Недавно президент говорил с этим бывшим наци, Фон Брауном, гением и злодеем в одном лице, и спрашивал его, что он думает о русской ракете. Тот ответил, не моргнув глазом: триста-четыреста тонн стартовой массы, забрасывает две — две с половиной тонны, или еще раза в полтора больше, если ракета трехступенчатая. Президент неплохо разбирался в технике и ухватил суть. Выслушав советников, утверждающих, что термоядерную боеголовку в две с половиной тонны глупые коммунисты никогда не сделают, он выгнал всех вон и пригласил в кабинет еще одного гения, Эдварда Теллера.

Неистовый венгр, яростно ненавидящий коммунистов вообще и русских в частности, с убийственной точностью буквально на пальцах разъяснил ему несколько теоретических возможностей сделать компактный термоядерный 'пакет' даже легче двух тонн. Теллер страстно доказывал, что недооценивать русских категорически нельзя, особенно после спутника! Нужно удвоить, утроить усилия, чтобы сделать больше ракет, больше зарядов, чтобы уничтожить, уничтожить, уничтожить!

Даже нескольких десятков таких зарядов на русских ракетах хватило бы, чтобы нанести неприемлемый ущерб агрессору. Старый генерал вдруг понял, что агрессором он сам только что назвал собственную страну. Да, пора немного притормозить, а то можно и не удержаться над пропастью. Коммунизм, это, конечно, угроза всему миру, тут спору нет. И мы избавимся от него, но как-нибудь иначе, не развязывая войну на взаимное уничтожение.

Никсон появился снова и жестом показал, что время вышло. Ладно, будем разговаривать с этим хитрым колхозником. Президент вернулся в кресло, поднял массивную трубку и произнес первые слова:

— Слушаю вас, господин первый секретарь.

— — — — — — —

Москва, Август 2057 года

Отставной адмирал ВМС США Юджин Дорман едва успел проснуться и потуже затянуть ремни, как лайнер начал проваливаться вниз, к редким облакам. Заметив шевеление, подошла вся в красном, невероятно красивая, словно с обложки, стюардесса, проверила застежки и поставила спинку его кресла вертикально, как положено. Новенький иркутский широкофюзеляжник, в облике которого ясно проступали черты породившего его 'Эйрбаса', начал снижение по спирали с небольшим левым креном, и адмирал мог периодически любоваться в иллюминатор видами летней Москвы.

Город, а точнее, разросшийся вширь и ввысь гигантский мегаполис, выглядит ярко и агрессивно, и чем сильнее снижается лайнер, тем заметнее чувствуется его мощь и энергичный, нетерпеливый напор. Наконец-то, почти до всех дошло, что сюда лучше приходить только гостем. Но теперь у остального мира свои заботы. Но тогда зачем его, Дормана, сюда позвали? Даже билеты в бизнес-класс оплатили за счет казны, хотя с такими стюардессами и в экономе неплохо. Исторические консультации — это здорово, но неужели для этого недостаточно профессиональных болтунов-псевдоисториков? Для чего понадобился он, военный пенсионер и по совместительству один из последних специалистов такого уровня по истории середины прошлого века?

Впрочем, получив приглашение, он не стал набивать себе цену и спокойно сел в самолет, чтобы самому во всем разобраться и принять решение на месте. Обратный билет ему тоже купят, если что.

Лайнер накренился чуть сильнее, и Дорман увидел землю совсем близко. Метров шестьсот, прикинул он на глаз, жмурясь от ярких бликов. Удивительно, что они спустились с эшелона в тринадцать тысяч так быстро, и никаких тебе ям, отрицательных перегрузок и заложенных ушей. Ни один пилот вручную так летать не сможет.

А теперь, земля уже рядом, и можно представить, как напряженно работают электронные мозги аэробуса, обмениваясь данными с землей. Сотни автономных метеостанций передают самолету полную картину воздушных потоков на глиссаде, вплоть до малейших завихрений. Потому и летят они ровно, как по ниточке, все ниже и ниже. Яркое августовское солнце яростно отражается от зеркальных стен высоток и многочисленных солнечных панелей на крышах домов поменьше, бликует на глади петляющих повсюду речек и ярко-синих прудов. Но автоматике это совершенно не мешает, и вот уже выровнявшийся самолет вдруг мягко касается полосы строго в нужной точке. Пассажиры почти ничего не почувствовали, кроме легкой вибрации. Слегка взвыл реверс, а потом пассажиры по традиции устроили аплодисменты, только вот непонятно, кому. Наверное, программистам.

К терминалу подкатили довольно быстро, и Дорман, отстегнувшись, подхватил свой видавший виды, но надежный саквояж и стал пробираться к выходу. Полюбовавшись напоследок на улыбчивых стюардесс и перекинувшись парой слов с каждой из них (боже мой, почему у нас таких не делают?!), он удивился их искренней благожелательности. А уж когда девочки узнали, что он настоящий адмирал! Потом он вспомнил, что после известных событий военных здесь вообще уважают, а он сам даже в свои семьдесят отличается редкой и хорошо заметной выправкой, так что, ничего удивительного.

Простившись с милыми барышнями, он не спеша проследовал по длинной галерее в здание аэровокзала. Остановившись у огромной стеклянной стены, еще раз поглядел со стороны на доставившую его машину, удивляясь иронии, с которой госпожа История перевернула все с ног на голову. Надо же, русский 'Эйрбас'! Хоть эта машина уже на целое поколение впереди тех, последних, настоящих 'Эйрбасов', сборку которых наладили в Иркутске почти двадцать пять лет назад, когда все начало рушиться. Очень ловко тогда русские увели почти все ключевые технологии, а нескольких заартачившихся поставщиков просто заменили своими. Многие попавшие под сокращение инженеры вскоре начали переезжать за Урал, очень удивляясь тому, что, оказывается, в Сибири есть огромные живые города с развитой промышленностью, а не только тайга и медведи!

Американцы, к счастью для самих себя, избежали этой участи, и поэтому, как и прежде, почти половина самолетов на летном поле носит привычное имя Вильяма Боинга.

Из зала прилета Дорман выбрался на стоянку такси, порадовавшись, что летит налегке и багаж получать не нужно. Молча сел в подъехавшую ярко-желтую машину, протянув таксисту карточку с адресом. Теперь уже, считай, приехали, остается только перетерпеть дорогу.

Протиснувшись сквозь потоки машин возле аэровокзала и выехав на шоссе, чернявый таксист включил автопилот и лениво откинулся в кресле, бессовестно задремав. Разумеется, на скоростных трассах вроде Ленинградского шоссе ручное управление с недавних пор полностью запрещено. Зато можно спокойно смотреть по сторонам, не боясь устроить аварию. 'Снизу' город выглядит совсем иначе, чем с воздуха. Не лучше, не хуже, но иначе. Несмотря на сохраняющееся полувоенное положение и обилие патрулей, в том числе на легкой бронетехнике, город бурлит и кипит, а народу на улицах очень много.

Ближе к центру города утомленный долгой дорогой адмирал сам едва не уснул, но потом снова взбодрился, принявшись разглядывать машины и прохожих. Хоть город еще не привык к полностью мирной жизни и выглядит далеко не безмятежно, но посмотреть, при желании, есть на что. Да уж, те стюардессы, можно сказать, были очень консервативно одеты, судя по некоторым попавшимся ему на глаза горожанкам. У нас за такой наряд фундаменталисты могут запросто беспорядки устроить, грустно подумал адмирал. Впрочем, и здесь, как он слышал, есть свои ярые сторонники 'возвращения к истокам', а попросту говоря, мракобесы.

Впереди показались мощные силуэты кремлевских башен с рубиновыми звездами, сильное зрелище для любого, кто видит этот символ в первый раз. Но полюбоваться на Кремль вблизи не удалось. Такси, вновь управляемое человеком, сделало круг по Манежной площади и свернуло в Камергерский переулок, остановившись у небольшой гостиницы. Адмирал Дорман вежливо поблагодарил водителя и порадовался, что все уже оплачено. Поднявшись по мраморным ступенькам в фойе, он решил, что гостиница на его вкус неплохая, хоть по местным нормам она, скорее, средненькая.

Его номер на втором этаже оказался миниатюрным, уютным и чистеньким. Самое то для отставного вояки, никаких излишеств. Хорошая звукоизоляция, проектор, холодильник, просторный шкаф. Разобрав немногочисленные вещи из саквояжа, Дорман с удовольствием принял душ и переоделся в свежее. Заглянув в пустой холодильник и чувствуя рычание голодного желудка, отправился искать буфет, и к своему удивлению, нашел его на первом этаже. Перекусив вполне съедобными котлетами с пюре и запив все это кофе, адмирал вернулся в номер и сыто прилег на удобную мягкую кровать. Полная тишина подействовала успокаивающе, и Дорман незаметно для себя задремал.

Он, пока всего лишь капитан, стоит на мостике своего 'Грейвли' и хладнокровно слушает доклады аварийных партий, отчаянно пытающихся вернуть в строй основной радар, поврежденный при налете 'южан'. Вертолет мог бы хоть как-то помочь, но старый верный 'Сихок' давно лежит на дне где-то возле Галапагосских островов. А без радара не только не повоюешь, но даже помех вражеской ракете не поставишь, а чудом уцелевший обзорник забит помехами и показывает какую-то чушь. Аварийщики наспех срезают посеченные шрапнелью композитные панели, добираясь до решетчатого полотна радара. Счет перед новой вражеской атакой может идти на минуты, это понимают все. Но никто не знает, что этих минут уже нет.

Два древних катера китайской постройки уже выпустили по почти слепому кораблю четыре старых, но убийственных 'Шелкопряда', дальних родственников советской П-15. Одна ракета, едва стартовав, взорвалась и чуть не разнесла катер-носитель, а вторая как-то умудрилась потерять поврежденный эсминец, идущий неполным 20-узловым ходом, и бесцельно упала в воду. Третья ракета попала в цель, проломила мостик и настройку, вылетела с другой стороны и там с опозданием взорвалась, ударной волной выбросив капитана Дормана с развороченного мостика в океанскую воду.

Он снова пережил секунду беспомощного ужаса, жесткое падение в воду и попытки с хрипом наполнить воздухом парализованные на мгновение легкие. По какому-то странному наитию он вцепился в оказавшийся рядом крупный плавающий обломок и, сжав зубы, подтянулся, полностью вытащив себя из воды. Зачем он это сделал, для него самого и сейчас загадка, а тогда он, слабо откашливаясь, просто беспомощно распластался на холодном пластике, глядя на удаляющуюся корму еще сохраняющего ход корабля. В этот самый момент четвертая ракета продырявила корпус эсминца точно посередине, и полтонны 'морской смеси' рванули внутри, над самым килем, переломив несчастный 'Грейвли' пополам.

Если рядом и были другие счастливчики, державшиеся на воде, то на этом их везение закончилось. Самого Дормана чудовищным взрывом снова сдуло в воду и хорошенько контузило, но это не сравнить с тем, что с ним было бы, находись он в воде.

Увидев, что корабль янки буквально смело с морской глади, катера 'южан' рванули прочь, не став даже искать выживших. Что, собственно, единственного выжившего и спасло. Три дня в открытом океане на чудом сработавшем спасательном плотике прошли совсем не так драматично. Лежишь себе, смотришь вверх на качающиеся облака, да иногда утираешь с пересохших губ соленые брызги. Небольшими экономными глотками пьешь из кажущегося крохотным пластикового пузыря, разбавляя скудный запас морской водицей. Время от времени поглядываешь на экран навигатора и проверяешь рацию. Странное спокойствие и глупейшая уверенность в том, что если из двухсот парней посчастливилось выжить лишь тебе одному, то теперь с твоей везучей задницей точно ничего не случится!

Телефонный звонок раздался совершенно неожиданно и резко, словно сигнал тревоги. Дорман моментально проснулся, но долго не мог отыскать гарнитуру, роясь на дне саквояжа и в карманах кителя. Пора уже завести имплант, как все нормальные люди, и даже подзаряжать ничего не надо.

Наконец, он отыскал и спешно нацепил крохотный наушник, из которого раздался равнодушный девичий голос, попросивший его выйти к машине и явиться в посольство. Тщательно умывшись со сна, адмирал привел себя в полный военно-морской порядок и спустился на лифте вниз. Выйдя на улицу, он сразу увидел посольскую машину со звездно-полосатым флажком. Через четверть часа он оказался за глухим забором особняка на Новинском бульваре и спустился по широкой лестнице в подземную часть комплекса.

Почему нужно лезть в подвал, находясь в неплохо защищенном здании посольства? Наверно, потому, что имеется реальная опасность прослушки, да и вообще, не стоит недооценивать технические возможности страны пребывания. Или же, предмет разговора настолько секретный, что любым другим помещениям его доверить нельзя. В принципе, это вполне совпадает с собственным опытом адмирала по участию в спецоперациях. Чем глубже и дальше от посторонних глаз и ушей, живых и электронных, тем лучше.

В подвальной части оказались вполне комфортные помещения для переговоров, и в одной из таких комнат адмирала поджидал недавно назначенный посол, 'четырехзвездный' мистер Николас Фаррел, хорошо знакомый Дорману по прежней службе, несмотря на принадлежность к принципиально разным и традиционно конкурирующим родам войск.

— Здравствуй, Джин, давно не виделись, — банальной фразой начал разговор глава дипмиссии. — Проходи, садись.

Они мощно пожали друг другу руки, и адмирал уселся в удобное кресло, терпеливо ожидая, что ему, наконец, объяснят цель перелета через океан. Посол, судя по улыбке, явно находится в приподнятом настроении, но все же чем-то озабочен, это видно сразу.

— Ты, конечно, знаешь про эту новую русскую затею? — с ходу начал Фаррел. — Ну, 'Пересчитать Историю', или как его там? Шоу, которое каждую неделю по их главному каналу идет?

— Разумеется, я слышал, — кивнул адмирал. — Говорят, у нас тоже скоро запустят такой проект по лицензии.

— Успех ошеломляющий, — то ли раздраженно, то ли восхищенно признал посол. — Рейтинг передачи бьет все рекорды и останавливаться не собирается. И главное, как они это делают! Экспертная система с открытым кодом, любой желающий может участвовать в разработке! К очередной передаче поднимают сервер со стабильной версией и считают, что и как в истории могло пойти иначе, на конкретных примерах! И еще приглашают звезд и простых зрителей делать прогнозы! Разве это не гениально?!

— Еще бы понять, откуда такой успех, — задумался Дорман. — Я, честно говоря, не знаток русского телевидения, но всегда был уверен, что всякие сериалы и глупые ток-шоу 'ни о чем' более популярны, чем история. Широким массам история скучна, большинство людей не способно учиться даже на своих ошибках. Что уж говорить о предках, далеких и не очень.

— Тут есть тонкий момент, — разъяснил посол. — Во время войны здесь была очень тщательная зачистка информационного пространства, и к этому подошли весьма рьяно. Более того, по мере возвращения к мирной жизни удавку с телевидения снимали очень постепенно. Можно сказать, что и сейчас еще не совсем сняли.

— Информационный голод? — предположил Дорман.

— Именно, — кивнул посол. — Неудивительно, что публика соскучилась по ярким зрелищам, ведь даже на спутниковые тарелки ввели государственную монополию, смотреть можно только разрешенные программы. А цензурированное телевидение в военное время — это, сам понимаешь, довольно унылое зрелище. Поэтому подобные передачи идут на ура, но их по-прежнему мало.