил на сказочного злого гнома — такой же маленький, с крючковатым носом и хищными руками. Худой и невзрачный, сутулясь, он казался еще меньше, чем был на самом деле. Из-под круглой шапочки пучками торчали грязно-седые волосы. Такой же серой выглядела и беспорядочно взлохмаченная борода. На нем был неопределенного цвета старый, потертый до дыр лапсердак. На ногах — кожаные шлепанцы мехом внутрь.

— Чего желает знатный господин? — продолжая оценивающе буравить меня глазами, елейно "пропел" гном. — Чем может помочь бедный еврей?

— Меня прислал Анжей Вышнегорский с деньгами... забрать расписку и перстень.

— Не пойму, о чем это вы? Какой перстень, какая расписка? Со знатными шляхтичами я дел не веду...

Все он прекрасно понимал. Но не хотел расставаться с драгоценным перстнем. Да и расписка утеряна. К тому же, чувствовал себя Маниша весьма уверенно. За дверью с ружьями стояли слуги, да и мзду в размере десяти червонцев полковому писарю ежемесячно платил не зря. Попробуй, тронь. Беспокоило другое: не понятно, что за визитер пожаловал в столь неурочный час.

— Шли бы вы, господин хороший, восвояси, от греха подальше... А то, неровен час... — Уже пробовал меня припугнуть.

По-доброму, похоже, не выйдет.

— Да знаю я, мой любезный Маниша, как задолжал вам пан Анжей, лучше бы нам по-хорошему договориться...

— Мыкола! Грыцько! — неожиданно тонким голосом взвизгнул гном.

Время, отведенное на переговоры, похоже, истекло. Нужно поторапливаться.

Сначала я "усыпил" охрану, затем переключился на уже почувствовавшего беду и бросившегося к двери жида.

— Ну-ка постой, голубчик! — внушал я изо всех сил сопротивлявшемуся ростовщику. — Неси-ка две сотни червонцев и перстень Вышнегорских. Ну же! Живей! Живей!

Ни до, ни после мне не приходилось с таким трудом контролировать чье-либо сознание. Еврей скорее был готов отдать своему Богу душу, чем расстаться с ценностями. Он ступал будто на гильотину, едва передвигая ноги. Сердце трепыхалось, выскакивало из груди, готовое вот-вот разорваться. Отдав мешочек с золотом и бархатку, в которую завернул перстень, рухнул навзничь. Случившееся было выше его сил.

На этот раз моя совесть молчала. Более того, так и подмывало оставить Блюцу часть воспоминаний.

Но, понимая, сколь серьезен враг — не решился. И ему, и охранникам начисто стер память о моем визите.

За дверью меня встретили ночная прохлада, наполовину ущербная луна и глубокое августовское небо, усыпанное мириадами звезд. Время от времени одна из них срывалась и прочерчивала яркий след на небосклоне. Легкий ветерок шевелил мои, уже чуть успевшие отрасти волосы, приятно холодил разгоряченное лицо.

"Включив" ночное зрение, быстро зашагал к постоялому двору. Туда, где меня ждали слуги и накрытый овечьими шкурами топчан.

* * *

Когда я проснулся, ни Грыцька ни Данилы в нашем "люксе" уже не было. Сквозь зеленоватое мутное стекло маленького оконца с трудом пробивался свет. Полумрак безраздельно главенствовал в комнатке.

"Который час?" — захотел взглянуть на часы и горько рассмеялся.

Но тут иная мысль молнией пронзила мозг. Рывком сел, проверил карманы лежащей рядом на табурете одежды.

Кошели с червонцами и бархатка с перстнем на месте. Облегченно вздохнул. Потом стало стыдно: зря подумал на ребят.

Провел языком по зубам. На них собрался налет. Достав тряпицу и соль, вышел во двор в поисках воды.

Вытянул из колодца протекающую по швам деревянную бадью, плеснул в лицо студеную водицу, почистил зубы. Никак не могу избавиться от этой "вредной привычки" будущего. Утерся рукавом. Слава Богу, в этом плане многим легче, уже почти привык.

Возле конюшни Грыцько с Данилой чистили лошадей, протирали спины, расчесывали гривы. На их лицах цвели счастливые улыбки.

"Много ли нужно человеку для счастья? — спросил сам себя и ответил. — Много! Это пока они довольствуются малым, еще не избалованы. А потом... потом видно будет".

— Пане, пане! — увидев меня, в один голос закричали ребята. — Какие у нас добрые кони...

— Так, хлопцы, коней быстро в стойло, а сами за мной, в город. Пора себя в порядок привести. Хватит людей пугать...

Конечно, я немного преувеличил. Никто нас особо не боялся, однако потрепанная одежонка и все прочее действительно смотрелось не ахти. Переходя из лавки в лавку, мы купили все новое: одежду, сбрую, оружие. Я выбирал самое добротное и не скупился. Но в то же время старался не переусердствовать. Лишняя роскошь нам ни к чему. Да и слуги должны знать свое место.

Понемногу мы обзаводились имуществом: сапоги, шаровары, вышитые сорочки, свитки, пояса, шапки, кожаная сбруя и, наконец, оружие. Как раз оно и стоило дороже всего.

Я долго крутил в руках, перебирал предложенные сабли, но так и не смог ни на одной остановиться. Хлопцы оказались менее капризными и вскоре с сияющими лицами рассматривали купленные для них кремневые пистоли, "рушныци", "справжни козацьки шабли".

Они даже и мечтать не смели о таком невероятном богатстве и готовы "булы молытыся на свого пана, як на Бога".

Увидев золото, и то, как я с ним спокойно расстаюсь, купец посмотрел на меня другими глазами. Хотел что-то сказать, но колебался.

"Ну же!" — телепатически его подтолкнул.

— Пане, — негромко пробормотал он, пряча в карман деньги. — Есть у мене сабля! Всем саблям — сабля. Давненько никому не показывал! Смеются дурни, не понимают, говорят, и деды такими не бились. Не знаю, где дед взял... Так и пролежала почти век. Гляньте... Может и сторгуемся. Дорогая вещь...очень... Не многим по достатку...

Он проворно нырнул в приоткрытую дверь и вскоре вынес завернутую в лоскут ткани "шаблю". Любовно развернул тряпицу, бережно, словно хрупкую вазу, извлек на свет Божий дедовскую реликвию.

От восторга у меня перехватило дух. Арабский булат с витиеватыми письменами по тонкому лезвию. Плетенный двуцветным (темным и светлым) металлом эфес венчал красновато-мутный самоцвет. Несомненно, у меча было свое имя, зато не было цены.

— Сколько просишь? — еще не веря своему счастью, не в силах оторвать взгляд, зачарованно прошептал я.

Мысли о том, что можно просто "изъять" меч и в голову не приходило. Только купить!