Приспособленец

Меня толкают под колеса как и многих рядом. У меня есть привычка, стараться садиться в первый вагон, возможно это меня и спасло. Есть понятие люди, и есть понятие толпа. Эти два понятия не пересекаются, по моему глубокому убеждению. Людей можно уговорить, переубедить воздействовать на них, воззвать к их совести. На толпу — воздействовать практически невозможно. И это не тот паренек с диким взглядом толкнул меня, меня толкнула толпа, где все по отдельности милые доверчивые люди.

Произошло все моментально, какие то доли секунды, мне нужно дольше рассказывать, чем это заняло времени. Поезд как раз въезжал на станцию, вернее в туннеле появился яркий свет, когда толпа позади меня заволновалась и выплеснулась, выдавив лишнее, как газировку из под крышки. Все неплохо, но в лишнее попал и я. Я почувствовал как меня толкают все ближе и ближе к краю. Вдоль перрона слышалась ругань, отдельные выкрики, но все торопились, такая скопившаяся пробка людей под землей, я свалился вниз, но даже не стал пробовать выбраться на перрон. Во первых некуда, люди сверху продолжали сыпаться, а во-вторых каким бы ты не был быстрым и тренированным, как бы медленно, как тебе кажется не двигался поезд, шансов, что ты успеешь выскочить — ноль. Я упал в проем между рельсами, как специально рассчитанный, чтобы поместится человеку и прикрыл голову руками. Мне очень хотелось посмотреть на девушку упавшую чуть впереди меня, но я решил, что свое здоровье дороже, тем более, что эта дурра тоже пыталась выползти. У нее был шанс просто убежать от поезда, отметка остановки первого вагона торчала чуть впереди её. Если бы ее не было, тоя скорее всего так бы и поступил. Поезд пронесся не останавливаясь, чувствуя над собо горячий ветер, с запахом стали и масла, я изо всех сил вжимался в пол и благодарил умершую впереди девицу. Если б не она, то я побежал бы вперед... додумывать было страшно и я постарался забыть об этом. На людей все это повлияло тоже достаточно сильно, все кто находился на станции выплеснулись наружу. Сколько то было затоптано, сколько то покалечено — меня это не касалось. Не торопясь я встал, машинально отряхивая с куртки кусочки ткани, мяса и капли крови. Стараясь не законтачиться на токоведущие части рельс, я прошел чуть вперед и по лесенке поднялся на перрон. Подсознательно я ожидал чего то подобного, по крайней мере я успел достаточно абстрагироваться, чтобы спокойнее встретить открывшееся мне зрелище.

Ну и работы уборщицам привалило, — машинально подумал я и порадовался, что все это достанется убирать не мне.

Перешагнул почти целого солидного дядечку, с портфелем, но без головы. Старательно обходя его по краю расплывшейся кровавой лужи. Скорей всего он пытался помочь подняться девушке, судя по её рукам в его руках, больше правда ничего не было. Я не стал присматриваться к оставшемуся мусору, тем более раздался гудок и из тоннеля выскочил еще один поезд.

Вряд ли соображая, что делаю, я поднял руку, голосуя как на шоссе. Толстый дядька в неопрятной форме машиниста, остановился около меня. Все ничего, но он умудрялся что-то жрать, смачно откусывая огромные куски от какого то бутерброда сделанного из целой булки. Открывается дверь, доносится милый женский голос из прошлого: "Станция ...", я захожу в не очень полный вагон, любопытнее пассажиры, прилипнув к стеклам шумно обсуждают увиденное завидев меня они все дружно замолкают, я криво улыбаюсь в ответ и наваливаюсь спиной на надпись "не прислоняться".

— Следующая станция..., — объявляет тот же голос и мы трогаемся. Хотя бы здесь. Я рассчитываю доехать без приключений, но видимо не судьба.

* * *

Комфортно устроившись один на большом диване. Вернее народу было достаточно, но со мной никто не хотел садиться, поэтому в скором времени я почувствовал себя бомжом, с которым брезгают садиться добропорядочные граждане. Видимо я немного прикемарил, поскольку не увидел начало пожара.

Проснулся я от дик их криков пожар. Люди носятся по вагону, пытаясь выбраться из душегубки. Вагон полон дыма но пламени пока не видать. Пожар в поезде метро это страшное дело. Кто-то открывает окна, кто-то просто вопит.

Я бью запаниковавшего юнца, который расталкивает всех и тянется к рычагу стоп крана. Вот этого делать не рекомендуется, он просто не представляет себе, что значит очутится посередине между станциями, куда пойдет огонь. А куда пойдет дым? Сейчас все делается из ядовитых синтетических материалов, которые просто отравят тебя, да и если все обойдется, то топать пешком в полной темноте до ближайшей станции — удовольствие не большое. А если с тобой женщины и дети. Нетушки, гораздо легче потерпеть пять минут, за которые поезд пролетит расстояние до следующей станции, и только уже там, организовано эвакуироваться.

Ну это я так думал, что организовано, на самом деле как обычно все разом ломанулись на выход, а поезд остался стоять на путях.

От трех вокзалов домой я пошел пешком, стараясь держаться стен домов и темных углов, на фоне которых меня поменьше видно. Пару раз я останавливался, пропуская достаточно большие группы людей, возбужденно переговаривающихся и направляющихся куда-то поздним вечером. Обычных пешеходов, а тем более женщин и детей на улицах не попадалось.

* * *

Домой я добрался часа к десяти, тихо шваркнул ботами у порога, стараясь никого не разбудить, и направился в ванную, где стянул с себя перепачканную кровью одежду. Включил колонку, вымылся, и замотанный полотенцем направился на кухню. Соорудив пару здоровенных бутербродов и налив кружку сладкого чая, я уставился в экран большого цветного советского телевизора, но уже с пультом ду, стоявшего здесь с незапамятных времен.

По телевизору крутили повторы новогодней ночи, старые смешные комедии и редко-редко новости. Такое ощущении, что вернулось старое доброе Советское время, только лебединого озера по телеку не хватает. Пробежавшись по этой жвачке и не зацепившись ни за что взглядом, я в последний момент успеваю снять палец с пульта. Выныривает президент, причем у меня такое ощущение, что идет повтор новогоднего обращения. Так же через э-э-э, так же уставившись профессионально честно подозрительным взглядом в верхний угол камеры, выступает САМ! Только смысл его речи далек от поздравлений, но заставляет меня снова схватиться за пульт и увеличит громкость до упора. Президент говорит о бедствии, которое постигло не только нас, а все страны мира. Он говорит, что наша великая страна успешно борется с пандемией и с уверенностью смотрит в будущее, которое уготовило для нашего народа великий путь и великую судьбу. Упоминает о многих сошедших с ума. Говорит о возможности ввода войск на улицы крупных городов, в частности Москвы. Говорит о необходимости соблюдать спокойствие. О полевых врачебных пунктах обследования людей, на предмет заболевания.

Профессионал! Сказано много, но конкретика только в мелочах. О причинах, способах заражения, вакцинации, успешных опытах борьбы — ничего конкретного.

Несмотря на то что перегруженный сегодняшними событиями мозг ничего не понял, я тщательно записал место сбора, еще какие-то необходимые вещи и отправился спать.

Глава третья.

Утром меня разбудил сосед. Он вежливо, но решительно молотился ко мне в двери. И скорей всего ногами.

— Слышь Влад, вчера по телеку обращение президента крутили, типа все на прививку, в пункты сбора и все-такое. Я собираюсь, а ты сам то пойдешь?

Я задумался. Если до этого вопроса у меня дополнительных мыслей в башке не возникало, то теперь любое действие предполагало многовариантность.

— Подожди немного, я хоть оденусь.

— Лады, я пока перекусить соображу.

Я натянул спортивные штаны и полез умываться. Одежда сваленная кучей в ванну, воняла.

— Видимо придется выкинуть, — мелькнула мысль, — отстирать такое невозможно. Да и не хочется. Больше по привычке, нежели по необходимости, почистил зубы и пошваркал бритвой по морде лица. Вышел из ванной и направился на кухню, где бренчал посудой алкаш. На столе был накрыт завтрак, в представлении соседа: бутылка Беленькой, кусок колбасы, сомнительного происхождения, банка морской капусты, полбуханки подчерствевшего порезанного на куски хлеба и сковорода жаренных с тушенкой макарон. Судя по всему он залез в мои пакеты, притащенные с прошлого культпохода в маркет и небрежно брошенные в углу.

Налив себе и мне рюмочку, сосед поднял и грустно сказал:

— Будем. — после чего лихо замахнул посудинку.

Немного отпив, я ехидно спросил:

— Что, действует? — кивая на бутылку.

— Неа, — так же грустно протянул он.

— А зачем же тогда достал? — заинтересованно спросил я.

— А как же по другому?! — искренне удивился он.

Ответ поставил меня в тупик. Я посмотрел на него, но уже не как на алкаша, а как на почти пожилого мужчину, который вряд ли ждет от жизни что-то нового и тем более хорошего, и которому водка, да сварливая жена — алкашка давала иллюзию цели в жизни и вдруг все: жена умерла, водка не действует. А сам он очутился в незнакомом пугающем мире от которого невозможно убежать в мир пьяных грез. Мне стало неудобно. Я начал энергичнее тыкать вилкой в макароны, пока Виктор Петрович (я с трудом вспомнил его имя отчество) разливал по второй.

Звонок в дверь, я отбрасываю жевания и застываю на половине жевка.

— Ты кого-нибудь ждешь? — тихо спросил я Петровича.

Тот отрицательно помотал головой. Я тихонько поднялся, взял дубинку и направился к двери.

— Кто?! — громко спросил я.

— День добрый, Влад! Это Вера Сергеевна.

— Какая еще Вера Сергеевна, — переспросил я. В коридоре показался Петрович, вооруженный старым мясным топориком с ручкой, обмотанной изолентой.

— Вера Сергеевна! Вы, Влад, мне еще любезно помогли вещи до квартиры дотащить.

Ффух. Это ж бабуля — шумахерша. Я загремел запорами, впуская еще одно действующее лицо. Петрович испарился на кухню.

— Проходите, раздевайтесь, — проговорил я, впуская бабулю, в заснеженном пальто, в прихожую.

Та привычным движение повесила верхнюю одежду на крючок и проговорила очень непринужденно:

— А вы знаете Влад, на улице начался такой снегопад.

— Проходите на кухню, чаю с нами попьете, — радушным тоном проговорил я.

Сообразив, что указываю дорогу с помощью дубинки, я смутился и быстро спрятал её за спину. Бабуля сделала вид, что ничего такого не заметила.

Мы прошли на кухню, где уже вовсю старался Петрович. Он достал чистую рюмочку и, видимо специально для бабули, чистую тарелку под макароны. Усевшись за стол бабуля пытливо оглядела нас, Петрович, спохватившись, плеснул её полстопочки, потом смутился и покраснел. Бабуля взяла стопку и сказала звучным голосом:

— Ну что ж. За знакомство! — и лихо опрокинула водочку в себя.

Мы торопливо повторили.

— Давайте знакомится. Меня зовут Вера Сергеевна, этого молодого человека, зовут Влад, а Вас? — обратилась она к Петровичу.

— Витёк, — робко пробормотал тот.

Потом мы не очень долго, но плодотворно поговорили, даже можно сказать, что заключили пакт о дружбе и взаимопомощи. И, кстати, это он нас переубедил тут же бежать в эвакопункты. В принципе все его мысли совпадали с моими, но более причесанные. Как ни странно, основным оппонентом у Сергея выступал Витёк:

— Ну ведь, это, как его... в правительстве то тоже не дураки сидят, — втолковывал он Сергею, — они же хучь и козлы, но все равно избранники наши, в смысле народные...

— Ну и много Вам, Виктор, эти избранники помогли в свое время? — перебивал его сергей.

— Витек смущался, но от своего не отступал6

— Ну тгда время такое было, а щас ведь вроде и жизнь налаживается и работягам продыхнуть можно, и народу послабление. Неужто у них совсем совести нет?

— Вот это Вы точно заметили, — подтвердил довольно кивающий Сергей, — ну вот объясните, зачем вы, лично вы. Собираетесь идти в место эвакуации? Что вам там, медом намазано?

Витек неопределенно пошевелил плечами:

— Ну так то оно так, — он все еще не решался открыть свои козыри. — по мне так там лучше должно быть.

— Чем лучше? — последовал уточняющий вопрос.

— Чем здесь, — тупой ответ, и наконец более менее связное объяснение:

— Я мыслю так, народ в этих эвакопунктах соберут, поселят, кормить на халяву будут, больничка опять, заболеть никому не дадут, — и такая мечтательность сквозила в его глазах, что чувствовалось, что либо он мечтал о таком, либо уже находился в подобном "санатории", что он и подтвердил, — я раз под программу красного креста попал, из алкашей нормальных людей делать, значит, пытались. Жрачка три раза в день, да не как собака на помойке, а за столом культурненько, как на нашем заводе в столовке было. По четыре человека за столиком, да за белой скатертью; а на столе! Соль с перцем, да кетчуп с май онезом.

Он так и произнес майонез раздельно, на два слова. Май онез.

— Хлеба на столе до отвала, на завтрак кашу давали и масло куском, да еще яйцо вареное. И какао. На обед суп, второе и салат. На ужин тоже по путевому, а по субботам — вскресеньям пироги... — он аж облизнулся и продолжил, — и главное делать ничего не надо.

— Вообще ничего? — переспросил его внимательно слушающий Сергей.

— Ну нет, конечно, — застенчиво повел плечами Палыч, — заставляли так по-минимуму. Особенно когда телевизионщики понаедут.

Тут Витек опять оживился:

— Прикинь, — уже по свойски обращаясь к изображению на мониторе как к живому человеку, — с утра в душ загонят, заставят вымыться с ног до головы, а потом в мастерские отведут, на станок ставят. я же фрезеровщиком был, — счел необходимым сделать пояснения Витек, — поставят в мастерской, в новом комбезе, в кепке, в очках модных, задание дадут, фигню какую-то сделать и айда, работай. А по мастерской киношников водят; комиссии, да все в костюмах. Потом речи на нашем фоне, все про новые достижения, да человеческие условия, да изменение социальных условий, да новый быт. А иногда. Подойдут заранее дня за три, дадут листочек с бумажкой и выучить заставят. И вот тебе вопросы с разных сторон кидают, а искренне отвечаешь. Им и невдомек, что вопросы то заранее засвечены. За это даже наличку на руки давали. У нас один был, Мишка-десантник, он по пьяному делу всегда из окна выпрыгивал, с четвертого этажа, так у него хорошо получалось смущение изображать. Спросят его како-нить вопрос сподковыркой, а он этак ножкой шаркнет в глаза искоса глянет и Хорош, стервец был. За это и пострадал — выдал он совершенно нелогичное заключение.

— А вас что, невыгоняли? Вы же тоже примелькиваетесь?

— Да нет, — простодушно заявил Витек, — нас не трогали. Мы ж в отличие от того же Мишки соображение имеем. Подалье от началсьтва, поближе к поварихе, — подмигнул он нам обоим. Если же на виду сверкаешь, то конечно премий больше, но и шишек гораздо больше валиться. Да и потом, нас всех повыгоняют, новых набирать будут, да пока те в понятия войдут. У нас ведь тоже были такие, которые ни ухом ни рылом. Так им станки включат, они и стоят около них, руками ничего не трогают. А такие как я в середнячках ходили, в передовики не рвались, но и в отстающих не числились. А новеньких набирать, смысл то им какой? Вдруг сопрут чего, а мы контингент известный, проверенный. Люди по два года там сидели, эх мне не повезло, всего ничего побыл.