Петр наломал веток и поставил котелок над ними. Костер затрещал разлетаясь искрами. Владимир самозабвенно колдовал над подошвой немецкого ботинка. Солнце клонилось к закату. Самое любимое время суток, когда вечерняя прохлада начинает подбираться, вытесняя дневное тепло, а ты сидишь перед костром и под его гипнотические сполохи и треск горящих веток ничего не думаешь. А тело, уставшее от дневного перехода, настолько расслабляется, что приходиться каждый раз закрывать открывающийся непроизвольно рот.
— Пап, а расскажи мне, когда ты первый раз смог попасть в другой мир, как ты это понял? Вдруг и мне это поможет?
Владимир вытянул нить, отрезал ее перочинным ножом. Осмотрел результат своей работы, хмыкнул и предал ботинок сыну.
— Держи, до конца похода хватит, а там купим тебе нормальные ботинки в военном магазине. — Затем, помолчав, Владимир продолжил. — Не совсем это веселая история была. Сейчас, как вспомню, не по себе делается. Если не уснешь, я могу тебе рассказать, может, действительно поможет тебе что-то понять.
— Давай, рассказывай, если интересно будет, я не усну.
— Интересно, не обещаю, все-таки я всю жизнь сам с собой больше разговаривал, а я не такой привередливый слушатель как ты.
— Хорошо, я не усну в любом случае, в конце концов мне нужна суть, а не складный рассказ.
— Тогда завари чай, а в оставшуюся воду брось макароны.
Петр приступил к исполнению задания, а Владимир, устроившись поудобнее, начал рассказ.
— Жили мы семьей в одном городишке, на Урале. Я, мать и отец. Я, тогда ходил в третий класс, в школу, в которой моя мать работала учителем русского языка и литературы. А отец мой, работал геологом в одном из институтов. Постоянно в командировках по нескольку месяцев. Всю страну объездил. Все видел, кроме того, как растет его сын. И вот в лето, его снова отправили в командировку в Сибирь. А ему так захотелось взять меня с собой, что он смог уговорить мать. В итоге мы оказались с командой таких же геологов, как он, где-то посередине необъятной тайги. Вертолетом нас доставили на ровную площадку, где мы сколотили палаточный лагерь. В лагере оставался на целый день дежурный, который присматривал за порядком, готовил еду, баню, ну и за мной присматривал. Мужики уходили в горы, приходили под вечер или ночью, приносили камни. Рассматривали их, спорили, ругались, бывало. Меня все устраивало. Невероятно красивая природа, чистый воздух. Я облазил все окрестности. С моим детским воображением, мне представлялось, что я Ермак покоряющий Сибирь, не меньше. А так же я считал, что обязательно смогу увидеть здесь все, что пожелаю. Это было как бы правило придуманной мной игры. Сейчас я увижу это, потом это. Как ни странно эта игра заработала. Я захотел увидеть небольшую лощину, один склон которой зарос цветами. И вот почти, через несколько шагов, я увидел ее, заросшую такими же цветами, какие я себе представил в воображении. Меня это удивило, но не остановило, напротив, я почувствовал себя хозяином своей игры. Далее я захотел увидеть небольшую реку с упавшим через нее деревом. Вскоре я услышал шум реки. Я пошел на звук и вышел как раз к дереву, лежащему поперек течения. Я перебрался на ту сторону и подумал, что увижу семью лосей на поляне. Так и оказалось. На поляне три лося щипали травку. Но тут лосей кто-то спугнул, и они галопом пробежали мимо меня. Я испугался, и побежал в сторону лагеря. От реки я отошел метров на сто не больше, но я бежал несколько минут, а ее все не было. Я пробовал менять направления, но река не попадалась. Меня охватила паника. Я понял, что заблудился. Игра дала сбой. Никакие тщетные попытки найти знакомые ориентиры не давали результата. Приближалась ночь. Я кричал, звал отца, в надежде, что меня ищут. Когда стемнело, залез на дерево, чтобы увидеть огни. Ночь была беспроглядно темной. Ни звука, ни огонька. Такого не могло быть, я не мог уйти настолько далеко от лагеря. Однако, только ночные животные давали о себе знать. Так я и просидел первую ночь на дереве, не сомкнув глаз. Наутро, я продолжил поиски лагеря. День прошел, как во сне. Совершенно не отдавая себе отчета, я шел, звал отца. В ночь опять забрался на дерево. Сон сморил меня. Я проснулся утром, в обнимку со стволом дерева. Мышцы рук свело, ноги затекли и не слушались. Зато мозг немного прояснился. Никакого плана поиска лагеря не появилось, зато я понял, что если не буду есть, то погибну. Шесть ночей провел я на дереве, за это время не послышалось ни одного ружейного выстрела или далекого эха голосов ищущих меня геологов. Мне стало стыдно перед отцом, что я не смог оправдать его надежд на свою сознательность. Представляю, что испытывал в тот момент мой отец. Хорошо, что он не телеграфировал матери, а до последнего надеялся меня найти.
На седьмой день, измученный скитаниями детский организм, случайно зацепился за некоторую схожесть небольшой поляны, с той, что была в лесу, возле деревни моей бабушки. Я настолько поверил, что это именно та самая поляна, что смело пошел к знакомым местам. Вскоре, я учуял дым печных труб, запомнившийся мне с детства, крик петухов. А там и деревня показалась. Сломя голову бросился к дому своей бабушки. Она, увидев меня, в рваной одежде, расцарапанного, со следами крови, чуть не лишилась чувств. После переговоров по телефону с матерью выяснилось, что я должен быть в Сибири, вместе с отцом. Но я реально был за тысячи километров от того места. Мать тут же приехала к бабушке, расспросили меня обо всем, хотели не поверить. Чуть не отвезли в больницу. Тут пришла телефонограмма от отца, что я пропал, и ведутся поиски. Мать отправила обратно, что я нашелся. Когда приехал отец, и картина начала складываться, оставался пробел — как я смог отмахать тысячи километров за неделю. Родители сошлись на том, что меня все-таки кто-то довез, но я боюсь об этом рассказать. По врачам меня водили, искали детскую психологическую травму. Не нашли. Но меня самого те события напугали так, что я до совершеннолетия старался не вспоминать о них. Но потом, осмелев, и поняв, что это совершенно уникальный случай, решил повторить. Получилось. Так вот я живу теперь. — Владимир пнул выкатившийся уголек, назад в костер. Ночь опустилась на землю полностью. Стрекотали сверчки, ночные птицы кричали на разные лады.
— В тебе такая способность с детства была, видимо. Сильное воображение, материализующее мысль. У меня никогда, кроме запасов на зиму дальше не воображалось. А с тобой, вообще свелось на нет. Ты меня разбаловал, у меня все есть, чего не вообрази.
— Я тоже никогда не нуждался, но вот получилось как-то. — Отец подошел к котелку, накрыл его крышкой, снял с костра и слил воду. Затем, открыл банку тушенки и выложил содержимое в котелок. Вокруг запахло съестным.
— Расскажи, что ты чувствуешь, когда понимаешь, что переходишь в другой мир? — Петру конечно же, очень хотелось обрести самостоятельность.
— Я называю это — принюхаться. Это как будто подойти к слегка приоткрытой двери, за которой готовится еда. На той стороне, где ты стоишь — один запах, а по ту сторону совсем другой. И тебе решать, открыть эту дверь или нет. Но я сам выбираю, что я хочу унюхать. Я воображаю это самостоятельно, или вспоминаю что-то конкретное, например свой дом, чтобы вернуться. Пожалуй, это самое понятное объяснение, но оно может подходить только для меня. Тебе, возможно, будет понятнее, если ты будешь присматриваться, или прислушиваться.
— Вроде, понятно все, но сколько я не пытался себе вообразить, ничего не получается. Может, что-нибудь расширяющее сознание попробовать?
— Ремня — расширяющего сознание! Только попробуй, брошу тебя где-нибудь, одного, на годик другой, чтобы дурь выветрилась. Или ума наберешься, или ходить по мирам научишься.
— Пап! Я пошутил. Я такого с тобой навидался — ни один наркотик не сможет такие галлюцинации создать.
— То-то. Давай, есть уже. Желудок громче сверчков уже поет.
Изо дня в день не прекращались попытки Петра приоткрыть занавес другого мира. Однако, застрявшая, глубоко в подсознании мысль, о невозможности подобного действия, блокировала любые попытки.
— Здесь верить надо, и не просто верить, а даже знать, иначе, любое колебание не позволит тебе этого сделать. Ты должен быть безусловно чист от сомнений перед своим намерением проникнуть в соседний мир.
— Я не могу! — Капризничал Петр. — Я не могу выгнать мысль из головы, что это невозможно.
— Представь, что ты не можешь открыть холодильник, чтобы достать колбасу, потому что тебе мешает какая-то глупая мысль. — В очередной раз не мог сдержаться Владимир.
Никакие увещевания не помогали. Петр почти уверовал, что если не дано, значит не дано. Плюнув на бесполезные попытки, он сконцентрировался на получении удовольствия от 'простого' путешествия по мирам.
После празднования Нового Года, на который были приглашены Маришка с сестрами, Владимир и Петр решили прогуляться по заснеженным мирам. Они купили себе лыжи, взяли несколько уроков у инструкторов по ходьбе на них, и проводив девочек домой к тетке, отправились покорять зимние просторы. Необъятные снежные равнины, с красивыми рассветами и закатами, сменялись лесами, накрытыми снежным покрывалом. Густой морозный воздух бодрил. Ехалось легко. Воображение Владимира разыгралось и привело их на бескрайние поля ледяных скал. Такую красоту невозможно представить в своем воображении. Конические пики, словно башни замка Снежной Королевы, возносились к небесам. На их гранях переливался солнечный свет, создавая фантастическую картину игры света. Петр, не переставая, щелкал кадры и снимал видео. Когда пришла ночь, в небе заиграло полярное сияние, отражающееся и преломляющееся в ледяных пиках. Это выглядело еще красивее, чем дневное представление. Путешественники, стояли, открыв рот, время от времени отпуская комментарии к увиденному. Холод постепенно пробрался под одежду, и им пришлось забраться в палатку, засыпанную снегом.
Петр проснулся от того, что за стенками палатки яростно завывал ветер. Верх палатки трепало так сильно, что фонарь подвешенный на петлю болтался как при девятибалльном землетрясении. Петр приоткрыл молнию на двери и тут же получил в лицо колючими снежинками. Прикрывшись рукой, он попытался рассмотреть стихию. Наверное, уже светало. Темно-серая метель выла, как раненый гигант. Видимости не было никакой. Петр просунул голову наружу. Снег, прикрывающий палатку, смело больше чем на половину. Лыж, воткнутых в снег, и вовсе не было видно. При такой скорости ветра их вполне могло унести. Петр вернулся в палатку и застегнул молнию. Внутри стремительно холодало. Он растолкал отца. Владимир не мог ничего понять спросонья.
— Там ветрище поднялся ужасный, скоро весь снег с палатки снесет. И еще мне кажется, что температура падает. Может из-за ветра, конечно?
Владимир сел, похлопал себя по щекам. Дернул молнию на входе. Снег и ветер мгновенно ворвались внутрь палатки.
— Где-то у меня был термометр. Сейчас смерю. — Владимир полез в рюкзак, пошвырялся в нем и вынул уличный походный термометр, с крюком. Открыл входную молнию, повесил термометр на собачку замка и снова закрыл.
— Давно ветер поднялся?
— Не знаю, я сам проснулся минут десять назад. Уже вовсю бушевало.
— Вот етишкин дух. Вчера так все красиво было, а сегодня вон что. Хорошего помаленьку. Я тебе не сказал вчера, про одну странную особенность этого мира...
— Какую же?
— Такое ощущение, что здесь дыра какая-то...
— То есть?
— Ну, понимаешь, сквозит здесь, как-будто дверь не прикрыли. Я думаю, что это открытый проход в другой мир.
— А так бывает?
— До вчерашнего дня, я тоже думал, что нет, а теперь — сомневаюсь. — Владимир опустил молнию и достал с улицы термометр.
— Ого-го, минус сорок пять градусов. Вчера не больше десяти было, по ощущениям. Собираться надо отсюда, меня здесь больше ничего не радует.
Ветер усиливался. Крышу палатки мотыляло из стороны в сторону. Мужчины быстро запихивали разбросанные вещи в свои рюкзаки, не заморачиваясь правильной укладкой. Снег, служивший естественной теплоизоляцией, сдуло под самое основание палатки. Температура внутри резко падала.
— Зато снимки хорошие получились, будет о чем людям поспорить.
— Сын, некогда болтать, здесь аномалия какая-то погодная. Мне кажется, что температура еще падает. Выбираться надо быстрее.
Петр замолк. Ненадолго. Внезапно им обоим показалось, что к вою ветра добавились еще какие-то звуки. Скрежещущие, раздающиеся со всех сторон. Отец с сыном одновременно посмотрели друг на друга, задавая немой вопрос 'что это?'.
— А вдруг это разлом, мы же скорее всего на льду. Вдруг под нами океан, который пришел в движение. Бросай начерт все, что не уложил. Пора валить из этого негостеприимного мира.
Петр затянул рюкзак, повесил его на плечо, надел противосолнечные очки в виде маски и вышел на улицу первым. Порыв ветра сбил его с ног. Он поднялся, встал на четвереньки и стал ждать отца. Владимир показался в проеме. Он выбросил перед собой рюкзак, и вылез вслед за ним. Пустую палатку тут же унесло в снежную мглу, словно ее и не было.
— Ты где оставлял лыжи! — Петр нагнулся, чтобы прокричать отцу вопрос прямо в ухо.
— А хрен знает, без палатки я уже не понимаю в ориентации. Держись ближе, будем уходить отсюда. — Голос отца перебивал вой ветра и непонятной природы скрежет, раздающийся где-то над головой.
Петр схватился за куртку отца и они тронулись сквозь непроглядную метель. Направление не имело значения, главное, желать уйти в то место, которое хочешь. У Владимира никак не получалось собраться с мыслями. Снег хлестал с такой силой по лицу, что невозможно было отвлечься от этого. Он прикрыл лицо ладонями в теплых перчатках и пошел навстречу белым, спокойным снежным полям. Внезапно ветер стих, сквозь перчатки просвечивало солнце. Владимир убрал руки от лица.
— Ну, вот и все. Мы победили стихию. — Счастливый отец обернулся, чтобы поздравить сына с победой, но он стоял один, посреди бескрайней снежной равнины.
Петру пришлось отцепиться от куртки отца, потому что острые как лезвия, снежинки уже невозможно было терпеть. Он закрыл лицо руками, оставив небольшую щель для наблюдения. Яркая куртка отца колыхалась перед глазами. У него что-то не клеилось с переходом, обычно они гораздо быстрее переходил из одного мира в другой. Под ноги попался какой-то снежный булыжник. Петр споткнулся и упал через него, чертыхнувшись. Когда он поднялся, то куртки отца уже не было видно. Паниковать Петр не стал сразу. Он просто пошел в том же направлении. Следы отцовских ботинок еще было видно. Петр прибавил шагу, стараясь нагнать отца. Но этому не суждено было сбыться, следы закончились. Они оборвались внезапно. Отец ушел без него.
Не теряя ни секунды, Владимир снова вернулся в мир, где потерял сына. Но попасть в то же место не имея ориентиров, практически невозможно. Его встретил вой и скрежет. Мужчина не обращал внимания на это.
— Петя! Пиотта! Сынок! — Кричал отец раз за разом, надеясь, что сын услышит. Но метель глушила звуки, не давая им распространяться больше, чем на десять метров. Тогда он снял с плеча карабин и выстрелил, затем еще раз. Владимир был уверен, что Петр останется на том же месте, где потерялся. Только определить его, пока метель не закончилась, будет невозможно. А с таким морозом, больше часа не продержаться.
