Вселенная, которую потерял Бог

— Слушай, Жорж, а я, кажется, знаю, что делать.

— Ну, и что? — он повернул ко мне свою физиономию, на которой внимательный наблюдатель заметил бы легкий проблеск заинтересованности. Волосы у него на голове, обработанные ветровым феном, торчали как у панка — строго вертикально к земной поверхности.

— Эта чертова машина питается энергией из Космоса. А ее, как известно, вагон и маленькая тележка, и ехать на ней мы будем, поэтому, до скончания времени, пока не наступит конец света. И встретим мы его, мой дорогой друг, в пути. Кстати, тебе никогда не приходилось встречать конец света в дороге?

— Не а, не приходилось. — ответил Жорж после некоторых раздумий — О! — вдруг издал он радостное восклицание.

— Федор, а ну скажи мне кодовую фразу, которой ты заставил двигаться эту рухлядь, — он указал пальцем на вполне еще пригодное для эксплуатации средство передвижения славных воинов из племени Бахурей.

— Урукхай. — медленно проговорил я. Какая-то шальная мысль-искорка пробежала по извилинам мозга, но к сожалению не нашла там себе достойного места.

— А если... — он понизил голос, чуть ли не до шепота и прошипел мне в ухо, — ...а если скомандовать Хайурук?

Целый рой искорок на этот раз пронеслись в моей голове, и, кажется, некоторым там из них понравилось. А что если? Молодец Жорж! Если выгорит я его расцелую.

-Умница, Жорж, — ответил я. — Оказывается, ты еще на что-то способен.

— Ну-ну, не перехвали. Ну, так что, попробуем?

— А как же Майкл? — я кивнул в сторону угрюмо маячившей невдалеке фигуре нашего друга.

— А что ему будет? Повернул же он тогда за нами, и сейчас, я уверен, его агрегат среагирует на остановку, да и преждевременно еще волноваться, может ничего еще не получится.

— Ладно, уговорил, держись покрепче, сейчас узнаем, умеет ли эта штуковина тормозить.

Тормозить местный аналог лошади умел просто превосходно. Я бы даже сказал — восхитительно! Как только до его стоящих торчком поросячьих ушей донесся клич "Хайурук", система торможения сработала мгновенно, заблокировав движение всех шести конечностей. Подымая густую пыль и вспарывая грунт острыми когтями куриных лап, страхауз заставил нас с Жоржем до боли в пальцах удерживаться за все неровности и уступы на его просторной спине и не менее обширных боках, дабы не продолжить самостоятельное движение, оставив страхауза в гордом одиночестве. Через несколько секунд вся эта конструкция, включая, в том числе и нас с Жоржем, оставив за собой целую гору оседающей пыли, с шумом остановилась. Стало непривычно тихо. Привыкнув, в течение дня, к шуму, издаваемому встречным потоком воздуха, барабанные перепонки утратили способность воспринимать все звуки, которые по децибелам уступали ему. Поэтому пустыня, в этот момент, для нас была наполнена беспросветным молчанием. Глаза радостно взирали на ставший вдруг неподвижным ландшафт, словно бы они только что впервые узнали о том, что во Вселенной есть неподвижные объекты, на которых можно остановить взгляд и даже различить некоторые мелкие детали. Мы с Жоржем радостно переглянулись и пожали друг другу руки. Все-таки удалось, сработало! Второй день путешествия окончился удачно.

Но данное утверждение, дорогой мой читатель, относилось только к нам с Жоржем, и никоим образом не касалось нашего третьего товарища. По всей видимости, Майкл еще не собирался останавливаться на привал, а был склонен еще, некоторое время попутешествовать. К тому же его, вне всяких сомнений, задел тот факт, что мы приняли решение остановиться на ночлег, не посоветовавшись с ним, тем самым, не признавая его права активно участвовать в общественной жизни нашего коллектива. Поэтому, когда страхауз, на котором ехал Майкл, с зеркальной точностью повторил все манипуляции своего собрата и в конечном счете остановился, Майкл еще некоторое время продолжал перемещаться в пространстве, только уже самостоятельно.

Пролетев над нашими головами, словно пикирующий бомбардировщик, он совершил посадку где-то в сгустившихся сумерках. Отчетливо услышав отчаянные крики и некоторые, обычно неупотребляемые в литературе выражения, мы с Жоржем пришли к выводу, что это произошло относительно недалеко. С большим трудом, слезая на землю и еле двигая закостенелыми конечностями, я подумал, что местному ландшафту в какой-то степени повезло. Не каждый день над ним летают субъекты неизвестного происхождения, оглашая окрестности чарующими звуками русского народного фольклора.

— Все-таки Майкл — тщеславный человек и самый настоящий выскочка, — прокомментировал Жорж достойную книги Гиннеса попытку Майкла освоить своими силами воздушное пространство, став, таким образом, первым в мире летающим человеком, выполняя комплекс приседаний.

— На каких неопровержимых фактах основано твое столь серьезное обвинение? — Приняв упор лежа, я отжимался, желая восстановить кровообращение и согреться.

Страхаузы, как ни в чем не бывало, словно и не было изнуряющей гонки длинной в день, увлеченно пощипывали чахлую траву и, похрюкивая от удовольствия, пощелкивали своими грозными хвостами. Я вдруг осознал, что эти животные начинали мне нравиться все больше и больше.

-Да, как бы тебе сказать, — закончив приседания, Жорж принялся интенсивно размахивать руками, — все у него не как у людей. Вечно он хочет повыпендриваться, показать мол, я не я! Вот какой я весь неординарный, загадочный и неожиданный. Вы от меня ждали вот этого? Ну, так получите нечто совершенно противоположное. И вот, пожалуйста, конкретный пример. Что он, не мог как нормальный человек, как все порядочные люди, и в том числе мы, степенно остановиться, не спеша и с достоинством слезть с лошади..., тьфу! со страхауза и присоединиться к нашей компании, дабы мы втроем наслаждаясь чудесным вечером, смогли обсудить план дальнейших действий.

Жорж перестал, наконец, молотить руками ни в чем неповинный вечерний воздух и, шумно вздохнув, уселся на землю.

— Ты прав, Жорж, Господь Бог свидетель — ты прав. Ты прав, Жорж, как моя правая рука, которая всегда справа. Не отойду далеко от истины, если скажу, что я тоже стал замечать за Майклом некоторые странности и наклонности к необоснованному возвеличиванию своей личности.

Я подошел к страхаузу и отвязал от седла уже полегчавший бурдюк с водой. Пить не хотелось, но желудок сводило голодной судорогой, быть может, глоток воды хоть чем-то поможет ему, принесет временное облегчение и надежду на радостные и веселые времена, когда сверху в него будет падать не только жидкое соединение водорода с кислородом, но и продукты более питательные и калорийные.

В этот миг из сгустившихся сумерек тусклым и кошмарным привидением материализовался Майкл. Глядя на него, у меня тут же сложилось впечатление, что он прибыл к нам с дружеским визитом из соседнего с нами загробного мира для обмена опытом и подписания взаимовыгодного договора о дружбе и сотрудничестве между нашими мирами. Подойдя ко мне, он выхватил у меня из рук бурдюк и с жадностью принялся поглощать его содержимое.

Вид он имел, конечно, неподражаемый, и, я даже бы сказал несколько вызывающий. Майкл и раньше не обладал особой статью и интеллигентной внешностью, а сейчас, учитывая все последние события, он вообще походил на один из самых страшных персонажей голливудских фильмов ужасов. Одежда, состоящая из потертых джинсов и клетчатой фланелевой рубахи, всегда застегнутой только на нижние пуговицы, безвозвратно утратив былую славу, чистоту и элегантность, грязными лохмотьями свисала с его исцарапанного тела. Густые волосы на груди, обычно весело закручивающие в замысловатые кренделя и блестящие черным отливом, теперь напоминали свалку мусора. При взгляде на лицо в исчезающем свете наступающей ночи неизбежно возникала уверенность в том, что им пытались распахать местные целинные земли для засевания с/х культурами, и в чем, надо сказать, весьма преуспели, ибо лицо его выглядело потерто и изношено. А жидкие, слегка вьющиеся волосы, произрастающие на верхней части черепа, имели вид чахлой, отравленной чрезмерным внесением пестицидов пустынной растительности, не видевшей дождя, по крайней мере, уже лет двести.

— Ну, что, Гагарин, налетался? — Спросил Жорж, когда Майкл опустил бурдюк и перевел дух, вытирая остатками рукава рубашки рот. — Не сочти за трудность, поделись-ка с нами испытанными ощущениями свободного полета, когда ты, не стесненный никакими рукотворными неуклюжими механизмами, гордо паришь в воздушном океане, находясь во власти головокружительного и неподдельного восторга и, конечно же, ликующего торжества победы над силой гравитации.

Проигнорировав вопрос, "летчик-испытатель" молча развалился на ближайшем пятачке растительности, подложил руки под голову и невозмутимо уставился в ночное небо.

— Не трогай его, Жорж, он думает и размышляет сейчас над проектом своей книги.

— Над книгой!? — удивленно воскликнул Жорж.

— Да, над книгой! — торжественно сказал я. — Когда вся эта чертовщина уляжется, и мы вернемся к себе на историческую родину, Майкл, в свободное от работы время напишет мировой бестселлер, осчастливив, тем самым, все человечество. А называться она будет примерно так: "Практическое руководство по свободному воздухоплаванию".

— Или "Записки пикирующего бомбардировщика", — с готовностью поддержал меня Жорж.

— Да-да, или на худой конец "Лебединая песня падающей звезды". Ну, как Майкл, названия подойдут?

Будущий писатель продолжал невозмутимо всматриваться в мрачный небосвод, словно бы где-то в его бездонных глубинах невидимая нам муза вдохновения любезно нашептывала ему строки будущего гениального произведения.

Привязав бурдюк на место, я уселся рядом с Жоржем.

— Есть очень хочется, — печально вздохнул Жорж.

— И не говори, Жорж. Не могу я спать на голодный желудок, кажется, дай мне возможность, я сейчас бы столько съел, что хватило бы целому городу на три неурожайных года.

— Э-э-э..., слабоват ты стал, дружище, в последнее время. Вот если бы мне сейчас представился случай покушать вволю, то после моего ужина по всей России начался бы страшный голод.

Несколько минут длилось молчание.

— Если честно, то мне до сих пор все это кажется кошмарным сном, и стоит только закукарекать утреннему петуху как он исчезнет и все вернется на круги своя. Я у себя дома, ты у себя, а Майкл, как обычно, где-нибудь на природе под забором. То, что с нами происходит, отдает чем-то нереальным, ненастоящим. Не могу я в это поверить. — Я взял горсть песка и пропустил его сквозь пальцы. — Хм, песок, как песок, вроде бы настоящий, и трава как будто бы тоже, тьфу! Кажется слишком. — Я выплюнул кусок стебелька, он оказался на вкус чрезвычайно горьким. Жорж, а ты не мираж?

— Не знаю, не знаю. Но лучшее для меня доказательство реальности происходящего — это мой живот. — Он с нежность погладил его. — А он в данный момент, как никогда раньше, пуст, словно голова Майкла, и всячески мне об этом напоминает, разрази его гром! И насколько я знаю во снах, обычно есть не хочется, следовательно, это не мираж. О тебе же не могу сказать ничего определенного, вид у тебя слишком глупый. Такое же точно лицо было у привидения моей троюродной бабушки, умершей в дни своей молодости в припадке буйного умопомешательства.

Скосив глаза на Майкла еле различимого в ночной темноте, я после недолгого раздумья сказал.

— Но как бы нам не было плохо, мой дорогой Жорж, ни на минуту не нужно забывать, что Майклу втройне хуже. Ему не только нестерпимо хочется заморить червячка, но еще во много раз сильнее хочется опрокинуть стаканчик другой для повышения жизненного тонуса, который, практически у него приблизился к нулевой отметке. Вот поэтому он такой хмурый и неразговорчивый, и даже удачный полет в низших слоях атмосферы его не развеселил.

— Майкл, — Жорж положил руку ему на плечо, — выпить, наверное, ох как хочется? Червяк твой, поди, совсем извелся, а может, и издох уже?

Как-то однажды, отдыхая после трудового дня и потихоньку потягивая холодное пиво (в то время Жорж завел роман с одной пассией из пиворазливочного цеха) мы с Жоржем завели разговор о причине сильного пристрастия Майкла ко всему спиртному. После продолжительной дискуссии и тщательного анализа всей имеющийся у нас информации мы пришли к заключению или, если хотите, диагнозу о том, что в желудке у нашего друга завелся алкогольный червь, со всеми отсюда вытекающими последствиями. Червь этот питался исключительно жидкостями, содержащими в своем составе алкоголь, принуждая бедного и больного Майкла всеми правдами и неправдами, всеми возможными путями и средствами добывать для своей ненасытной утробы спиртное. То есть Майкл, в сущности, был абсолютно не виноват, когда по несколько раз в день лакал хмельное зелье, а затем валялся где-нибудь на природе, уткнувшись носом в панующую молоком грудь матери Земли. И зря его ругала семья, попрекали близкие и друзья, ставила на вил и выносила многочисленные порицания захмыреновская общественность, бедный Майкл был совсем не причем. Единственным виновником всех происходящих с Майклом бед являлся червь-паразит, незаконно основавший себе резиденцию внутри его желудка. Обманным путем, захватив власть, он нагло диктовал свою волю, подавляя и подчиняя себе поведение, желания, стремления и весь жизненный уклад, и распорядок человека, отвлекая его от истинной цели, поставленной перед ним Господом Богом.

День ото дня, близкий родственник зеленого змея рос, жирея "прямо на глазах", и требовал все большее и большее количество алкоголя. И если вдруг по каким-то причинам запаздывала очередная доза, то он устраивал такой бедлам и тартарарам, нарушая нормальное функционирование всего организма, что измученному Майклу приходилось в экстренном порядке удовлетворять выдвинутые требования, поднося дрожащими руками ко рту стакан, наполненный водкой. В таких случаях Майкл говорил, что у него горят трубы.

Тем не менее, когда мы предложили ему обратиться к врачу и хирургическим путем удались обнаглевшего эксплуататора и угнетателя, таким образом, обретя свободу и независимость, Майкл категорически отказался, заявив, что он как-то уже к нему привык, привязался и, расставшись с ним, он, тем самым, потеряет некоторую, и может быть самую важную часть самого себя. То есть, уточнил он, произойдет распад личности, разрушится его самобытная и целостная индивидуальность, и он станет совершенно другим человеком, не таким, каким мы его привыкли воспринимать и оценивать. А учитывая его чувства к нам, он не может допустить, чтобы мы с Жоржем хотя бы на миг расстроились и опечалились. И вообще, может быть эта поселившаяся в его желудке гадина оказалась там далеко не случайно, а ниспослана Всевышним в наказание за грехи, допущенные в прошлой жизни. И его долг искупить это наказание до последней капли, и пусть ему станет плохо, но волю Бога он не нарушит!

— Смотрите, здесь оказывается есть звезды, — нарушил молчание Майкл.

Мы с Жоржем подняли головы, прямо над нами образовался большой разрыв в сплошной, покрывающей весь небосвод облачности, и сквозь него, словно в сруб гигантского колодца заглядывали мерцающие точки далеких, но почему-то таких родных звезд. По телу разлилось приятное тепло и умиротворение. В призрачном свете, упавшем от звезд, я увидел, что Жорж улыбается. Оказывается, все не так уж и плохо, мы не одни в этой бесконечной пустыне, неприветливой и практически безжизненной. Там далеко-далеко, за многие сотни и тысячи световых лет, в холодной пустоте космического пространства, так же как и мы странствовали некие загадочные объекты, прозванные людьми звездами. Им тоже, наверное, было очень тяжело осознавать беспредельный ужас своего одиночества. И может быть сейчас, неведомым образом преодолевая кошмарные для людского сознания расстояния, они внезапно ощутили присутствие родственных душ и бурный прилив положительных эмоций, охвативших нас, когда, подняв глаза к небу, мы увидели их в бездонной пропасти Космоса. Будто маленькие кусочки органической материи, в которых едва-едва, теплится жизнь, и исполинские шарообразные сгустки энергии вдруг, не сговариваясь, одновременно вышли в Единое Энергоинформационное Поле Вселенной и, срезонировав на одной частоте, зазвучали в унисон извечной песней великого единства жизни.