Дейтрос-1. Не бойся, девочка!

— Ну не плачь, — она погладила Дану по руке, — будет легче скоро. Привыкнем. Не плачь.

— Я никогда не привыкну, — сдавленным голосом ответила Дана. Ивик попробовала по-другому:

— Твой отец — он ведь тоже был гэйном сначала?

Про отца Дана любила говорить. При посторонних — нет, никогда. А при подружках она часто о нём вспоминала.

— Угу.

— А ты хотела? Ты сама хотела в квенсен?

— Я не думала, что меня пошлют. Но когда послали, то да... я хотела.

Девочки молчали. Дана снова заплакала:

— Но я не могу...

Ивик как нельзя лучше понимала Дану. У неё тоже — и уже не первую неделю — было желание сказать кому-нибудь: "Больше не могу!"

Угрозы преподавателей в первый день никто не воспринял всерьёз, а между тем они оказались чистой правдой. Учёбы было невероятно много. Нереально много. Стонали не только слабаки вроде Ивик и Даны, стонали и сильные, тренированные ребята, Верт, например, или Скеро.

Ивик привыкла просыпаться с ощущением ужаса: ещё один день. И конца не предвидится! Вообще никогда. До воскресенья неимоверно далеко. Жить не хочется и невозможно. Но всё равно надо вставать, натягивать форму, и ещё, не дай Бог, впопыхах застегнёшься неправильно или забудешь что-нибудь... Весь этот утренний процесс казался невыносимой пыткой, Ивик во время подъёма думала только об одном: хорошо бы сейчас сломать ногу... или руку... или свалиться с температурой. Но болезни и травмы, которые преследовали её всю жизнь, как назло, куда-то исчезли.

Подъём — самый жуткий час. Потом становилось легче. Жизнь казалась уже переносимой, до воскресенья не так уж много осталось, появлялись маленькие радости — булочка вместо чёрного хлеба на завтрак, яблоко на десерт, конфета, которой тебя угостили из домашней посылки, короткие паузы между занятиями, когда можно хоть урывками отдохнуть и побыть собой.

День квиссанов начинался с зарядки — гимнастика во дворе, полчаса быстрого бега вдоль озера, купание, а когда выпал первый снег, вместо купания ввели помывку холодной водой из множества кранов в общей девчоночьей душевой. Затем следовали общая молитва, построение, завтрак — и начинались занятия. В первой половине дня изучали дисциплины первого блока, общеобразовательные, и четвёртого. Из четвёртого проходили пока основные виды личного оружия для Тверди: лёгкий автомат "Клосс" с подствольным гранатомётом и автоматический пистолет "Дефф". Стреляли в тире и на полигоне, тренировались надевать противогазы и защитные костюмы и действовать в них, проводить экспресс-анализ на заражённой местности... До обеда было три сдвоенных занятия, после обеда — небольшой, получасовой перерыв, затем самоподготовка, в самом конце — третий блок, тактика. А между самоподготовкой и тактикой — главное мучение дня, занятия по трайну, рукопашному бою. Или наоборот, сначала тактика, затем трайн, а перед ужином самоподготовка. Трайн длился по три часа ежедневно. Ивик и Дана до квенсена никогда не занимались борьбой, впрочем, и большая часть сена — тоже. Вот у Скеро уже имелся первый разряд, и трайн для неё никакой сложности не представлял, она спарринговала на равных с мальчишками и нередко их укладывала. Ашен тоже прилично владела рукопашным боем, она обмолвилась, что дома у них частенько родители тренировали детей, это было как игра, но отец показал ей немало полезных приёмов. Зато те, кто не занимался никогда, теперь страдали. Преподаватель трайна, хет иль Дрей, в глазах Ивик был садистом и негодяем, слабых он высмеивал и заставлял без конца то отжиматься, то приседать, то ещё что похуже. А куда денешься? Приходилось выполнять. После этих тренировок нестерпимо ныли мышцы, болели синяки, набитые во время отработки блоков. Вообще болело всё и всегда, это было уже привычное, нормальное состояние.

Ивик и Дана были в тоорсене в числе слабейших, они никак не могли предположить, что их возьмут в армию. Они не готовились к этому, не интересовались военным делом. Утешало то, что в квенсене таких, как они, было большинство. Те, у кого была подготовка, Верт, Скеро или Ашен, — исключение. Выходило, что в квенсен брали почему-то самых слабеньких и неприспособленных ребят.

Ивик ненавидела тренировки. Но что было делать? Не ехать же, в самом деле, назад, к маме. И уже сейчас, через полтора месяца, она чувствовала, что хоть легче и не становится, но занятия эти не бессмысленны — мышцы делались явственно крепче и сильнее. Впрочем, с ударами и блоками у неё пока было плачевно.

Лишь после ужина им отводился час личного времени. Всего час! Ивик иногда проводила его с подругами, иногда убегала куда-нибудь, только бы остаться в одиночестве. Она не могла выносить постоянного присутствия вокруг других людей. Побыть одной — всё равно где, всё равно как. К счастью, в квенсене было много укромных уголков, да и пустые кабинеты в тренте и учёбке не запирались. Не только Ивик любила уединяться.

Но и этот час нередко бывал испорчен — потому что на самоподготовке, слишком короткой, Ивик не успевала выучить дарайские слова или дорешать задачи, и приходилось навёрстывать несделанное вечером.

Ещё отдых им полагался в воскресенье, после церкви. И в субботу учились лишь в первой половине дня, до обеда — правда, тренировка по трайну тоже была. Если бы не эти полтора свободных дня, Ивик давно сошла бы с ума. Всю семидневку только и ждёшь — ещё три дня потерпеть... ещё два дня... и вот они уже, выходные!

Ивик никогда раньше не представляла, что человек может учить СТОЛЬКО. На первом занятии по дарайскому языку преподаватель объяснил им грамматическую тему, разобрали примеры — а затем он задал целую страницу упражнений по грамматике и велел выучить к послезавтрашнему дню семьдесят слов! Два длиннющих столбца. Сен тихо, но явственно завыл.

— Это ж невозможно, — за всех высказалась Скеро. Преподаватель пожал плечами:

— Почему невозможно? Все учат.

И вышел, оставив их осознавать страшную действительность — за два дня и правда придётся запомнить семьдесят новых слов чужого языка. А на следующем занятии, на химии, хета задала им полный разворот формул и задач. Еженедельно по каждому из предметов проводились зачёты, кто-то не успевал их сдать, накапливались хвосты. У Даны их уже было пять или шесть. Ивик до отличницы было далеко, но она как-то успевала сдавать зачёты более или менее вовремя. Лучшей ученицей стала Скеро. Она вообще была первой во всём. И в спорте, и в учёбе. Скеро была и способной и трудолюбивой, мощное честолюбие не позволяло ей проигрывать и получать плохие отметки — никогда. Она выделялась из всего сена: остальные плелись кое-как, а она успевала всё.

Ивик, Ашен и Дана попали в середнячки. Но это их мало волновало. Да вообще никого не волновали отметки, успеваемость, тут лишь бы хоть как-то удержаться. У Нэша накопились несданные зачёты, его уже к хессину иль Рою вызывали. Говорили, что те, кто не сможет к концу года сдать все зачёты, останутся на второй год.

— Слушай, а давай с иль Шароном поговорим? — предложила Ашен. Дана молчала. В чёрных глазах блестели жемчужинки слёз.

— Давай правда, а? — принялась уговаривать её Ашен. — Он для этого здесь и сидит, чтобы решать всякие душевные проблемы.

— Можно и Меро сказать, — заметила Ивик.

— Да ну, Меро ещё под арест отправит, — возразила Ашен, — надо к психологу. Он же не имеет права наказывать. Поговорит, и всё.

— Меро не отправит, — не согласилась Ивик и подумала: почему, собственно? Она безотчётно доверяла куратору сена... а на самом деле всякое может быть, мало ли!

С психологом квенсена ещё никто из них не сталкивался, но Ашен права, пожалуй, — лучше к нему.

— Так ты хочешь остаться? — спросила Ивик. Дана шмыгнула носом.

— Хочу... наверное... не знаю.

В квенсен направляют не по желанию — по выбору комиссии. Но кто же откажется от подобного шанса? Такая честь, такой повод для гордости! Ивик вздохнула. По секрету говоря, Дана права — тяжело настолько, что какая уж там честь и гордость. Если это такой ценой... не надо. Сама Ивик не хотела бросать квенсен, но лишь потому, что с боем вытребовала себе право в нём учиться и теперь было невыносимо стыдно вернуться...

— Тогда пойдём, — решила Ашен, — надо же что-то делать, Дан. Не сидеть же так! Хочешь, я сбегаю договорюсь с Шароном?

Психолог был на месте и сразу же согласился принять Дану. Ивик поняла, что с уроками на завтра ничего не получится, в комнату самоподготовки она сегодня уже не попадёт. Они с Ашен примостились в "уголке отдыха" неподалёку от кабинета психолога. Ивик с наслаждением развалилась на мягком диванчике, созерцая аквариумных рыбок в мерцающем свете, среди подводных растений и гротов.

Подумать только, ещё недавно ей казалось, что в тоорсене перегружают учёбой. Нет, там тоже было по три пары ежедневно, и домашка, и внеклассные занятия. И общественная работа. И всё-таки можно было хоть каждый день вот так сидеть где-нибудь... или вылезти через дыру в заборе и уйти гулять в лес. Играть. Ивик вдруг обнаружила, что не помнит, когда последний раз во что-то играла. Да ей и не хочется.

Наверное, детство кончилось. Вот, оказывается, как это бывает.

— Смотри, какой клоун, — показала Ашен.

— Эта рыбка, что ли? Сине-жёлтая?

— Ага... классный аквариум, между прочим. Морской...

Круглая яркая рыбка скользнула между розовыми складками кораллов.

— Ты ещё и знаешь, как они называются...

— У меня подруга увлекалась, у неё был аквариум в школьном биоцентре. Сейчас она в академии, на биолога учится, аслен...

Лучше бы и меня сразу отправили в академию, подумала Ивик. Здесь всё равно я рано или поздно сломаюсь, примерно как Дана. Её снова охватил страх, всплыли мамины пророчества... Почему она решила, что сможет быть гэйной? Если уже сейчас, во время учёбы, так тяжело? И ничего не получается.

Взгляд Ивик упал на портреты, которые галереей тянулись вдоль этажа. До самого Зала Славы. В Зале находились портреты и памятные стенды погибших квиссанов и выпускников квенсена. Места там не хватало, старые портреты перевесили в коридор. На уроках военной истории первокурсников уже несколько раз водили в Зал Славы и сюда. Рассказывали. Ивик запомнила некоторых героев. Прямо перед ней висел портрет Шела иль Вана, он давно уже погиб, ещё до Нового Дейтроса, но был выпускником Мари-Арс, у квенсена была долгая история. Парень лет двадцати, волосы полностью сбриты, лысые виски под беретом, тёмные глаза поблёскивают, смотрят прямо. Шел иль Ван остался в Медиане прикрывать отступление товарищей, один против нескольких десятков дарайцев. Ивик перевела глаза на следующий портрет. Лица она не узнала, но имя было подписано крупными буквами — Лен иль Аррос, и от этого имени её передёрнуло, она хорошо помнила его историю. Тоже очень старую, десятилетней давности. Лен был квиссаном, четверокурсником. Попал в дарайский плен в Килне. Несколько дней выдерживал пытки. Его мёртвое обезображенное тело нашли распятым на бревенчатой стене килнианской хижины, руки и ноги были прибиты гвоздями. Ивик помнила, как подобные истории рассказывали в тоорсене, тогда это вдохновляло, волновало, звучало красиво... и совершенно не касалось их обыденной жизни. Теперь всё воспринималось иначе. Этот Лен тоже когда-то зубрил тактику, математику и химию... преодолевал полосу препятствий... по утреннему холоду, зевая и ёжась, выползал на построение...

Ещё один портрет. Молодая женщина. Инья иль Риго. В одиночку удерживала укрепление на Тверди, в Килне. Не в Медиане, где один гэйн стоит двадцати дарайцев, — на Тверди. Продержалась два дня, до прихода своих. И даже выжила тогда — погибла позже, в другом бою.

Полоса портретов тянулась до самого конца коридора. Ивик проследила её глазами. Посмотрела на Ашен.

Вот Ашен — она правильно попала сюда. Наверняка. Её родители — герои. И сама она такая же. Спокойная, сильная, уверенная в себе. Она сможет.

— Ты чего, Ивик?

— Знаешь что? — Ивик говорила с трудом. — Мы ведь не вытянем всё это. Не знаю, как Дана, — но я не смогу.

— Ну ты ещё давай! — недовольно буркнула Ашен. — Одной идиотки мне мало...

— Понимаешь, — Ивик мотнула головой в сторону портретов, — они все — герои. И вы. Настоящие. А я...

Она умолкла. Комок подкатил к горлу, слова не шли.

Это ведь воображать легко. Думать — вот я, мол, смогу. Вот я бы тоже... да. В воображении она много раз прыгала с проклятого моста. Подходила к краю. Садилась. И, не глядя вниз, на бушующий поток, соскальзывала в пустоту.

А когда на самом деле там сидишь, на холодных и склизких досках, и пальцы судорожно сжимают цепочку — ничего сделать невозможно, просто ничего. Ноги немеют, мышцы отказываются слушаться. Вот так и здесь. Представлять-то легко. С мамой спорить — мол, справлюсь, мол, подумаешь. А на самом деле? Она уже еле тянет, а ведь это только начало...

— Да-да, — сказала Ашен, — конечно же, а ты не герой. Штаны с дырой.

— Вы сильные...

Сейчас Ивик как никогда отчётливо поняла: что сделали эти ребята, глядящие с портретов, — того ей ни в жизнь не совершить. Это выше её воли и желаний. Есть вещи просто физически невозможные.

А тогда зачем она здесь?

Она не Дана, конечно, подготовку она как-нибудь да выдержит. Предположим, чему-то научится. Но ведь когда придётся воевать по-настоящему — наверняка будет ещё тяжелее. И огромная ответственность. И что тогда? Всё кончится просто ужасно — она подведёт всех, и это будет такой позор... лучше, гораздо лучше было бы ей стать простой медар или аслен, лечить людей или изучать бактерии под микроскопом.

Может, прямо сейчас и сдаться? Наверняка ей пойдут навстречу. Сходить к хессину иль Рою, признаться...

— Прекрати, — Ашен сжала её локоть, — хватит чушь нести. Сильных нет. Нет сильных, понимаешь?

— Ну да... Скажешь тоже.

— Это моя мама говорит, — спокойно парировала Ашен.

Ивик примолкла. Кейта иль Дор?

— Она нам всегда объясняла, что сильный человек — это тот, о слабости которого знает только он сам.

— Но я не могу, — Ивик заплакала. — Понимаешь, вот Дана устала... а я не то что устала. Я просто про себя знаю, что не смогу. Я всегда была... я не такая, как все, понимаешь? Я хуже всех. Трусливая. Никчёмная. У меня всё из рук валится.

Мама была права, с ужасом и раскаянием думала Ивик, права, а я ей не верила.

— Я не то что обычная — я хуже других. И если я сейчас не уйду, потом дело кончится плохо. Всё это всплывёт. Все увидят, какая я...

Она говорила и говорила. Плакала, хлюпала носом и вспоминала всю свою жизнь, с самой первой школьной ступени, с марсена, — как она всегда отличалась от других, причём именно в худшую сторону, как ничего у неё не получалось, как она всех подводила... Ашен смотрела на неё с жалостью и ещё каким-то непонятным выражением. Наконец Ивик замолчала, всхлипывая. У Ашен и для неё нашёлся платок.

— Спасибо, — пробормотала Ивик, вытирая нос.