Спуская псов войны - роман завершен

Он достал из кармана маленькую колбочку и вылил ее содержимое в свою бутылку.

— А это что? — осторожно поинтересовался Леонид, распаковывая небольшой тюбик, чтобы закусить выпитое.

— Психоделик. Полезнейшая вещь. Делает твои горести не такими печальными. Если передозировать — мать начнет смеяться на похоронах своего ребенка.

— Эк тебя пробило на откровенность от выпивки...

Касс закашлялся своим странным смехом:

— Еще бы... Я шестьдесят периодов молчал. Пятнадцать твоих лет. Сколько еще я бы мог промолчать? А ты... Ты будешь хранить мою тайну. Случись со мной что — ты обратно уже не вернешься. Только я могу провезти тебя на Землю. Как раз потому, что мой корабль не будут обыскивать, ведь патрульные в том секторе — сссла. Им не придет в голову обыскивать корабль героя. Не посмеют, даже что-то заподозрив — но они и не заподозрят.

Леонид отправил в рот кусок сморщенного желтоватого плода. На вкус как персик. Закуска к шампанскому несколько странная, но лучше, чем ничего.

— А что ты сделал-то?

— Я? Да в том-то и дело, что ничего. Просто остался в живых...

Касс залпом осушил бутылку, уронил ее на пол, уставился в никуда, и затем его прорвало.

— Знаешь, что такое парад героев? Ты не знаешь, конечно же, об этом искин тебе не рассказал. Это торжество, в котором мечтает принять участие каждый мальчишка сссла. Великая честь — быть героем, и я тоже всегда хотел им стать.... Парад героев...парад живых и мертвых. Вначале идут курсанты военных училищ — только достойнейшие — и несут портреты тех, кто не дожил до этого парада. Тех, кто умер вчера, тех, кто скончался от ран сто периодов назад, тех, кто погиб на поле боя в прошлые тысячелетия... А потом шествие мертвых героев заканчивается — идут живые. Миллиарды мечтают идти среди них — выпадает единицам, десяткам. Ныне живут сто тринадцать героев... и только я знаю, что их на самом деле меньше... Что их на самом деле сто двенадцать. А может быть, и того меньше.

Видишь ли, Леонид, война — дерьмо. Как солдат, я знаю это лучше всех. А некоторые войны — особенно дерьмовые. Мы воевали за планетку — сплошная грязь. Сплошное болото. Она нам не нужна была, но мы воевали. Так надо было. Нас было девять человек в отряде — и мы стали друг другу дороже братьев. Война сроднила нас всех, связала узами, которые прочнее уз крови. Ты не поймешь меня — ты ведь не совсем солдат...

Леонид слушал молча, не перебивая, а Касс продолжал, глядя в никуда, и перед его глазами, видимо, проплывали картины прошлого.

— ... И война же отняла их у меня. Враг развернул над планетой спутниковую систему, которая не давала подойти основным силам, и закрыл их маскировочными полями. Нам нужно было дойти до места, установить наземный детектор и подсветить цели для линкоров с поверхности... И мы шли. Девять человек и один переносной детектор посреди болота, раскинувшегося на всю планету. И враги, куда ж без них. Троих мы похоронили в том болоте — остальные погибли, защищая установленный детектор. Вот и все. Герой ли я? Я просто остался в живых. Совершенно случайно остался, это не моя заслуга. Все остальные — они сделали как минимум не меньше ради общего блага, даже больше — они ведь отдали свои жизни, в то время как я — нет.

— Честно говоря, я не понимаю твоих терзаний. Вы сражались, за что считали нужным. Они погибли. Ты выжил. Я не знаю, как у вас, а у нас пойти в тыл противника ради диверсии — это героизм. Так и вспоминается песня — "...два провода голых, зубами скрипя, зачищаю..." В чем проблема-то?

— Понимаешь, — медленно произнес Касс, — у нас немного другое отношение к понятию "герой". А тем более — к великим героям. У вас цепляли на грудь звездочку героя, жали руку, иногда писали в газету... И все. Мы отличаемся от вас тем, что не верим в душу. Материалисты мы. Религия, загробная жизнь... У нас таких понятий нет. Смерть — это конец. Отдавая свою жизнь, ты уже ничего взамен не получишь. Потому отношение к героям вообще у нас особенное. Не такое, как у вас. А к тем, кого провозгласили великим героем — и подавно. Это огромнейшая честь. Огромнейшие почет, слава, уважение. И не только для самого героя — для его семьи тоже. У нас принято, что первым словесно здоровается тот, чей ранг выше. Ты сам видел — все молчали, пока я не заговорил первым. Мой отец — он работает на заводе, где строят грузовые летательные аппараты. С тех пор, как я стал великим героем, отношение к нему изменилось. Теперь, когда он входит с отчетом в зал совещаний руководства, руководители встают и ждут, пока отец с ними поздоровается, словно это он там главный. Он в большом почете — ибо воспитал героя. Дети героев сразу попадают в самые престижные учебные заведения. И так далее.

— Ну это я понял. В чем проблема-то?

— В том, что героем стал только я. Мои товарищи — нет. Я вскоре после войны запил. Мне было стыдно, что они погибли, а героем стал я. Меня знают в лицо сорок миллиардов. Мои родители стали очень уважаемыми членами общества. А семьи моих братьев по оружию получили пенсии за утрату отца и мужа — и все. И пусть сссла заботятся о семьях тех, кто умер ради высшего блага — мне все равно было стыдно, что я получил все — славу и роскошь — а их семьи всего лишь пенсию. А планетку ту вскоре продали. Ты не поверишь — тем же самым танду, с которыми мы воевали. За деньги, много меньшие, чем было потрачено на войну, не говоря уже о погибших. Она не нужна нам была никогда — мы воевали не за саму планету, а чтобы все поняли, что у нас, сссла, силой ничего не отнять, связываться — себе дороже выйдет. Так надо было, один раз уступишь — завтра чужие уже в твоих карманах шарить будут. Но меня не покидает мысль, что мы воевали и погибали за грязь, по пояс в которой сражались. И теперь я даже не могу посетить могилы моих друзей — там танду плантаций понастроили. На их костях.

И я пил по-черному. Мне уже можно было. Герою не зазорно напиваться, заливая то, через что он прошел. Герои выше условностей, если он пьет — значит, пережил столько, сколько и для героя слишком много. А в перерывах между запоями пытался понять — почему я? Почему не они? Почему не Ксан, накрывший передатчик собой, и не Тасс, уведший погоню по ложному следу? Ведь подобные деяние совершали многие — этого недостаточно, чтобы стать великим героем. Да, именно наш подвиг преломил ход войны: флот разнес подсвеченные спутники в щепки. Мы спасли множество жизней и отстояли планету. Ладно. Это великое деяние. Но все-таки — почему только я?!

И вот однажды, незадолго до парада героев, я понял, почему. Нации был нужен символ светлого будущего. Живой герой, выигравший ту войну, а не погибшие мученики. Потому меня провозгласили героем невзирая на то, что мой подвиг не особо выдающийся, а мои друзья были забыты. Вот тогда-то я и сломался.

Понимаешь, я их всех предал. Я молчал. Мне очень хотелось во всеуслышание всем рассказать о моих друзьях и о том, что их подвиг был больше моего. Что они тоже заслужили звания великого героя — но тогда бы и другие поняли то, что понял я. Что звание героя не всегда можно получить даже за величайшие заслуги и не всегда надо иметь величайшие заслуги, чтобы стать героем. И потому я молчал. Чтобы сохранить институт геройства, в который верят миллиарды и в который верили миллиарды до них. Я знаю, что мои друзья одобрили бы. Они поняли бы, что я поступил правильно. Каждый из них и сам отказался бы от величайшей славы и высочайшего титула ради своего народа. Но мне от этого не легче. Я знаю, что предал их.

Леонид проглотил кусок фрукта и запил псевдошампанским.

— Предал друзей ради своего народа. Я понимаю. Иногда бывают ситуации, из которых нет приемлемого выхода. Налево пойдешь — коня потеряешь, направо — головы лишишься. Но это еще не объясняет, почему ты домой не можешь вернуться.

— Потому что сломался. Сломался и предал еще раз — но теперь уже свой народ ради друзей. Помнишь, мы говорили о персональных массдрайверах? Слишком дорогие в производстве, слишком дорогие в обслуживании, обладающие огромной проникающей способностью, но недостаточно убойные и ненадежные — им не было практического применения. Они были символом нашей технологической продвинутости. И в итоге им нашли символическое применение. Их стали вручать героям как именное оружие. Ну ты понял, лучшим защитникам нации — лучшее оружие. И с ним они идут на параде героев. После смерти владельца винтовка вручается следующему герою. Так вот. Я свою продал. Винтовку, на которой были написаны четыре имени героев, кроме моего. Реликвию. Если это вскроется... ты понимаешь, я, выражаясь земной идиомой, плюнул в душу всем героям, живым и мертвым. Я плюнул в душу всем тем, кто сам мечтает стать героем. Я унизил и растоптал само звание великого героя. Ради денег продал винтовку — сверхраритет — инопланетному коллекционеру за цену, соизмеримую со стоимостью современного корвета. Я не мог смириться, что владею такой дорогой вещью, в то время как семьи моих братьев остались ни с чем. Мне было стыдно владеть этой винтовкой. Я ее не заслужил. Деньги я роздал, обеспечив детей моих друзей и своих родителей, себе ничего не оставил. И сбежал, потому что первый же парад все раскрыл бы. Вначале работал разведчиком на Земле, потом накопил денег и стал торговцем: жить как-то надо. И теперь, когда на Сссла парад, я далеко. Дома я отказаться бы не смог — никто бы не понял, никто бы не поверил. Это немыслимо. Но я далеко от дома, и всегда имею оправдание, что занимаюсь опасным и полезным делом на благо всех, как и положено герою. Ореол секретности заставляет думать всех тех сссла, которых ты видел, что я занимаюсь спецоперациями, я ведь и был спецназовцем. Вот так вот.

И потому я иногда напиваюсь. Особенно после встреч со своими. Я знаю, что уже никогда не вернусь домой. Я знаю, что в строю героев мне нет места. Всегда мечтал принять участие в параде — и вот как все вышло. Теперь я попаду на парад только посмертно. В виде портрета в руках курсанта. Он будет безумно горд нести портрет великого героя, который на самом деле просто двойной предатель. Жертва политики и заложник собственной совести.

А еще я иногда вижу сон, в котором все же участвую в параде... Иногда один, иногда со своими друзьями. Но заканчивается каждый раз одним и тем же... Все смотрят только на меня миллионами глаз. Подходят ближе, обступают со всех сторон... И спрашивают: "Скажи, ветеран, а где твоя винтовка?" И я в ужасе просыпаюсь...

Касс хрипло закашлялся и потянулся к новой бутылке. Леонид встал, подошел и отнял у него сосуд:

— Я так думаю, тебе уже хватит на сегодня.

— Ты прав, должно быть, — равнодушно согласился Касс и поднялся, неожиданно уверенно и плавно: — я, пожалуй, пойду спать. А завтра отчалим отсюда...

* * *

Прыжок от Хара до ничем не примечательной звезды Таркат занял всего лишь полтора часа.

— Редкая удача, — прокомментировал Касс, поднимаясь с капитанского кресла, — обычно надо часов десять в тоннеле болтаться... Навигатор, корректировка времени?

— Связь со станцией установлена. Корректировка времени минус сорок одна минута. Зафиксирован входящий сигнал с кодировкой Вершителя.

— Принимай.

На экране сбоку появились помехи и послышался голос невидимого Вершителя, не пожелавшего прислать видеопоток:

— Говорит исполняющий обязанности главного Вершителя системы Таркат. Ваши данные распознаны и зафиксированы. Свободный торговец, вы приближаетесь к закрытой зоне. Цель посещения системы?

— Промежуточный прыжок — раз, Вершитель. Туристический визит без вхождения в закрытую зону — два. Вы, видимо, тут недавно, иначе знали бы меня. Куда делся Вершитель Скаб-Бойл?

— У вас к нему какое дело? — голос в наушниках звучал монотонно, но в уголке визора появилось предупреждение о подозрительности.

— Незавершенная партия в татцу. Не берите в голову, Вершитель, и спокойной вахты.

Леонид дождался, пока сеанс связи закончится.

— Так ты и с Вершителями накоротке?

— Кто, я? Нет. Скаб-Бойл мой соотечественник. От звезды до станции чесать полтора стандартных цикла — дня, то бишь. Когда летишь один — скукота. Ну и Вершителю, болтающемуся в одиночной вахте вокруг Реликта, скажем прямо, тоже не так чтоб сильно весело.

— Что еще за Реликт?

— Я вчера обещал тебе показать суперпушку. Реликт — это автоматический титанический корабль размером с... Мадагаскар. Эхо Войны. Он тут висит кто знает сколько тысячелетий, а Вершители за ним присматривают. Ну, чтобы никто не разбудил лихо, пока оно тихо. У них тут целая база в закрытой зоне. А чуть подальше — небольшая станция для туристов. Меня там должен ждать груз — оружие и снаряжение для наших, хе-хе, солдат. Получим — сядем на здешнюю планетку, проверим личный состав. Я тебе все расскажу и покажу. А сейчас пойдем в грузовой отсек — андроиды сами, как ты догадываешься, не распакуются.

В отсеке, который теперь больше напоминал перенаселенный мавзолей, Касс достал из кармана маленькую коробочку с проводком. Проводок этот он подсоединил к своему УРР, поманипулировал с появившейся голопанелью и заметил:

— А протоколы интерпретации голосовых команд устарели... Похоже, их всех перепрошивать придется. Ладно, это потом.

Он ткнул пальцем в бок ближайшего гроба, вызвал из него еще одну голопанель и приложил ладонь. Контейнер пикнул, соглашаясь открыться.

В черном гробу под слоем маленьких белых шариков, словно артиллерийский снаряд в наполненном стружками ящике, лежал человек в военной форме, или, по крайней мере, то, что можно было бы принять за спящего человека.

— Ну, как тебе? — Касс излучал настолько интенсивное самодовольство, словно создал этого андроида сам.

Леонид с сомнением окинул его взглядом:

— Выглядит довольно натурально. Как он включается?

— Вначале ему надо загрузить директивы. В частности — разъяснить, кто его командир. К счастью, это гораздо проще, чем звучит.

Касс отсоединил маленький приборчик от своего УРР, выгреб из ящика белые шарики, чтобы добраться до головы андроида, и воткнул проводок ему в ухо. Приборчик мигнул надписью "выполнено", андроид моргнул и снова закрыл глаза.

— Питание на нуле.

Он отыскал у ног робота сумку, выглядевшую как обычная земная спортивная сумка, и вытряхнул ее содержимое на пол. Леонид присел рядом, осматривая вещи.

— Белье? Носки? Мыло, бритвенные принадлежности, одеколон... На кой ляд все это роботу?!

— Для отвода глаз, ясное дело! Одеколон — на непредвиденные случаи, запах маскировать... Ага, нашел.

— Вау, да это же "уокмэн"! — обрадовался наемник, — я-то свой плеер дома оставил... Только это, магнитные кассеты по двадцать-тридцать лет запись не хранят, вот засада.

Касс хитро ухмыльнулся, распутал наушники и вставил в уши андроиду, нажал кнопку и пояснил:

— Это зарядное устройство, замаскированное под аудиоплеер. Контакты находятся в ушах, как и разъем для прошивки. Питается как от земной розетки по проводу, так и от стандартной беспроводной. Блока питания андроида хватает на пять-шесть суток максимум, а при активных действиях и того меньше, так что надо подзаряжать. Андроиды сами садятся на подзарядку в свободное от несения службы время.