Дорога домой. Тхае - 2.

Несколько, оставшихся целыми унмусов, что находились в последнем ряду до того огромного летающего войска, сбросили два непонятного происхождения мешка вниз на землю и в спешном порядке покинули зону боевых действий.

Взглянула на часы. С начала боевых действий не прошло и более часа. Краем глаза заметила Даккара, подающего знаки на коммуникатор.

Взглянула на свой, все так же работавший в активном режиме, комм. Прямая трансляция с наших кристаллов уже прекратилась и начались видео-заявления глав стран-союзников, о полной поддержке моих, по их словам, правомочных действий и требования объяснений от короля Чоровии, Замбрана Первого (чтоб ему темшарзы печень сожрали).

Усталость навалилась как-то сразу. Все остальное будет потом. И то, что отправила на смерть такое количество народа. И кошмары во сне, после всего произошедшего. И да, как-нибудь оставшись наедине сама с собой я буду оплакивать ушедшие души, но... все это будет... не сейчас.

Через полчаса, все так же сидя на полу смотровой площадки, опираясь на стену возле бойницы, случайно заметила движение в степи. То, что раньше мне показалось сброшенными с унмусов мешками, оказалось двумя живыми существами, которые сейчас брели по направлению к городу. Вернее одна фигура, более крупная, прихрамывая брела, поддерживая вторую, более хрупкую.

Дернув Даккара за рукав, показала в том направлении.

— Когда пройдут оставшиеся полчаса до сигнала отбоя тревоги, вышлешь к ним две группы 'квартета' и после доскональной проверки, доставите ко мне, — тяжело вздохнула, — и Даккар подготовь большую группу, для обследования заставы. Пусть будут начеку и обследуют все, вдруг... — судорожно сглотнула, — кому-то еще можно помочь.

Тень, показав кивком, что принял к сведению, ушел отдавать распоряжения.

Семик уже давно закончился, но наступивший за ним вечер оказался слишком беспокойный, как бы пытаясь нагнать упущенное за время нашего отдыха.

Глава 5. Ошарашивающая.

Через полчаса город начал оживать. Стража старалась не подпускать обычных жителей к стене, в то время как группы добровольцев из крепких мужчин, укомплектованных машинами для уборки территорий, отправились за стену собирать обломки бывшие некогда боевыми единицами техники нападавших. Все это плотно паковалось в герметические емкости и свозилось в дальний угол внутреннего двора возле стены.. Если в течении суток никто не явится за останками — придется самим все разбирать, хоронить останки и утилизировать метал и другие материалы. Я конечно не спорю и из этого утиля можно вычленить для себя много полезных вещей, но... во-первых не очень-то хотелось, а во-вторых — как-то не привлекала мысль о массовом захоронении у себя под стенами города. Тогда это уж скорее будет не город флюгеров, а город костей или город мертвецов. Согласитесь такое название не может радовать.

Занимали меня и другие мысли. Было очень тревожно за ребят на заставе. Умом я понимала, что скорее всего никого в живых нет, но сердцем... в сердце все еще жили образы веселых, крепких, молодых парней, совсем еще недавно общавшихся со мной во время моего очередного посещения заставы. И их рэйшарта, командующего заставой. Самого молодого в таком чине за последние двести лет. Он так этим гордился и, честно говоря было чем, показывал мне письмо от матери, которая по старинке, не доверяя современным технологиям, написала ему на бумаге. Каждое слово в нем сочилось любовью и нежностью.

От последнего воспоминания слезы, не спрашивая моего согласия, потекли по щекам. Я оплакивала их. И в то же время это были слезы надежды. Это слезы моего страха, что когда-нибудь мне придется так же отпустить в 'свободное плавание' и моих сыновей, а потом... каждый день, каждый час молить Вышнего сберечь их. Я плакала от осознания того, что если все же оправдаются самые худшие прогнозы, то именно мне придется сообщить матери этого паренька о произошедшей трагедии. Он ее гордость и... ее горе... мое горе.

Забившись за импровизированную ширму из вещей в дальний угол собственной палатки, пыталась успокоиться и гнать от себя дурные мысли. Кто-то заходил, искал, не находил и уходил из моего временного жилища искать меня дальше. Только один оказался достаточно настырным, чтобы обыскать каждый угол — Даккар, чтоб его. Ни минуты уединения и покоя. Остальные мысли вылетели из головы, как только я увидела его выражение лица.

— Что случилось? — у меня чуть икота от испуга не началась.

— Таха, тебе надо это видеть.

— Да что случилось? Ты можешь толком объяснить?!

— Не знаю, что случилось, — шумно выдохнул он, — привели посылочку, что оставили нам степняки. Это хаврийка, мне кажется уже довольно взрослая и молодая степнячка, совсем еще девчонка.

— Ну, и что в этом такого, что надо делать такое лицо? — от моего вопроса он криво усмехнулся.

— Да, как твой отец и морэ Томанис увидели хаврийку, как с ума посходили. Стоят бледные, смотрят на нее, каждый за сердце держится, глазами вращают, рот открывают, чтобы что-то сказать и ни звука не издают, — после его слов впору самой за сердце хвататься. Кажется пора идти разбираться.

Я пулей вылетела из палатки и помчалась в указанном Даккаром направлении. Когда добежала до собравшейся компании оказалось, что ничего не поменялось. Отец с Томанисом все так же стояли столбами и смотрели на женщин перед собой, вернее на одну женщину, ту что казалась старше. Секундой позже заметила, что 'столбов' больше, ага, их оказалось три. Третьим в этой скульптурной композиции выступал Ниэлс дэ-Тирэ, 'грозный' девятисотлетний вампир, пожирающий восторженным взглядом совсем молоденькую степнячку.

— Ну наконец-то, хоть кто-то вменяемый. Девочка, помоги мне, дочке совсем плохо, а эти олухи застыли и ни на что не реагируют, — я обратила более пристальное внимание на говорившую и у меня натурально отвисла челюсть, — э-э-эй, ты чего? Ты только в столбняк не впадай!

— Мама? — слабым голосом спросила я, заставив женщину вздрогнуть и приблизиться ко мне.

— Мм... ты не Салика, — не вопрос, скорее утверждение. Это привело меня в чувство. Конечно я не Салика. Мама не страдала от повышенного содержания крови тхае в своих венах, неуправляемых волос и волчьих ушей на макушке.

— Так, что с девушкой?

— Множественные ушибы и истощение, нас несколько дней не кормили, а последние сутки еще и пить, — Вышний, как же они еще на ногах держатся?!

— Даккар, девушку на осмотр к врачу срочно и покормить, предупреди повара, чтобы ничего тяжелого для желудка из еды — лучше супчик или бульон мясной, а...

— Мне ничего не надо, я в порядке, — сказала хаврийка, я кивнула.

— Проводи...

— Эфа.

— Проводи Эфу в гостевую палатку, скажи парням, чтоб принесли теплой воды и тоже какую-нибудь легкую пищу, а я сейчас подберу что-то подходящее из одежды.

Даккар, кивнув, повел Эфу в палатку, — я была уверена, что он меня понял правильно и не оставит женщина без присмотра, — хаврийка не хаврийка, а осторожность к незнакомке надо проявить, даже если она безумно похожа на твою мать. Стражник же, которого подозвал к себе Даккар, забрав с собой бледную девушку, направился в сторону стоявшей недалеко палатки лекарей. Они прилетели давно, но к сожалению, нормальный Лекарский Дом мы еще не достроили, так что они все так же работают в палатке, благо погода еще позволяет. За стражником с девушкой в хвост зачем-то пристроился вампир, но я себе голову этим забивать не стала, честно говоря не до того было.

Не обращая внимания на еще не отмерших отца и Томаниса, — может это и к лучшему, я первая новости узнаю, — быстро метнулась к себе обратно в палатку собрать кое-что из одежды для странной гостьи.

* * *

У нее были мамины глаза и уже немного заметные морщины вокруг них. Серые, на солнце они становились почти голубыми, я это точно знаю. Вот уже пять минут мы сидели напротив друг друга и внимательно рассматривали каждую незначительную деталь, ставя ее на полочку 'сходства' или 'различия'. Я не спешила заговаривать, держа паузу и ожидая от этой женщины первого шага.

— Ты ведь дочь Салики, — скорее подтвердила сама себе свои выводы.

— А Вы скорее всего ее мать, — не люблю оставаться в долгу.

— Плохо она тебя воспитывает, — фыркнула Эфа, заставив своими словами окаменеть мое лицо, и словно уловив что-то уже более мягким тоном, — извини. Просто нелегко неожиданно встретиться лицом к лицу со своим прошлым, которое пыталась всю жизнь забыть, — это она про Томаниса, что ли?

— Ну-у-у, когда-то это все равно произошло бы.

— Не будем о неприятном, — фыркнула она на мое замечание, как будто показывая свое мнение то ли по поводу Томаниса, то ли по поводу встречи в целом, — значит Салика вышла замуж за тхае и этот брак дал такой неожиданный результат? Кстати где она? Приехала со своим отцом проведать дочь или нет?

— Мама умерла, — сглотнула ком в горле, — почти двадцать лет назад.

Иногда, под давлением сильных эмоций наши маски, лелеемые годами и практически приросшие к нам, как изломанная глина осыпаются кусками, оставляя на свету то, что под ней, как открытую рану, и... совершенно неживые глаза.

Я видела боль. Боль, которую привыкли скрывать глубоко внутри себя. Сейчас же... была не просто боль... огонь сжигающий все внутри, корежащий то, что еще оставалось живым, превращая в черную обуглившуюся массу. Я чувствовала этот огонь, как свой, заново переживая, как в первые дни после смерти мамы, когда пыталась осознать и хоть как-то примириться с происшедшим.

Это невозможно сыграть. Это можно только почувствовать. И я верила.

За эту боль-огонь я была готова простить этой женщине многое, в том числе и ее отсутствие в наших жизнях на протяжении стольких лет. Рука сама потянулась к сгорбившейся и ставшей, вдруг, совсем маленькой фигурке. Сама повернула ее к себе, прижала и легонько обняла. И я рассказывала. Рассказывала о том, как маме жилось в семье Томаниса в роли сироты приблудной. О том, что она узнала о своем происхождении уже после рождения двух дочерей. О ее любви с моим отцом и о его гибели. О медленно угасающей жизни в ее глазах, когда она задумывалась о чем-то глубоко личном для себя. И о своем втором отце, который оказался достаточно сильным для того, чтобы полюбить не родного по крови ребенка. И еще... и еще... и еще.

Я не помнила, когда ее боль-огонь стали моими, переживая все заново. Языками пламени выжигая в себе, уже казалось бы, зарубцевавшиеся раны утраты. И уже не мои руки обнимают ее, а она меня прижимает к себе. Чувства родства с этой женщиной, не столько кровного — сколько духовного, прорвало тщательно выстроенную мной плотину на пути потока излияний чувств и эмоций.

Сколько мы так сидели я не знаю, но я была рада своей предусмотрительности и приказу своему 'хвосту' из охраны никого не впускать, пока я не разрешу.

Ее жизнь тоже оказалась не самой легкой. Никто не хотел иметь дела с нищей хаврийкой, не имеющей поддержки семьи, пока она не встретила молодого степняка, предка, теперь уже мертвого, молодого вожака племени. Мужчина оказался достаточно умен для того, чтобы пригласить Эфу жить в его, тогда еще маленькое, племя. А Эфа, испытывая благодарность помогала ему, используя свой Дар клана Видящих в оценке окружающих людей. Степняк и сам дураком не был(последний потомок явно не в него пошел), потому кого надо приближал, а кто не угоден был тихо и спокойно уходил в долгий путь на перерождение. Именно благодаря дружбе и слаженным действиям этой парочки, некогда малочисленное племя, начало расти как на дрожжах, приобретая бОльшие размеры и статус богатой и влиятельной фигуры на игральном поле в иерархии степных племен.

Наша боль была общей, точно так же как и наша любовь... к моей маме... ее, так и не обласканной, дочери.

* * *

— Как случилось, что вы смогли оказаться невредимыми после падения с такой высоты? Они же вас в мешках, как котят в речку на погибель, сбросили с унмусов?

— Евида, так ее зовут, — вздохнула ... мм... бабушка (начинаю обрастать семьей?), — у нее способности к магии, вот она и смогла, уже во время падения, с перепугу замедлить наш полет у самой земли.

— А Евида? Она кто? — и не ревную я ни капельки свежеиспеченную бабушку к этой девице.

— У меня в племени была подруга, — от всепонимающего взгляда захотелось поёжиться, — девятнадцать лет назад она на несколько дней пропала в степи, а потом вернулась. Но уже совсем другой. Из смешливой девушки превратившись в нелюдимую и вечно хмурую, да еще и не девственной. Семья от нее отказалась сразу, замуж ее никто брать не хотел и она бы наверняка умерла от голода... изгой... если бы я не попросила ее быть моей помощницей. А через положенный срок она родила девочку, Евиду. Роды были сложными и она уже не смогла оправиться от них . Все это время она ни словом не обмолвилась о том кто отец ее будущего ребенка, хотя родня хотела знать, а степняки умеют спрашивать, уж поверь мне... перед тем, как уйти за грань, она сказала мне лишь то, что он был вампиром. Кто он? Откуда? Я не знаю. Так девочка со мной и осталась... как дочь.

— Ладно, одним родственником больше, одним меньше... — я усмехнулась, увидев такую же понимающую улыбку на лице Эфы, — поговорю с Ниэлсом, чтобы помог девочке адаптироваться в общении с новыми родственниками с их стороны. Кстати, а кто ее магии учил?

— Да, никто, — лицо Эфы погрустнело, — в этот раз у нее спонтанно получилось, на эмоциях. Сама понимаешь я не могу учить, а для поступления в какую-нибудь магическую школу или академию она была еще слишком мала. Хотела ее в этом году отвезти на учебу, да новый вожак племени на нее глаз положил и отпускать не захотел. Тут уж не до учебы, когда ее день и ночь стережешь.

Я задумалась. Необученный магически одаренный — это детёныш тусуя с мисерской гранатой в зубах, никогда не знаешь, когда захочется ему еще и это пожевать для полноты ощущений. Поэтому учить девочку надо, вопрос в том — где?

Через час чистая, переодевшаяся и сытая Эфа со мной на пару направила свои стопы к лекарям. Она туда стремилась узнать о состоянии Евиды, я — удостовериться, что у самой Эфы все в порядке со здоровьем. Каким-то образом нам удалось выйти из палатки как раз в тот момент, когда никого, из ломящихся срочно пообщаться до этого, не было и мы смогли безпрепятственно добраться до цели, зажатые со всех сторон моей новой охраной.

С девушкой оказалось все не так уж и плохо, как мы опасались. Грязь смыта, ушибы успешно смазаны, сытость на лице и сонное блаженство глазах. Темные волосы, чуть смугловатая кожа и слегка раскосые, большие глаза карего, почти бархатного черного цвета. Слишком хрупкая для суровой степной жизни.

Пока интересовались ее состоянием, лекари быстро провели осмотр Эфы, — все же мне непривычно ее еще называть бабушкой, даже в мыслях, — все оказалось не так уж и плохо. Видимо Евида больше оберегала во время падения Эфу чем себя, вот и пострадала больше. Это дало еще маленький плюсик в моем отношении к ней. Рядом же, на мое счастье, обнаружился и Ниэлс, которому я сразу 'просимафорила' обоими глазами, намекая о большом желании пообщаться. Нет, я конечно понимаю, что он мужчина видный, но это моя, пусть и новая, хоть и не кровная, родственница, а значит теперь я и за нее несу ответственность. А раз так, то ему придется держаться от нее подальше, по крайней мере некоторое время.