Красный рассвет

Командир угостил меня папиросой и мы закурили и смотрели на далекие огоньки города. Из-за облаков выполз тонущий месяц и стало гораздо светлее. Каменистая терраса обратилась ровным серебристым полем, а внизу, под уступом проступили верхушки елок. А я-то думал там глубокая пропасть...

— Слушай, — спросил я, — я вот внимание обратил. Дрались мы вчера, сегодня. Крупные бои, много самолетов, в небе бардак. Все носятся как в жопу раненные. А у фашистов одно-два звена всегда наверх лезут. Постоянно. Может оно так все время, не знаю, но в этих двух боях я такое видел. Потом мне Денисов рассказывал, про Залесского. Вот так же, висела вверху группа, и всех наших, кто откололся или из боя выходил, атаковали.

— Хорошо, что заметил. Я над этим второй день думаю. Ишачок ведь по скороподъемности лучший, вот они и пытаются как-то это нивелировать, сгладить наше преимущество. Ничего, на каждую хитрую жопу есть хрен с резьбой. Придумаем чего-нибудь. Сегодня этот вопрос и подымем. Две головы хорошо, а двадцать лучше.

— Так может проще. Так же выделять пару звеньев, делать эшелонирование по высоте. И лупить их и сверху и снизу.

— Ералаш получится, — засмеялся Костя. — Как этим звеном управлять? К тому же, не забывай, что на всю Испанию сейчас семнадцать исправных 'Ишачков'. Если начнем их дробить, то драться некому будет.

— Почему сразу ералаш? — не согласился я. — Вот, кстати, если брать сегодняшний бой, то всего одно звено, изначально имеющее преимущество по высоте, могло сразу переломить его исход. Если оно будет свободно в выборе маневра и времени удара. Фашисты выделяют, им не ералаш, а нам ералаш? Можно непосредственно перед беем поднимать звено, по команде. Возможно, хватит одного меня с Семой.

— Сбивать понравилось? Это правильно. Первый сбитый, он хорошо подстегивает. Это как первый раз с женщиной, — командир развеселился. -Пока не попробуешь все сомневаться и переживать будешь. А твое предложение сегодня же обсудим.

Легкий порыв ветра загнал месяц в облака. Снова стало темно и далеко внизу вновь проступили сотни маленьких звездочек. Их перемигивание завораживало, и мы опять замолчали, разглядывая огоньки далекого и чужого города. Ветер обдал холодом, напомнил о зиме. Сосны внизу зазвенели, зашелестели иголками и к хвойному аромату добавился запах застарелого кострища.

— Жаль, сегодня рассвета не увидим, — неожиданно сказал Костя. — Здесь, в горах, красивейший рассвет. Я такой только на Кавказе видел. Хотя, наверное, там все же красивее. Ладно, пойдем. Будем нашу геройскую охрану поднимать. Пора собираться, нам еще на аэродром ехать...

Сегодня 23 февраля, день советской армии и военно-морского флота. Раньше этот праздник постоянно связывался с истерией обыкновенной, похожая регулярно наблюдалась накануне восьмого марта и, особенно, Нового года. Этот праздник у меня ассоциировался с привкусом натужных поздравлений, запахом подаренных лосьонов для бритья или гелей для душа.

Теперь отношение изменилось. Я сейчас сам стал военным, чувствовал себя именно военным и знал, что это именно мой праздник. Не всех мужчин, включая удачно откосивших, а также мальчиков и стариков, а именно мой. Он радовал, и на душе была именно праздничная атмосфера, какая бывает только накануне Нового года. Правда, праздновал я его своеобразно, сидя в кабине истребителя, но это временно. Вечером, я уже знал, будет праздничный стол, может даже, будут какие-либо приятные награждения. Вдруг, Родина решит порадовать своих защитников...

Смотрю, снова, несется Мамонов, пыхтит бедняга, старается. Может, стоит подсказать Косте мысль, чтобы протянул от штаба до стоянок телефонную линию. Все команды можно будет отдавать куда оперативнее, исключая 'передастов'. Вот только Леше тогда непросто придется, резко снизится перечень функциональных обязанностей. Глядишь, и летать начнет. Я, кстати, до сих пор не знаю, почему он все время дежурит. Надо будет расспросить Сему.

— Разведчик, — Мамонов от бега задыхался, — идет на Мадрид. Высота... две тысячи, курс... триста тридцать. Приказано ... вашему звену.

Я кивнул, одновременно застегивая поясной ремень. Авторстартер уже затарахтел мотором, шофер, наполовину выбравшись из кабины, смотрит на меня. В черных, словно маслины глазах меланхолия, на помятом лице желание продолжить сон.

— От винта! — и двигатель истребителя взревел своими семью сотнями лошадей. — Убрать колодки!

Ведомые на месте. Видимо техники все-таки подшаманили движок Бубликову, он заработал, вытянул 'Ишачок' в небо На его лице написано настороженное недоверие, словно он не верит своему мотору, ждет, что тот вот-вот откажет.

Летим с набором высоты. Я шарил глазами по небу, делал змейки, чтобы увидеть что творить спереди и сзади, но напрасно. Но все напрасно — в небе все словно вымерло, лишь утомил шею. На подходе к Гвадалахаре, далеко на сервере увидел самолет, он уходил на территорию мятежников. Мы опоздали.

Заложив вираж делаю несколько кругов. Внизу привычный уже, рыжий пейзаж. На крутом холме черная от старости, ветряная мельница, как бы не та самая, с которой воевал Дон-Кихот. Ниже, на склоне, коричневые крыши деревеньки. К северу от нее и прямо по вершине холма, через мельницу, ползут зигзаги траншей. Сверху хорошо виден бруствер, кое-где укрепленный мешками с землей, оборудованные пулеметные точки. Люди отсюда практически не видны, он растворяются на фоне траншеи, но наверняка они сейчас позадирали головы и смотрят вверх, любуются истребителями Республики.

Чуть дальше, метрах в четырехстах тянется очно такая же траншея, но бруствер ее повернут на юг. Это мятежники. Наше появление им как кость в горле, может они даже и стреляют, но с трехкилометровой высоты этого не видно.

Сделали седьмой круг. В небе никого, лишь частые серые облака, но они выше. Висеть здесь бессмысленно, мы напрасно жжем бензин и тратим и без того небогатый моторесурс. Нужно возвращаться, но лететь обратно просто так, мне претит. Хочется крови, хочется подраться. Так хочется, словно свербит. Очень необычное ощущение, раньше такого за мной не водилось. Память подсказывает, что это дедово наследие. Ему было в морду сунуть, что высморкаться.

Борясь с собой снова осматриваю небо, осматриваю вражеские позиции. В небе никого, пусто на земле вроде тоже никаких зениток не наблюдается, а вот метрах в двухстах за вражескими траншеями, позади разбитого сарайчика темнеет окоп, весьма похожий на минометную позицию.

Качнув крылом ведомым, стал снижаться. Расположен окоп неудобно. Лучше всего бить с севера, но солнце будет слепить в глаза. С юга, его прикрывают стенки сарая, с запада и востока не хочу — придется пролетать мимо траншей, и по нам оттуда будет стрелять все, что только может.

Выбрал Соломоново решение, атакуем с северо-востока, чтобы случись что, успеть перетянуть на свою территорию. Метров с семисот перевел истребитель в пологое пикирование, прибрал газу и загнал рыже-серый бруствер в перекрестие прицела. Пулеметы затрещали, выплюнув вихрь огненных струй, видимо оружейники напортачили, набив в ленту половину трассирующих. Окопчик и бруствер утонули в фонтанчиках попаданий, а из коробки сарая словно выбили белую пыль — часть попаданий пришлась в нее. Вывел метрах в двухстах, сразу добавил газу. Под крылом пронеслись черные изгибы траншеи, мигнул огонек пулеметной точки. Трасс было не видно, но стреляли в меня, пытались сбить.

Моментально разгорелось желание развернуться, наказать, залить траншеи свинцовым дождем. Пересилил не сразу, дедово наследство оказалось крепким. За нашими позициями становлюсь в разворот, снова, в который раз за сегодня обшариваю небо. Ведомые позади. Бубликов счастлив, скалится в восторженной улыбке. Сема настороженно вертит головой. А внизу, под нами восторг, и ликование. Наземные войска размахивают руками, подбрасываю вверх шапки. Наше представление пришлось им по душе. Я помахал им крыльями, потом, добавляя восторгов, крутанул пару бочек. Ведомые повторяют мой маневр и мы, довольные, берем курс на аэродром. Настроение превосходное, вот только немного ноет натруженная за день шея.

За стоянкой лежал разбитый 'Ишачок'. Смятый, загнутый рогом винт, разбитый капот, побитый фюзеляж. Консоль правого крыла отсутствует, торчат гнутые лонжероны. Второй побит чуть меньше, но фюзеляж закопчен и обожжен — самолет горел. Это машины Залесских и Т. Первый разбился здесь, на аэродроме, второй самолет привезли с места вынужденной посадки. Я обошел их обоих, обсмотрел, попинал фюзеляж. Их не стали ремонтировать, везти за завод, а бросили здесь, посчитав восстановление сложным или невозможным. Техники потихоньку растаскивали 'лишние' детали и самолеты выглядели уныло. Мне их было жаль. Этим 'Ишачкам' уже не подняться в небо, не сражаться с врагом. Их удел медленно гнить, отдавать нужные живым детали, а потом превратится в кусок металлолома. Я еще раз обошел машины, уже присматриваясь внимательно. Конечно, так сходу определить будет сложно, но будь тут инженер моего 'родного' отряда, будь тут мои отрядные техники, с черными, от въевшегося намертво масла, но все равно золотыми руками, то, я в этом практически был уверен, одну из них можно было бы оживить. Это, разумеется, было бы не просто. Но шанс, определенно имелся. А тут, при тотальной нехватке технического персонала из Союза, при жутчайшем дефиците запчастей, о их восстановлении нечего было и думать.

Казалось, что утром ничего не предвещало беды. С неба периодически срывался мокрый снег, то и дело сменяясь дождем, небо затянуло тучами. Вылетать по такой погоде было самоубийством, и Костя приказал летному составу отдыхать. В боеготовности осталось лишь дежурное звено и весь технический персонал. Если летчикам плохая погода это повод расслабиться, то им, наоборот, сегодня предстояло много работы по техобслуживанию и регламентному ремонту наших, порядком поистрепавшихся за четыре месяца, 'Ишачков'.

Летчики сразу потянулись в общежитие, а я немного задержался. Сидел над картой, запоминая район полетов, отмечая наиболее значимые ориентиры. Отметил цветом...

— Тащ лейтенант, вас Пумпур вызывает, — Мамонов ввалился в помещение, перевел дух и поспешил обратно. Вижу, Костя его основательно дрессирует.

Выйдя 'избушки', увидел стоящие рядом со штабом машины: черную 'Испано-Сюизу' генерала Пумпура и красный, поцарапанный 'Форд'. Рядом с ними толпились летчики, слышались радостные возгласы, смех. Я увидел два новых лица и в животе поселился неприятный холодок. К бабке не ходи, это вернувшиеся из госпиталя Акулин и Баранов. Вернулись в часть, на свои законные машины, а значит меня, скорее всего, из эскадрильи попросят.

Сдержанно поздоровавшись с летчиками (как же я их сейчас ненавидел), я зашел в светлое, теплое помещение штаба, отрапортовал.

— Присаживайтесь, — Пумпур улыбался чуточку виновато. Высокий, смуглый, в кожаном реглане, он здорово походил на аборигена. — Хотим с вами поговорить.

Костя молчал, с индифферентным видом изучая пейзаж за окном. В комнате на несколько секунд наступила гнетущая тишина. Никому комнате не хотелось начинать этот неприятный разговор, но и оставлять, как есть было нельзя.

— Возникла щекотливая ситуация, — Петр Иванович решил прервать затянувшееся, ставшее уже неловким молчание. — И я хочу прояснить ее со своей стороны, стороны командования. Можно, разумеется, обойтись приказом, мы люди военные. Но, сперва, хотелось бы пояснить позиции сторон.

Я уже понял, о чем полковник собирается говорить и мне оно не нравилось. Сейчас Пумпур будет меня уговаривать ехать в А и переучиваться там на И-15.

— Вы, товарищ Волков, прекрасный летчик, с громадной практикой эксплуатации истребителей И-16. Если мне не изменяет память, то вы один из первых строевых летчиков, которые освоили этот самолет и, разумеется, прекрасно им владеете. Что мастерски доказали вчера. Кстати, поздравляю!

Он энергично пожал руку! Мне оставалось лишь действовать по уставу!

— Служу Трудовому народу!

Я уже знал, о чем будет говорить Пумпур дальше. Он будет рассказывать об уже слетавшемся коллективе эскадрильи, про малое число боеготовых истребителей и большое количество летчиков. Будет упирать, на эскадрилью И-15, в которой, наоборот, мало летчиков, зато много самолетов, и тут же напомнить о моем богатом опыте и о легкости переобучения на 'Чатос'. Напомнит про Пузейкина с Зайцевым, что уже переучились и сейчас бьют фашистов и в хвост и гриву.

Все это было понятно даже ребенку. Проблема была в том, что летать на И-15 мне не хотелось категорически. Маневренный тихоход в моем понимании истребителем не являлся. Зато я, кажется, нашел выход.

— У меня другое предложение, — перебил я Петра Ивановича. — За стоянкой валяются два разбитых 'Ишака'. Если поможете, то берусь один из них восстановить до летного состояния и воевать на нем..

Пумпур поперхнулся на полуслове и замолк, зато Костя сразу расцвел. На его лице проявилось облегчение человека, только что успешно разрешившего противную проблему.

— Что нужно? — быстро спросил он. — Поможем, без разговоров.

Петр Иванович все думал, барабаня по столу пальцами и наморщив высокий лоб, отчего его заостренный нос стал казаться еще длиннее.

— Идея мне нравится, — наконец ответил полковник. — Вы уже сталкивались с подобным?

— Да, конечно. Мы в бригаде многие аварийные машины восстанавливали своими силами. Приходилось заниматься, так что руки в масле испачкать не боюсь, — я улыбнулся. — Но, разумеется, необходимы мастерские со станочным парком. И, само собой, помощь толкового инженера...

— Там проблемы, серьезные, — Пумпур все осторожничал. -Их не просто так тут бросили. Как ты себе это вообще представляешь?

— На одном центроплан целый. Есть шанс... хотя, повозиться, конечно, придется. С другой машины можно попробовать переставить крылья и хвост. Мотор проблема, номожет, где запасной найдется. Будем смотреть, будем искать.

Полковник снова задумался. Достал блокнот, полистал, вздохнул...

— Горе с вами, Делаем так... С инженером снова осматриваете самолеты, описываете, повреждения. Оставляете перечень потребных запчастей и готовите машины к транспортировке. Повезем к Барселоне, там авиационные заводы. Поэтому действуем так! Я поговорю с начальством, чтобы помогли с ремонтом. Товарищ Колесников, обеспечит автотранспортом и техниками. Не скупись, а то знаю я тебе. А, товарищ Волков, ты у нас ответственный за все, — добрая улыбка озарила его лицо. — Все. Времени мало, поэтому не спеши, но поторапливайся.

...Выехали через сутки, после обеда, маленькой колонной. Впереди, золотистая 'Испано-Сюиза', следом три грузовых 'Фиата'. В двух грузовиках разобранные, с расстыкованными крыльями, 'Ишачки', раскрепленные, примотанные веревками к кузовам намертво. В третьем крылья и жалкий мизер выбитых запчастей. А дефектная ведомость длинная и где я буду искать недостающее — одному Богу известно. В легковушке, за рулем Хосе, развалившись на заднем сиденье,дрыхнетЭнрико. Третий механик в замыкающем 'Фиате', сидит за баранкой. Остальные шоферы из охраны аэродрома, в ремонте малополезны. Больше Костя не дал, как я не просил. Понять его можно, у него толковых специалистов тоже не густо.