Цунами

Высоченная сосна стояла за густыми кустами орешника, показывая миру снесенную молнией макушку, но зеленела бодро и весело, явно не собираясь сдаваться. Это весьма неплохо, кстати.

Свернув на еле заметную лисью тропку, я направился к дереву, попутно вслушиваясь в лес. О, мои дорогие преследователи отметились, свистят, изображая синиц. А неплохо у них выходит, простой человек мог бы и не отличить. И запашком от них пахнуло, ветерок-то на меня с их стороны. Хреново пахнут — табак, крепкий самогон, застаревший пот и грязное белье. Еще запах сгоревшего пороха и какого-то автомобильного масла. А это уже неприятно, надо бы поосторожнее. Спокойны, кстати, похоже, далеко не впервые это проделывают. Значит, есть у них козырь. Стрелять громко, все ж таки Московская область густонаселенная, охотничий сезон весенний давно кончился, а осенний еще не начался. Глушитель? Или арбалет, тоже вполне может быть. А что, на той же дороге типчик, что меня параллельно догнать пытался, хлопнул бы из пистоля с глушителем или арбалетным болтом приложил, оттащили подальше, раздели б и прикопали. Будь я простым человеком — вполне реальный вариант, далеко не каждому лес помогает.

Замерев на пару секунд, я сосредоточился на гнезде шершней и пошел дальше. О, орет кто-то. А теперь поглядим. Шершень жалит так, что мама не горюй, мало никому не кажется. Если и после этого не отстанут, сами себе злобные буратины.

Минут через пять меня опять стали нагонять. Ну-ну.

На краю полянки я остановился и вытащил из сумки свернутую газету, после чего решительно углубился в густые кусты орешника. Пусть думают, что мне приперло, так проще. Газету я спрятал сразу после того, как влез в кустарник, а сам вытащил из подмышечной кобуры ПБ. А что, сидит там отлично, жилеткой прикрыт. Нечего шуметь и народ пугать.

По краю поляны ломилась та самая парочка. У старшего половина рожи лица опухла, но вот свой обрез он держал весьма уверенно. И какой-то пистоль, вроде как Марголина, его подельник тоже явно не впервые взял. А на обрезе глушитель. Да уж, если по нынешним законам не боятся такое носить и тем более в ход пускать — отморозки явные. И душегубы еще те, коль их не ищут целенаправленно.

Преследователи проломились сквозь кусты и бросились к битой молнией сосне, около которой я кинул чемодан и сумку, поднимая оружие наизготовку.

А я спокойно всадил укушенному шершнем пулю в башку, а молодому — в правое плечо. Нормально так попал, точно плечевой сустав разбил. Вон, лежит и воет от боли. Старший же как бежал, так и свалился без лишних слов и телодвижений.

Выйдя из-за ствола молодой березки, я на подходе законтролил старшего, основательно расколотив его черепушку. Подойдя к ничего не понимающему от болевого шока молодому, я ногой отбросил спортивную мелкашку в сторону и прострелил ему еще левую руку. После чего поставил свою пушку на предохранитель, взял потерявшего сознание от боли молодого за шиворот, подтащил к сосне и перерезал ему глотку, обильно оросив дерево человечьей кровью.

— Ай, спасибо, племянничек, порадовал старого. — Сзади насмешливо фыркнули. — И что я с этими тушками делать должен?

— На здоровье, дядюшка. — Обернувшись, я поясно поклонился крепкому пожилому мужику в смешной кепке-восьмиклинке. Штанины не самого дешевого костюма были заправлены в добротные хромовые сапоги. Обликом обычный мужик-колхозник, из верхушки руководства. Механик там или бухгалтер. Вот только барсук, сидящий на заднице и держащий в руках корзину с кореньями, из общекрестьянского вида выбивался. И еще глаза... темно-зеленые, глубокие, одновременно насмешливые и глубоко мудрые, нечеловечьи глаза. — Уж придумаешь что-либо. А коль неохота ничего придумывать, так я просто милицию вызову, она приберется.

— Ладно, запас карман не тянет. — Хозяин лесов Евразии усмехнулся и уселся на выросшее под ним травяное кресло, а к валяющимся телам бандитов потекли было корни и побеги, но я попросил остановить на секундочку. После чего быстро досмотрел тела, вывалив на сумку все, что нашел, и сфотографировал на "самсунг" лица. Хоть так мобила пригодилась. Нет, она мне и как "куркулятор", и как плеер, и еще много для чего годна. Единственное — связи пока нет и еще не скоро будет. Язов приказал разработать и начать установку вышек связи, но когда это еще будет. Закупленную же в мире Шляхова аппаратуру устанавливать не желает. Мол, свое есть свое, и никаких гвоздей. Может быть, маршал и прав, я в этой политике и экономике смыслю маловато.

— Для чего это тебе? — полюбопытствовал барсук. Надо же. Тоже говорящий.

— Это душегубы. Отдам барахло и фотки милиции, может, найдут останки жертв. Родне легче вряд ли будет, но хоть похоронят по-людски. — Я убрал мобильник обратно в карман жилетки.

— Хозяин. Я ж тебе говорил, что волки жаловались на захоронения вдоль этой железки? Может быть?.. — Повернувшись, барсук молитвенно сложил лапы на груди. Прямо-таки очаровашка, как говорят в Шляховской России — мимимиметр зашкаливает. Ну, если не обращать внимания на немалые размеры самого барсучка, отливающие сталью внушительные когти и весьма зубастую улыбочку зверя-модификанта. Химеры иначе.

М-да... это я мог бы таким стать, коль дедов подарочек нацепил бы? Ну дедуля, ну жучара.

— Поведай Евгению о них, и пошли. Пора нам, племянничек. Не хворай. — Усмехнувшись, Леший встал и исчез. Вот просто взял и безо всяких спецэффектов исчез средь бела дня, как его и не бывало. Да уж, класс, я так пока не умею.

— Смотри сюда, неук. — Барсук дернул меня за штанину и показал на нарисованный на земле план. — Это полотно железной дороги от Москвы. На этой и этой линиях есть захоронения. Названия станций я тебе писать не буду, просто номера по счету от столицы. Перерисуй и отдай полицмейстеру. Ладно, бывай, невежа.

И подхватив корзинку, испарился вслед за хозяином. М-да, вот это щелчок по носу.

Перерисовывать я не стал, а просто сфоткал рисунок на земле и позвал своих зверюг. Соскучился я по ним — и по Сивке с Буркой, и по собакам.

Тяжелая бычья морда ласково, насколько это возможно, толкнула меня в плечо сзади. Это Сивка пошутить решил, а Бурка неторопливо вышел справа и от души замычал, как хороший паровоз. Это он меня так приветствует, жвачное. Далеко раздался собачий лай, это моя свора бежит.

Пока я трепал загривки и гладил по мордам своих быков, тела душегубов неспешно, но неумолимо затягивались травой и корнями. Порой трещали кости, ломаемые растениями. К моменту, когда на поляну выскочила Лумумба, самая молодая и шустрая из моих амстаффов, на поверхности остались только ботинки старшего из бандитов. Чернющая псина рванула ко мне, но немного по дуге, обходя место погребения. И с маху прыгнула мне на грудь, стараясь завалить на землю.

Я опять сумел увернуться от Лумумбы, но был сбит толчком в спину от Маркса, здоровенного серого кобеля. Этот псин до того скрытен, что даже от меня умеет заныкаться. Причем атакуя.

Так что мне пришлось минут пять отбиваться от попыток зализать насмерть, что активно пытались проделать пять немалых разноцветных собакенов.

— Ну все, хватит. Фу, хвостатые, обслюнявили всего. Хорош! — На этот раз я слегка рявкнул. — Сидеть!

Умные псины хлопнулись на задницы и преданно уставились на меня своими собачьими глазами. Вот чем больше я знаю людей, тем лучше отношусь к собакам.

Быки насмешливо смотрели на наши обнимашки, флегматично пережевывая свою вечную жвачку.

Ладно, пообнимались, и хватит. Надо бы и в Ташкент, точнее, в Кибрай, в дедов дом. Я за эти полгода так и не нашел сил и смелости побывать там. Благо, что служба совершенно не позволяла этого, наваливая все новые и новые задачи от командования. Хотя больше чем уверен, попроси я увольнительную или отпуск — получил бы сразу.

Так что, проверив сбрую на моих рогатых скакунах, я взгромоздился в седло и направил Бурку на лесную тропку, плавно переходящую в Тропу. Собаки привычно пошли рядом в зеленое марево, сзади пыхтел Сивка.

— Ну вот, и почти дома. — В лицо пыхнуло горячим ветром Средней Азии, справа от тропы выстроилась тополиная рощица, по левую руку текла Бозсу, играя на перекатах, а вдали подпирали небо отроги Большого Чимгана. — Пошли, ребята, обустраиваться. А вам, рогатые, предстоит потрудиться, улучшая породу здешних представителей вашего племени. Вы как, не против потрахаться?

Анекдотичная ситуация с моими быками. Я обязан в приказном порядке на каждой длительной стоянке обязательно отпускать мою кавалерию на приятное времяпрепровождение в местные стада. Потому как когда увидал Сивку и Бурку министр сельского хозяйства, с ним чуть кондратий не случился. Хотел отобрать, экспроприатор самодеятельный. Сивка, правда, очень аккуратно подцепил его рогом за пояс и подвесил на забор. Хороший пояс у министра, широкий. Офицерский. Крепкий. Правда, оттуда министра сразу сняла охрана, ну, когда мои стаффы и Бурка их подпустили. А Сивка тем временем вылизывал морду лица министра. Смешно было, почти. Остальные министры и партийные дельцы стояли молча, наблюдая это безобразие.

В общем, мои парни категорически отказались со мной прощаться. Но совершенно не против коров поиметь. Вроде как уже сотни полторы осчастливили.

Я глянул на торчащие из седельной кобуры винтовки. Мой винчестер и автомат, которые я купил еще в Таганроге того самого, первого неродного мира. Ай, ладно. Пусть торчат. Разрешения есть, если что — корочкой Смерша пугану. Тут про него такие легенды ходят. Зря мне ее дали, что ль?

И я повернул быков в сторону виднеющегося за хлопковыми полями поселка. До него километров пять, минут через сорок спокойненько доберусь.

Глава третья

Седьмое июня тысяча девятьсот девяносто третьего года. СССР. Ташкентская область. Сельское кладбище

Я стоял и молчал. Слов не было, был пепел в душе. Здесь, передо мной. Было мое прошлое. Счастливое детство, школьные годы, модели самолетов, что с отцом запускал, игры с младшим братишкой, мамины вкусняшки и шлепки мухобойкой по заднице за всякие проделки... Было и быльем поросло. Пусто, пепелище. Холод и серая пустошь. Ладно хоть, что родичи правильно упокоились и ушли на перерождение. А то вообще жутко даже представить, что бы мне пришлось делать.

— Сынок, ты не бойся, поплачь. Вот и смоет золу в твоей душе, — раздалось сзади.

Обернувшись, я увидел старушку в скромном белом платочке. Наверное, из часовни идет, заутренняя молитва только что закончилась.

— Наверное, бабуль. Спасибо на добром слове, — с трудом ответил я и снова повернулся к ржавеющей простой оградке, где под широкой бетонной плитой спит почти вся моя семья. Слава богу, что у меня есть сестра и два деда. Теперь я знаю, что меня так тянуло в тот мир. Я должен сделать все, чтобы снова не терять родных.

Бабулька тихонько ушла, перекрестив меня украдкой, а я стоял, и на самом деле слезы текли по щекам, и на душе становилось чуть легче. Да, это мое прошлое, я никогда его не забуду. Но у меня есть будущее, и надо сделать так, чтобы мои предки мною гордились. Ну или, по крайней мере, не стыдились. А для начала надо порядок здесь навести и нормальную плиту заказать на могилку. Иначе понятно, что пока меня здесь не было, следить некому. Но сейчас-то я здесь!

Два последующих дня я наводил порядок на кладбище, устанавливал изготовленную по моему заказу простую и строгую плиту-надгробье из красного гранита. После чего заказал в старой, еще царских времен церкви молебен за упокой душ. Собрал соседей помянуть моих и выпить за встречу. Долго отвечал на вопросы, я то уже мелькнул здесь в офицерской форме. Ну да, получил ее в первый же день, пришлось на такси сюда везти. В штаб ТуркВО ходил по всей форме, командир округа вызывал и часа три вопросами маял. Пусть и вежливый, но любопытный наш ташкентский главный командир, как старый лис.

Купил себе машину. Обычный Иж-412 выпуска семьдесят девятого года. Мог бы и новую, конечно, взять, но неохота было бегать по инстанциям, время тратить. А так на авторынке, мимо которого я проходил случайно, глянулся мне беленький "москвичок", договорился с дедком, и вуаля. Дороговат, конечно, но зато хорошо откапитален, бегает шустро, и самое главное — салон у него высокий и кресла удобные. Да и управление мне зилок напоминает, именно то, что для меня надо. Двор убрал, дом побелил, в нем прибрался, машину во двор поставил, красота, домовой доволен.

С домовым познакомился. Вот так я в дедовом доме в общей сложности годов семь-восемь прожил, а то и больше, но домового ни разу не видал. И даже не знал, что он есть. А тут — нате вам, здравствуйте. Крохотный аккуратный дедулька, ростом чуть ниже колена, в добротном костюме и мягких сапожках. Моднячий дедок такой, моего деда напоминает. На глаза часто не кажется, представился солидно Никифорычем, хмыкнул на мое удивление некоторое, сказал, что очень рад видеть молодого хозяина и показал установленные недавно "жучки". М-да-с. И с моими амстаффами домовой сразу закорешился, по-другому и не скажешь.

Впрочем, чего-то такого я и ожидал. Не оставят меня спецслужбы в покое, ну никаким образом, и я за это на них даже не сержусь. Служба у них такая. Главное, в спальне "жучков" нет и в ванной-туалете тоже. А остальное пускай слушают. Но спрошу, вдруг это не наши армейские, а кэгэбисты установили.

И кстати, вот не чуял я домового, совершенно. Никакой он не нежить, это точно. Когда я его вижу, понимаю, что передо мной разумное существо, но стоит ему отойти и пропасть, и все, ничего не ощущаю. Точнее, я дом чувствую. Мой он, рад мне. А никакую иную сущность не ощущаю. Не зря говорят, что домовые — это душа дома. И да, этот дедок влет просек, что я некромант, ведьмак, по его словам. И что Лешему и Морскому Старцу некоторая родня, тоже просек. И надо сказать, явно преисполнился важности.

А в пятницу я решился, позвонил в Москву Елене. А что, очень красивая девушка, стоит просто позвонить из вежливости и любопытства.

— Алло? — В трубке раздался красивый девичий голос. Блин, я щас точно влюблюсь.

— Здравствуйте. У аппарата Елена? — поинтересовался я.

— Да, а с кем я говорю?

— Вы на прошлой неделе дали мне записку с просьбой, а точнее, с разрешением звонить после семи вечера. Меня зовут Евгений, — чуть скорее, чем обычно, проговорил я. Волнуюсь немного, с москвичками-красавицами я еще не знакомился.

— Ах, Евгений. Здравствуйте. А я надеялась, что вы позвоните мне чуть пораньше. Например, в театр пригласите, — весело хихикнули в трубке.

— С этим проблем никаких. У нас в Ташкенте ваша "Московская оперетта" гастролирует. И у меня совершенно случайно есть два билета на "Сильву", на субботний вечер. Если у вас есть желание, я прямо сейчас еду в аэропорт, заказываю вам билет на утренний рейс, встречаю, везу к себе, чтобы вы могли подготовиться, и мы вечером едем в наш Академический театр, именно в нем идут спектакли. Наш театр оперетты маловат. Не вмещает всех желающих. Так как, Елена? Гарантирую крайне вежливое и ответственное мое к вам отношение, честное военно-морское офицерское, — несколько пафосно закончил я, практически не надеясь на положительный ответ. Впрочем, ничего страшного, главное, познакомился с барышней, а там и в Москве можно продолжить.