От подобных мыслей мне стало жутковато, я бросил спорить и пошел глянуть на прокурора. Тот тихо, как мышь, лежал под одеялом, терпеливо дожидаясь перевода в хирургическое отделение. Я вспомнил кое-что, и решился:

— А вот, скажите, Сергей Данилович, помните, вы в первый день, когда только поступили, говорили, что у зеков татуировки — тот же паспорт?

— Конечно, об этом даже в популярной литературе писали, когда можно стало, а нам в свое время, даже курс лекций читали. Даже, скажем, общеизвестная татуировка — солнце там или якорь — на заключенном-носителе имеют совершенно особый смысл. Это для нас — солнечный полукруг с лучами, а для них — длинные лучи — количество "ходок", короткие — число лет в каждой. А уж точки, кресты, перстни и прочие звезды — если это все выполнено правильно, и по делу — такого человека можно прочитать, как книгу, начиная с того, где и когда он родился, и кончая его хобби и детскими мечтами. Лучше, чем в анкете.

— А вот...у одного человека можете посмотреть, что все это значит?

Я провел прокурора в ремзал, где все еще боролся за жизнь молодой мотоциклист, и объяснил свой интерес. Прокурор внимательно осмотрел татуировки, но которые когда-то указал покойный Череп, и пожал плечами:

— Да, действительно, были такие рисунки среди заключенных, и они обозначали именно это — месть работникам правоохранительных органов. Но знаете, Дмитрий Олегович, — все это было когда-то, чуть ли не во времена "Черной кошки". Уже перед распадом СССР наколки делали часто невпопад, "для красоты", как вы знаете, часто вовсе и не уголовники, за что, правда, потом, бывало, и страдали, если в тюрьмы попадали. А уж в последние-то годы — он неопределенно махнул рукой, — даже настоящие уголовники предпочитают не колоться, наоборот — старые наколки сводят, благо косметических салонов полно. Им, видишь, несподручно татуированными лапами многомиллионные контракты подписывать, да в Думе с трибуны потрясать. А тут — такая "серьезная" наколка, и с ним она не вяжется. Во-первых — она только одна, в остальном же он — чистенький, и не видно, чтобы он что-то сводил. Во-вторых, и это, на мой взгляд — главное, сколько ему лет — 22? Обычно эту наколку делали в тюрьмах, довольно серьезные же ребята, которые сидели помногу лет — за убийство и грабежи. Возьмет такого гада сыскарь, закатит ему "от пяти до десяти", он и сидит, напартачит себе змею, лелеет мысль о мести, целый день на нее глядя, а как откинется — того и гляди, опера и судью, которые его упрятали, действительно зарежет, потом и коронку намалюет. Только на это шли очень крутые ребята, можно сказать — отчаянные. Мы ведь тоже все татуировки у них знали, а тут, можно сказать, декларация о намерениях. Случись потом с тем же опером чего — первый подозреваемый и так он, а уж с наколкой тем паче. А здесь? Ну не тянет этот пацан на крутого пахана, которого в 15 лет минимум на пятерик упрятали, а он так разозлился, что инспектора по делам несовершеннолетних поклялся замочить.

Опять же — наколки не всегда имели один смысл, у них часто бывало много толкований, причем некоторые из них старые воры нам так и не открывали, или давали ложные.

— Ну, а четыре точки?

— Все равно, — помотал прокурор массивной головой. Не похож он на уголовника. Нутром чую. Если бы сидел — хоть один "перстень" да был бы на пальце.

На том мы и расстались, прокурора перевели в хирургию, а я выбросил разговор из головы

Теперь же я снова вспоминал его. Странный, волчий взгляд Черепа, и эти слова о том, что я что-то должен ему заплатить....Что там сделал этот парень, каким боком к этому имеет отношение Череп, куда он летел на ночь глядя? Думал я об этом, правда, как-то вяло, быстро мой мысли перескочили на Инну, и я уже прикидывал, не пригласить ли мне ее как-нибудь вечерком на "рюмку чая"? Свернув с тротуара на утоптанную тропинку, я поднялся на небольшой пригорок, прошел по обсаженной акацией короткой аллее и вскоре подошел к покрытой корявым асфальтом площадке, с трех сторон обсаженной густыми кустами сирени. Сирень доживала последние дни, скоро ее должны были, по слухам, вырубить. После того, как на эту площадку перебросили мусорные баки от нашего и соседнего 34-го дома, чтобы не делать лишний круг мусорщикам, те постоянно кляли бедные кусты, на чем свет стоит — нависавшие ветви мешали новенькому белому мусоровозу поднимать и ставить баки. Судя по полузаполненным контейнерам, машины сегодня еще не было. Я намеревался пересечь площадку и нырнуть между кустов, сокращая путь к дому, но вдруг услышал оклик:

— Слышь, пацан, погоди.

Я, положим, не Шварц, однако же, и из пионерского возраста все-таки вышел. С недоумением я оглянулся — из тени отбрасываемой сиренью вышел коренастый парень в линялой джинсовой куртке и, слегка проволакивая ноги, пошел ко мне. Нечесаные волосы спадали на лоб, рыжеватая щетина на подбородке была минимум двухдневной давности.

— Ты, это... — глаза его быстро обшарили мою фигуру с головы до ног, задержались на моем лице, парень как-то по лошадиному дернул головой, будто кивнув кому-то, и вдруг прямо от пояса врезал мне под левый глаз! Он, бедный, сразу ответил немым воплем негодования, щедро осветив полусумрак под кустами не хуже фотовспышки. Удар был, в общем-то, не очень сильный, от него я пошатнулся, сделал шаг назад и, наверное, удержался бы, вот только, шаг этот мне завершить до конца не удалось: натолкнувшись на какое-то препятствие, я упал на спину.

Мне сразу же вспомнилась школа, и как мы, бывало, "подшучивали" друг над другом: один толкает другого, тот инстинктивно делает шаг назад, но кто-то уже заранее присел за его спиной, так что колени у бедолаги подгибаются, и он падает навзничь. И вот мне устроили точно такую же школьную "подлянку", правда, не приседая, а лишь удачно подставив ногу. От школьных забав эта, в прочем, отличалась одной существенной деталью: помимо "толкателя" и "упора" обязательно был еще и третий участник — "страховка", который ловил за плечи вытаращившую глаза жертву. Как и многие другие "приколы", этот был глупым и небезобидным, но какое-то подобие безопасности мы все же соблюдали. Мои новые приятели "страховщика" позвать забыли или не захотели, так что я ощутимо грохнулся на спину, больно ушибив локоть о какую-то доску. Хорошо еще, они начали "вспоминать детство" не на заасфальтированной площадке, а на хоть и утоптанной, но все же земле. Несмотря на выставленные локти, я — таки приложился к ней, родимой, — еще одна фотовспышка, на этот раз в затылке. Падая, я успел посмотреть, кто помогает "рыжему". Оказалось, что неслышно вынырнул из-за бака и поставил мне подножку парень в спортивных штанах и красной майке с надписью "Puma". С "рыжим" он был приблизительно одного возраста, и даже роста, так что я предположил, что передо мной — одноклассники, соскучившиеся по школьным развлечениям. Во что был обут "спортсмен" — я не рассмотрел, так что он, по-видимому, решил восполнить пробел в моих знаниях о его гардеробе. Прежде всего, он решил продемонстрировать качество и прочность своей обуви, для чего быстро подшагнул ко мне и впечатал свою правую ногу в мой живот, который радостно откликнулся, что и он записывается в кружок фотолюбителей. На ногах у спортсмена были явно не китайские тапочки — "собачки". Скорее всего, он махнулся башмаками с Робокопом, а может, стырил ботинки у чугунного Ленина на районной площади. Скорчившись, я судорожно глотал ртом воздух, завтрак отважно рвался на волю из желудка. "Спортсмен" решил, что я должен рассмотреть его обувь и в деталях, и немного отошел. С удивлением я увидел, что на ногах у него — обыкновенные отечественные кроссовки. Слегка пританцовывая на носках, "спортсмен" начал опять приближаться ко мне. Не знаю, как там у него насчет забивания костей носа в мозг, мне достаточно будет и того, что следующее, что я проглочу — будут мои собственные зубы. Судя по замаху, ногу "спортсмен" явно решил остановить где-то в полуметре за моей головой, которая, по-видимому, в его глазах была лишь досадной помехой на пути.

— Эй, вы чего тут делаете? — послышался окрик.

Кусты зашелестели, и на площадку вывалился Валерка.

В отличие от меня, сразу поступившего после школы в институт, а после института — сразу вернувшегося домой в Лесногорск, Валерка после школы вдоволь помотался по белу свету. Начав моряком на сейнере, он побывал и вышибалой в публичном доме в Южной Корее, едва не завербовался в Иностранный легион во Франции, окончил курсы охранников, правда, не работал им ни одного дня, как он сам выразился, "по причине нелюбви к эксплуататорам, которых он должен был охранять". Сейчас же, вернувшись домой, он отдыхал перед очередной авантюрой — вместе с еще двумя сорвиголовами он собирался отбыть на Украину на поиски клада не то Врангеля, не то Котовского.

Вполне вероятно, что половина из того, что он рассказывал о своих похождениях, было брехней, однако Валерка обладал одним важным качеством брехуна — врал он самозабвенно, веря в это сам, поэтому брехня получалась красивой и интересной. Сейчас он держал в левой руке ведро с мусором и переминался в тапочках на босу ногу.

Надо отдать должное реакции "спортсмена" — при первом же звуке Валеркиного голоса, нога его, совсем уже готовая забить мою голову между двух кустов, прервала свое движение. Резко развернувшись, "спортсмен" слегка присел в коленях. "Рыжий", который до этого лениво смотрел на футбольные упражнения товарища, заложив большие пальцы за ремень джинсов, то же быстро сместился в сторону, так что оказался справа от Валерки.

— Пош-шел отсюда, козел вонючий, — процедил сквозь зубы "спортсмен".

— Бы-ыстро, — добавил "рыжий", — и усохни там, бля, нахрен.

— Да...я...ничего... — вытаращил глаза Валерка, пожимая плечами и виновато разводя руками. Валерка начал пятиться назад, и я уже подумал, что вот сейчас он уйдет, на помощь позовет, милицию, может, вызовет, однако до тех пор эта парочка измордует меня по полной программе. Это же, наверное, решили и "спортсмен" с "рыжим", потому что "спортсмен" начал распрямляться, а "рыжий" даже бросил взгляд в мою сторону. В этот момент все еще отведенная рука Валерки сделала неуловимое движение, и "спортсмен" снова присел в коленях, — на этот раз оттого, что на голову ему с треском обрушилась мусорное ведро, осыпав картофельной шелухой. Развернувшись по инерции за ведром на пятках, Валерка "выстрелил" правой ногой в живот "рыжему", от чего тот моментально переломился. Я снова удивился "спортсмену": получив удар по голове, и надо думать, довольно увесистый, он только на секунду потерял ориентировку. Однако именно ее-то ему и не хватило, чтобы как-то сгруппироваться или увернуться, когда Валерка, присев на колено и хищно оскалившись, ткнул его в горло все еще зажатой в руке пластмассовой ручкой от ведра — само ведро после удара раскололось. Я почувствовал некоторое удовлетворение, когда "спортсмен" начал, подобно мне, глотать воздух. И все же они были довольно крепкими ребятами: "рыжий", шипя сквозь зубы, разогнулся, а "спортсмен", когда Валерка попробовал провести боковой удар справа, успел поставить блок.

— Сзади..., — просипел я, увидев, что "рыжий" сгруппировался за спиной у Валерки. Моментально среагировав, он отпрыгнул назад и с полуоборота нанес улар локтем, который пришелся как раз в грудь набегающего "рыжего". Охнув, тот упал спиной на бак, который и так стоял на самом краю бетонной платформы, так что, проскрежетав днищем по бетону, вонючая железяка грохнулась со своего постамента, полоснув зазубренным краем по моей ноге. Я же очутился в положении насекомого, приколотого заботливым энтомологом к куску фанерки.

Однако, свалив "рыжего", Валерка раскрылся и сам, чем не преминул воспользоваться и "спортсмен", проведя ногой удар по корпусу, от чего Валерка болезненно крякнул. Исход схватки становился все более плохим для нас: я все еще не мог продышаться, мусорный бак мешал мне встать, а "спортсмен" уже почти оправился, да и "рыжий" вот уже встает...

Нас спасла машина, остановившаяся рядом, за кустами. Услышав звук двигателя, нападавшие быстро переглянулись, "рыжий" отрывисто бросил: "линяем", и оба дружно ломанулись в разные стороны через кусты — только ветки затрещали. Валерка, было, бросился за "рыжим", но скривился ("спортсмен" его все-таки чувствительно "достал" ногой, как впрочем, и меня) и вернулся ко мне. Водитель подъехавшей машины хлопнул дверцей, и, не заходя на площадку, ушел куда-то в сторону. Все — от моей встречи с "рыжим" и до Валеркиного возвращения, заняло полторы-две минуты.

-6—

-...Ты их видел раньше? — спросил я у Валерки, закончив рассказ о нападении.

— Да нет, вроде. Приблудные какие-то. А может и здешние, я давно уже никого толком не знаю. Того, что в красной майке, вроде видел у пивняка, а может и не его — сейчас все в спортивных штанах. Скорее, ты их должен знать.

— Откуда? Я все время в больнице, а мне, во-первых, контингент привозят все больше постарше, а во-вторых, если кто из молодых и попадает, так он часто на себя, здорового, и не похож вовсе — синий, серый, лицо в крови, хорошо, если не на боку, потом смотришь — и не узнаешь, здоровается кто-то с тобой на улице, а ты глаза таращишь, думаешь, "кто это"?

— Ну, если ты их лечил, то добра они не помнят.

— Ладно, хрен с ними, ты их тоже приложил здорово.

— А, ерунда, из формы вышел, надо опять тренироваться начинать. Если бы Пак увидел, как я ногой бью, бамбуком бы всю задницу отстучал.

— А Пак — это кто?

— Да напарник мой в этом бардаке корейском. Я же туда как попал? — мы на "Красном пионере" тогда кальмара ловили, ну и зашли в порт — по-тихому пару коробов кальмара сдать — это сейчас все в открытую в Японию да Корею тащат, а тогда — что ты! Ну, я на берег сошел, а там уже на рынке познакомился с чудиком одним американским. У него там бизнес небольшой был, торговал помаленьку ерундой всякой. Мы тогда крепко погуляли, он даже свою лавчонку в "Красный пионер" переименовал, а потом, со мной вместе, в публичный дом пошли. Он там давай девок лапать всех подряд, а это не положено — выберешь, заплатишь — тогда и веселись. Короче, поперли нас оттуда Пак с друганом. Вернее, поперли сначала Сэмена.

— Кого?

— Ну, Сэма, я его Сэменом звал, он не обижался, а он меня — Вэлом. Смотрю — ему уже ласты назад загнули, и волокут. Ну, как мне было за него не вступиться? Я и кинулся на них, первому плюху выписал, они Сэмена выпустили — и ко мне. Ах, вы, думаю, собаки, ща я вас ногой звездану...

— И звезданул?

— Где там... Пак мою ногу прямо из воздуха достал. С улыбочкой такой мерзкой. Моя пятка в его ладонь, как в перинку провалилась. Второй, ну, кому я плюху выписал, за задницу сграбастал, подняли они меня в воздух на вытянутых руках и понесли. Я, как тот червяк, извиваюсь, свободными конечностями молочу, а достать никого не могу. Дверь открыли и с размаху меня, как Алешу Поповича — "жопой мягкою о землю твердую". Я грохнулся, еще в запале давай какой-нибудь кирпич искать, чтобы им, гадам, в дверь хотя бы засветить, да где ж там у них, в Корее, кирпич на улице найдешь.... Смотрю — а следом уже и Сэмен летит, крыльями машет, и орет, что он — американский гражданин. Ну, повыпендривались мы там еще немного, покричали, я их послал во все части организма, американец обфакал, а дальше что? Пошли мы и так надрались, что я на корабль не вернулся — физически не смог. Утром просыпаюсь, а Сэмен мне и выдает новость: у вас там, мол, в Раше бунт, Горби уже на фонаре повесили, в Сибирь эшелоны шуруют со всеми демократами, в Москве — уличные бои.