— Фёдор, Потапов сын, кентархос экскувиторон — суть, сотненачальник дворцовой стражи из отряда "внеспальников"; или же по древнему латинскому табелю — кентурио экскубиторум. Ты признаешься виновным в организации мятежа против боговенчанного римского императора!..
По рядам придворных прокатился гневный рокот.
...— Вступив в сговор с северными варварами — продолжал чеканить Маркелл — ты бесстыдно и дерзновенно пытался совершить государственный переворот. Это есть гражданская и воинская измена, — оскорбление царского величия, покушение на священные устои Римской Державы. За сие ужасное злодеяние ты проговариваешься к прилюдной казни на площади Амастриан. — Здесь Маркелл оторвался от свитка, и глянул прямо на Феодора. — Сперва тебе вынут правый глаз, а затем — левый глаз. Затем отрубят нос, правое ухо, левое ухо, правую руку, левую руку, правую ногу, левую ногу...
Оратор замялся, подыскивая, чего бы еще отрубить.
— С пальцев надо было начинать, балда, — донесся до чуткого слуха коленопреклоненного Феодора шепот Потамона от колонн, — а так вон как быстро все кончилось...
— Мужское естество! — Громко шепнул с боковой позиции евнух Игнат.
— ...отрубят мужское естество! — согласно кивнул Маркелл, решительно рубанув воздух ладонью. — А каждую рану тебе будут натирать жгучим перцем да мелкой солью. А потом твое мужское естество сожгут прямо у тебя на глазах!
— Глаза же уже вынут, — хмуро удивился Федор. — Как же я тогда увижу?
— Кхм... — Маркелл запнулся, и ткнулся носом в раскатанный свиток в руках, который, видимо составлялся впопыхах — Нет, глаза до того момента оставим, дабы видел ты своими очами, как пресечется твой позорный и никудышный род! Естество твое сожгут. Вот потом уже глаза. А потом же самого тебя посадят на кол, и наконец — тебя тоже сожгут!
От озвученных перспектив, Федор малость позеленел. Но преодолевая приступ малодушия природной храбростью и воинской выучкой, он как мог выпрямился, повернул голову к безмолвно сидящему императору и громко произнес:
— Спасибо за твою милость, василевс.
Император чуть повернул голову к Маркеллу.
— За какую такую милость? — Недоверчиво уточнил Маркелл.
— За то, что сожгут в конце. — Объяснил Феодор. — Этого я, неверно, уже не и почувствую.
— Дерзишь, смутьян! — Рявкнул со своего места Потамон.
— Фёдор, Потапов сын. — Прогремел Маркелл — Не хочешь ли ты напоследок прилюдно покаяться в своем богопротивном злодеянии?
Феодор продолжал глядеть только на императора.
— Каюсь пред тобой, государь. Виновен я в непотребном питии с не теми людьми. Виновен, что позволил винному духу отнять мой разум, а с ним и дисциплину мою, и воинскую честь. — Губы Феодора, вопреки желанию дрогнули. — Я поступил супротив присяги и достоинства воина. Но сейчас, когда разум мой в ясности, — говорю тебе государь: Трезвым всегда я служил тебе верно, и никогда не хотел чинить тебе вреда. Казни меня за мой грех, но только знай, что вина моя — глупость и ошибка, а не лихой умысел.
— Всяк раскаивается, как голову к плахе клонит, — прокомментировал Потамон.
— Довольно! — Прогудел Маркелл. — Ни к чему теперь лживое и запоздалое раскаянье! Тотчас объявить о казни народу, чтобы мог он собраться и поглядеть на казнь нечестивца! Приговор привести в исполнение! Увести его!
Железные клещи перчаток конвоиров-схолариев снова сжались на плечах, и сдернув Федора с колен, волоком потащили его к выходу из залы. Босые пятки скользили по полу. Одобрительный гул взвился над придворными. Федора тащили так скоро, что трон, император, и стоявшие вокруг того ближние придворные, удалялись так быстро, будто бывший сотник падал в какой-то колодец. Федор прикрыл глаза.
— Постойте. — Раздался негромкий, но звучный голос.
Гул придворных мгновенно утих. Железные клещи на плечах Федора тут же разжались, отчего он мешком упал на пол. Мгновение спустя Федор сообразил, что голос принадлежал самому императору. Установилась тишина.
— Этот падший воин, — неторопливо заговорил в тишине император, — чем проявил он себя до своего преступления? За что он был зачислен в столичную тагму?
Маркелл произвел руками какой-то магический жест бюрократа, отчего свиток с приговором в его руках мгновенно сменился другим, и развернув его принялся читать.
— Федор, Потапов сын, — признан пограничником по праву рождения от отцовой ветви. Служил на заставах в Таврских горах. Быстро дослужился до десятника. Неоднократно отличился как в рейдах против агарян-сельджуков, так и в пресечении их набегов на окрестные фемы. Имел благодарности и подарки от стратигов и доместиков фем Каппадокия и Харсиан. С другими пограничниками сопровождал войско во время крупных сборов, в качестве передового разведчика. В сражении у реки Халдис, где успех отвернулся от наших войск, помог вывести большой отряд из окружения, за что был повышен до сотника. Отличился во время похода, в битве под стенами Теодозиополиса, где сразил одного из сельджукских архонтов Умара, а пред тем многих из его личной стражи. За что и был переведен в столичную тагму экскувиторов, а потом и в самый дворец, в стражу большого круга...
Маркел звенел медью своего гласа, излагая сухие коротки строки. А перед глазами Феодора проносились моменты его жизни. Ночные скачки, засады в горных проходах, свист стрел и сумятица сумеречных боев. Лихие вылазки, будто мелкие укусы, с той только целью, чтоб не давать муслимам набрать у границ сил, и перелиться через горы в пределы державы. Мертвый запах разоренных деревень, и пустые глаза редких выживших, когда муслимы все же прорывались в Романию. Плачущие от радости крестьяне, которых отбивали в последний момент, перед тем как муслимы навсегда увели бы их в глубь своих земель, и сгноили в неволе. Пожары и грабеж муслимских поселений, когда во время рейда удавалась до них добраться... Сбор большого войска, битва, когда ромейская пехота стояла, будто утес под непрерывным прибоем, умирая, но держа позицию. Стрельба на скаку. Гибель коня. Разбитый в щепу щит, отбитая левая рука, и звериные перекошенные лица муслимских одержимых бесами гази, которые подыхали десятками, но вновь объявлялись сотнями, сами бросались на копья, и кусались с яростью шакалов. Гибель кавалерии, развал войска, отступление наспех сколоченного отряда на возвышенность, где ромеев окружили волчьи стаи конников, и они стояли под дождем стрел и пуль, который постоянно находил брешь в чьем-то щите или доспехе. И наконец — настоящий дождь, благословенный, самим Богом посланный ливень, который размочил тетивы луков агарян, потому что те во множестве делали их из кишок... И тогда отчаянная усталая атака вниз по склону, а потом — прорыв, бегство... Другой поход, штурм города, столкновение копейщиков на узких улицах. Стрелы, пули и камни из окон и с крыш. И там ему впервые пришлось убить женщину — смуглую муслимку, которая кидала с крыши тяжелые камни, а он рубанул её, и был прав, но почему-то потом часто вспоминал о том без радости. Другая битва в поле, где передовой строй ромеев, по древней эллинской военной мудрости связал свои щиты цепью. И враги не могли прорвать тот строй. А ромеи продавили муслимов, и били их, и те бежали, завывая как побитые псы. И немногие отважные прикрывали их бегство. И среди них был смуглолицый, сухой, с лицом узким — будто ветвь в старой коре морщин — муслимский архонт, из тех, что у муслимов звались эмирами. И тот архонт со своей конной дружиной осаживал преследователей. И Федор в азарте гонки и победы, в сложных завихрениях проскакивающих друг мимо друга конников, вдруг оказался один против муслимского архонта и трех его дружинников. Видать сам тезка, — святой Федор Стратилат, водил его рукой и прикрывал его с небес, потому что одного дружинника он сразу сбил дротиком, а еще один словил в спину невесть откуда присланную стрелу, а у третьего конь попал ногой в звериную нору, и третий слетел с коня, так что больше не встал, — и Федор оказался перед архонтом. И тот был жилист и быстр несмотря на возраст, и ловко подправлял коня, и они переведались две сшибки на скаку, узнав крепость руки и посадки друг друга. А потом кони встали вплотную, переступая копытами, и все пришлось положить на умение. У архонта муслимов была богато изукрашенная, но странная сабля, где из одной рукояти рядом росли сразу два клинка, хотя он хорошо управлялся ей. Но Федор был всегда хорош в меч, и он был моложе и сильнее. Глаза у муслима на миг дрогнули предчувствием, но он мужался, и вскричал на своем булькающем языке, (который Феодор немного знал), как было у тех муслимов в обычае: "Лаббайка — я пред тобой!", и "нет Бога кроме!.." — и тут Федор развалил ему на плече кольчугу, и все что под ней... Странную, неудобную муслимскую саблю, два гибких клинка которой соединялись силой рук, и укладывались в одни ножны, Федор потом поднёс предводителю ромеев, — стратигу Луке Петралифу. И не прогадал, тот не забыл дорогой подарок, и с его руки Федор вскорости попал служить в Константинополь. Отец успел в последний год жизни погордится сыном, которого ждала спокойная и блистательная столичная карьера.
Ждала, да не дождалась...
Трубный голос дворцезаботника Марелла наконец смолк. Он опустил папирус.
— Клянусь слезами приснодевы. — Раздался в тиши глас императора. — Хоть и безмерна его вина, а все же жаль мне губить такого славного воина. Немало послужил он ромейской державе. Должны ли мы губить его из-за одной ошибки?
— Государь! — Гневно возвысил голос Потамон. — Покушение на твою богоизбранную особу умертвило все его предыдущие заслуги! Что проку в хорошем мече, если он повернут супротив тебя?! Вина известна. Указ подписан. Казнить его!
— Казнить! Казнить! — Поддержали со своих мест и евнух Игнат, и Евсевий, а за ними все другие придворные. — Казнить его!
Император воздел длань. Все замолчали.
— Меньше криков, светлые мужи, — сказал император Ипатий, оглядев придворных, — Вы не иудеи, я не Понтий Пилат... Эй, стража! Подведите сюда этого падшего.
Руки схолариев снова подняли Феодора, и подтащили ближе к трону императора. Телохранители-кандидаты, стоявшие у трона, на всякий случай, придвинулись чуть вперед.
— Дайте ему встать, — приказал император.
Схоларии отодвинулись. Федор поднялся, поводя затекшими плечами, и с трудом взглянул в глаза императору. Правитель пристально поглядел ему в глаза, будто бы стараясь проникнуть в самую душу. Через несколько мгновений император кивнул.
— Хорошо, воин. Нет в тебе подлости. Я верю тебе. — Он чуть повернул голову к придворным. — Слушайте все! — Я милую этого воина. Казнь отменяется.
— Но государь!.. Государь... — Зашелестело с ближних мест. Что-то задушенно крякнул за плечом Федора Наркисс.
— Казнь. Отменяется. — Раздельно повторил император снова вернул взгляд к Феодору. — Воин, раньше твоя жизнь принадлежала мне по присяге, и ты не смог соблюсти её. А теперь я дарю тебе твою жизнь по милосердию. Что ты скажешь?
Федор потрясенно оглядел императора, и сам, без нажима опустился на одно колено.
— Жизнь моя теперь тебе принадлежит, государь, — от сердца произнес Федор. — Умру за тебя. От сердца.
— Добро. — Коротко кивнул император. — Помни свое обещание, воин. — Он возвысил голос. — А теперь, мои придворные, и моя верная стража — я более не нуждаюсь в вас. Пусть останется ближний круг. И ты, Федор, останься.
Склонились спины, зашуршала парча, заблестел гексамит, — придворные начали вытекать из дверей, как вода из воронки. За ними вышел мрачный Маркелл, и другие воины. Последним грузно удалился, блистая наливным фингалом, командир варангов этериарх-аколуф, по имени Вилк. Напоследок обернувшись в дверях, он поймал взгляд Федора, подмигнул ему, и вышел, щерясь своей волчьей ухмылкой. Память Федора совсем некстати вынесла из пучины беспамятства картину, как он с другими варангами, тащит пытавшегося помешать им Вилка и засовывает головой вниз, в пустую бочку... Федор виновато почесал затылок, вновь ощутив прилив раскаянья. Вилк был хороший мужик. Надо будет зайти, и лично извиниться перед ним. "И брошу пить! Совсем!" — Дал себе яростный зарок Феодор.
Двери за придворными захлопнулись.
— Пойдем с нами, воин, — пригласил император, и встав с трона направился к небольшой боковой двери. Федор, перетоптался босыми ногами, и пошел вослед.
* * *
Глава седьмая.
— ...Один меч предоставляют италийские попы. Один — персюки. И мы должны сделать то же самое. — император стоял, уперев руки в стол, на котором была раскатан карта.
Он, Федор, и члены ближнего совета находились в малых покоях, в восточной части дворца. Хотя говорил император, в основном, обращаясь к Феодору, остальные члены совета на всякий случай тоже кивали. Общий смысл Феодор пока улавливал.
— ...Дело это государственное. — Продолжал император. — Итак, — твоя задача. Сперва ты пересечешь средиземное Море, отправишься на остров Сицилию. Проберешься на половину острова занятую муслимами, отыщешь там старый храм, а в нем — древний меч. Дальше обратно, снова поплывешь по морю, доберешься до Антиохийского княжества, до города Валания. Там сейчас находится рыцарь, который хранит меч италийских святош. Дальше, пойдете вглубь земли от побережья, — палец императора прочертил линию по карте, и вот здесь, встретитесь с отрядом персов, который принесет их меч. Они будут ждать вас там, это тоже уже оговорено. Собрав все три меча вместе, вы все, во исполнение древнего договора — двинетесь еще дальше, до развалин древнего города Мари. И вот там...
— Что там? — Переспросил затянувшего паузу императора Федор. Лица придворных перекосило от такого нарушения этикета.
— Мы не знаем, — что там — признался император. — Узнать, что там — как раз и есть твоя задача. — Ипатий почесал нос. — Как видишь, задание сложное. Большая его часть, будет проходить на землях, занятых врагом. Поэтому полагаться придется больше на скрытность и ловкость, чем на силу. Кроме того, действовать придется в союзе с италийцами и персами. Дело это, выходит, политическое. Поэтому на тебя в данном вопросе ложиться поддержание чести всей Римской Империи. Разумеешь ли? Вопросы?
— Я, государь, не так чтоб очень политик... — Осторожно заметил Федор.
— Ничего, справишься. — Уверил император.
— Кто будет командовать отрядом? — По военной привычке сразу решил разобраться в субординации Федор.
— Ты конечно! — Ожег его взглядом Ипатий. — Ромейская держава главная в этом деле, остальные на подхвате, — так по древнему договору. Чтобы ни у кого из временных союзников не возникло вопросов, кому они подчиняются, — я даю тебе соответствующий титул. Считай, что с этой минуты, на время задания, ты переведен в отряд моих протекторов-доместиков...
У Федора аж перехватило дыханье. "Протекторы-доместики" тоже когда-то, в седую старину, начинались как один из отрядов охраны императора, откуда и происходило их название "защитники домашние". Но со временем, они превратились в особую скрытную службу личных порученцев императора, которые действовали от его имени по всей империи, а иногда и за её пределами. Это были длинные руки императора, для исполнения его воли на расстоянии... Карьера Федора, только что лежавшая в руинах, расправила крылья, и вознеслась к солнцу. Где-то там, за горизонтом, его отец наверно дольно улыбался
