Терской Фронт

Увидев меня, все трое отрываются от своих занятий и изучающее разглядывают мою скромную персону. Поневоле вспоминаются старые вестерны с Клинтом Иствудом. В город приезжает никому неизвестный стрелок и местные глазеют, соображая, чего от него можно ждать. Ладно, поиграем в ковбоев. Надеюсь, нарываться на проблемы, проверяя новичка 'на слабо', подобно киношным 'плохишам', они не станут. Не хотелось бы начинать взаимоотношения с местными наемниками с драки, или, не приведи бог, со стрельбы. Неспешно рассматриваю их в ответ, здороваюсь, слегка кивая головой, а потом подхожу к стоящему за стойкой Кузьме.

— Так что там с обедом?

— Садись за любой стол, сейчас все будет, — отвечает тот.

И впрямь, буквально через минуту из двери, ведущей, судя по запахам, из-за нее доносящимся, на кухню, выплывает монументальная женщина с большим деревянным подносом в руках. Ох, блин! С таких, наверное, при Советском Союзе статуи колхозниц и прочих строительниц коммунизма лепили. Настоящая казачка: красивая, статная, крепкая. Из тех, что любого коня одним ударом с копыт свалят и горящую избу по бревнышку раскатают. Валькирия! Будь она лет на двадцать моложе — влюбился бы!

А борщ хорош! Горячий, густой, наваристый, с помидорами, бордовой свеклой и пережаренным лучком, с кусочками нежной свинины, заправленный домашней сметаной и посыпанный свежей, душистой зеленью. Вкуснотища! Меня похожим в детстве бабушка кормила. Как она любила говаривать; 'Первое отличается от второго только тем, что ложка, которую воткнули в тарелку с борщом, через пару минут все-таки упадет'. Да уж, у местных поваров, похоже, подход к вопросу близкий. И это правильно!

От приятных ощущений и детских воспоминаний меня отвлекает кожанно-камуфлированный 'колобок', нависший над моим столом и вперивший в меня нахальный взгляд.

— Эй, слышь, а ты кто такой вообще будешь?

Вот, блин, накаркал! Началось. Поднимаю глаза от тарелки и пристально смотрю на 'колобка'. Нет, ну до чего же он на дешевых 'быков' эпохи раннего капитализма похож. Ему б еще пару 'гаек' золотых на растопыренные веером пальцы.

— Ты забыл сказать 'в натуре'...

— Чего? — не понял тот.

— Да ничего, а кто ты есть, чтоб спрашивать? — начинаю 'давить' я, вставая со скамьи и распрямляясь во весь свой немаленький рост. Продолжая сверлить его злым взглядом, подхожу почти вплотную. Мой 'оппонент' внезапно осознает, что не так уж он велик и широкоплеч, как ему казалось еще минуту назад и начинает вертеть головой, в поисках поддержку. Безуспешно. Парни в 'горках' свою беседу прервали, но смотрят на происходящее просто с интересом, как на представление и на выручку явно не спешат. Зато за стойкой подобрался Кузьма.

— Толя, а ну-ка отвали от человека, не ищи горя!

— Да ладно тебе, хозяин, не беспокойся, — широко улыбаюсь ему я и добавляю уже специально глумливым тоном. — Деточка ошиблась, сейчас прощения попросит, и разойдемся миром.

Такого 'бычок' простить уже не может. Его левая ладонь сминает в комок футболку у меня на груди, а правая, сжатая в кулак, уходит в могучий, аж от уха, замах. Нет, ребята, я так не играю! Таких идиотов даже бить не интересно! Кто ж тебя, оболтуса, драться учил?! Отражению такого 'нападения' в милицейской 'учебке' на первых же занятиях по физподготовке обучают. Обеими руками обхватываю его левую ладонь, слегка выкручиваю ее, а вместе с ней и всю левую руку против часовой стрелки. Слегка доворачиваю корпус. Левая рука продолжает удерживать запястье в захвате, а локтем правой резко провожу расслабляющий удар в горло. И тут же сажусь на корточки, прижимая его руку к своему бедру подмышкой правой руки, а левой рву его руку вверх. Это описание приема выглядит длинным, а вот на его проведение у подготовленного человека уходит не больше полутора секунд. Локоть рычагом на излом — это очень больно, мало того, если я еще хоть чуть-чуть поднажму, то выломаю 'бычку' локтевой сустав, оставив его на всю жизнь инвалидом. Враз потерявший весь гонор 'оппонент', упав на колени и грохнувшись лбом об пол, надсадно хрипит от боли. Он может и рад заорать во всю глотку, да вот разбитое моим локтем горло не позволяет. Как говорится, чистая победа. Хотя нет, этот кабан, падая, умудрился цепануть мой стол. И теперь я имею возможность наблюдать растекающиеся по полу остатки борща и лежащую посреди осколков тарелки румяную отбивную, заляпанную картофельным пюре. Вот, блин, и покушали!

— А вот это уже интересно, — слышу я со стороны ведущей к номерам лестницы. — А мне казалось, что боевому самбо только бойцов ОсНаза учат.

Не отпуская захвата, поворачиваю голову на голос и вижу облокотившегося на перила широкоплечего бородача с интересом глядящего на нашу возню.

— Ты, парень, отпустил бы Толю. Он хоть и придурок редкостный, ежели начинает без повода на незнакомых людей буром переть, но все же НАШ придурок. А ты тут чужак и если его искалечишь, то мы можем расстроиться.

— Да ладно, — я отпускаю захват и, даже не глядя на подвывающего противника, делаю пару шагов в сторону лестницы, — не очень-то и хотелось. Но Толик ваш и впрямь, кретин. И это не оскорбление. Это медицинский диагноз. Причем кретин весьма невежливый. Поесть не дал, настроение испортил. А если, скажем, я... эээ... расстроюсь, а?

— Что, такой серьезный парень? Знаешь, не обижайся, но я просто вынужден хоть и в более вежливой форме повторить вопрос Анатолия Кто ты такой и кто за тебя что сказать может? Кто тебя знает?

— Я знаю.

Все, включая меня, оборачиваются в сторону входной двери. Там, на пороге, стоит тот самый лейтенант с фигурой шифоньера, что сидел в 'дежурке' Комендатуры.

— Этот парень сегодня утром в Алпатово пятерых 'волчат' из Итум-Кале угрохал. И Старосельцева с семьей от смерти спас. Один. А вот за Толей вашим, ты уж Убивец не обессудь, кроме двух пьяных драк, я особых подвигов не припоминаю. Пойдем, Михаил Николаич, — говорит он уже мне, — там Комендант вернулся, пообщаться хочет. Срочно.

Ага, значит этот бородатый и есть предводитель здешних Вольных Стрелков Костя Убивец. Вот и познакомились, блин. Ну, делать нечего, от приглашения местных властей, да еще переданного столь крупногабаритным и серьезным посыльным, отказываться не стоит.

— С тебя отбивная с картошкой, клоун, — негромко, но отчетливо говорю я, проходя мимо баюкающего руку Толи, и выхожу на улицу вслед за своим шкафоподобным провожатым.

Да уж, как-то не задалась у меня попытка знакомства, интересно, а что ждет меня по возвращении из Комендатуры?

Комендант Червленной капитан Костылев понравился мне сразу. Высокий, чуть пониже меня, а мою светлость природа и родители одарили почти двумя метрами роста, широкоплечий, мускулистый, не такой, конечно, огромный, как лейтенант из 'дежурки', но мне в габаритах не уступал точно. Мужественное загорелое лицо, волевой подбородок, пристальный взгляд чуть прищуренных серо-стальных глаз. Черный прыжковый комбинезон с подвернутыми до локтей рукавами. На груди — два ряда орденских планок. Сходу подмечаю приметные колодки медали 'За отвагу' и двух орденов Мужества. Остальные выглядят незнакомо, хотя еще одна, судя по черно-золотистым полосам, принадлежит 'Святому Георгию'. Хотя, может я и ошибаюсь и георгиевской лентой тут обозначают на орденской колодке совсем другую награду. В любом случае, дядя, похоже, героический, не из штабных. Внешне капитан чем-то неуловимо похож на моего армейского ротного, погибшего в 96-м в Грозном. Сразу видно, мужик серьезный и правильный.

— Здравия желаю, товарищ капитан. Вызывали? — замираю я на пороге его кабинета.

— Вольно, — улыбнувшись, машет он рукой в ответ. — Не вызывал, а пригласил для разговора. Ты мне не подчиненный, так что во фрунт тянуться не надо. И по званию не обязательно, можно просто Игорь Васильевич. Присаживайся.

Сажусь на стоящий у окна жесткий стул. Хозяин кабинета остается на ногах и не спеша, прохаживается туда-сюда, заложив руки за спину.

— Ну, о героических подвигах твоих я уже наслышан. И Петрович на въезде просветил, и тут народ треплется вовсю. Но хотелось бы все же услышать все от тебя, чтоб не создавать 'испорченного телефона'.

В очередной раз начинаю пересказывать историю наших со Старосельцевыми приключений, стараясь не задерживаться на нашем с ними знакомстве, чтоб не нафантазировать лишнего. Зато размолвку в Алпатово, из-за которой меня якобы ссадили и сам бой расписываю во всех подробностях. Тут опасаться нечего: перестрелка с боевиками имела место быть на самом деле, а любая ссора — дело такое, в ней каждая сторона считает себя правой и мелкие расхождения никаких подозрений не вызовут. В конце, на всякий случай, рассказываю и о 'маленьком недоразумении' в 'Псарне'. Мало ли, что ждет меня по возвращении. Надо постараться заранее обезопасить себе тылы, изложив Коменданту свою версию событий пока еще есть такая возможность. А то, не дай бог, закончится все большой дракой, а то и стрельбой... Тогда точно доказывать что-либо будет поздно. Они местные, я пришлый, этого будет вполне достаточно.

— Ясно, — задумчиво тянет Костылев. — Насчет 'Псарни' сильно не волнуйся, Костя Убивец и Кузьма Четверть мужики спокойные и разумные. Бардака не допустят. А заняться вообще у нас чем думаешь?

Нет, похоже, этот вопрос так и будет меня тут преследовать!

— Не решил пока. Осмотрюсь, прикину. Сперва хотел к Убивцу в команду проситься, но теперь даже не знаю. Карташов на въезде к себе приглашал, в Дорожную Стражу, а может, вообще в Ханкалу подамся, там, вроде, хорошие деньги платят. Опять же, — я с хитрой ухмылкой смотрю на капитана, — у вас в Охранной Роте, говорят, вакансии имеются... Одним словом, вариантов — тьма. Даже не знаю, какой и выбрать. Пока возьму небольшой тайм-аут, огляжусь, определюсь.

— Шустрый ты малый, Михал Николаич, — расплывается в ответной улыбке Костылев. — И дня у нас не пробыл, а уже все расклады выяснил. Тебе не с автоматом бегать, а в аналитическом отделе штаны просиживать, да раннюю лысину от тяжких дум зарабатывать. А что касается Ханкалы или моей Охранной Роты, так за красивые глаза не возьмут, кое-что уметь надо.

— Нет, спасибо, — отрицательно мотаю головой я. — Мне и с автоматом пока вполне неплохо. А по поводу умений, придется — продемонстрируем. Как-никак, без малого шестнадцать лет воюю.

Капитан внимательно смотрит мне в глаза.

— Крым? Украина? Каспийская кампания?

— Везде помаленьку, — уклончиво отвечаю я, что бы опять не брякнуть чего лишнего.

— Не любишь хвастать? — подначивает он.

— Было бы, чем хвастать. С восемнадцати лет только и делаю, что в живых людей стреляю, офигенный повод для гордости, — снова выкручиваюсь я.

— Да уж, — соглашается Костылев, — кровь людская — не водичка, лить ее тяжело. Жаль, не все понимают. Ну а так, если в общих чертах, что умеешь?

— Ну, если в общих чертах... Рукопашный бой, самбо, немного боксирую. Стрелковое оружие нашего производства — практически любое, с иностранным — похуже, но из каких-нибудь М-4 или Беретты пальнуть смогу. Гранатомет, АГС, с оптикой тоже работать приходилось, но на полноценного снайпера не тяну, все эти формулы тысячных и прочие боковые поправки на ветер для меня — темный лес. МОНку или 'растяжку' и сниму и поставлю. Засады, развед. поиск, организация головных и тыловых дозоров при движении колонн и секретов на маршруте. Городской бой, зачистка зданий. Есть опыт командования и малыми группами, и до взвода включительно. Вожу легковые машины, грузовики и БТР. С гусеничной бронетехникой дела иметь не доводилось. Летного опыта тоже нет. Вроде все.

— Ничего себе 'все'! Получается, если все правда, то сидит передо мной командир разведывательного или штурмового взвода ОсНаз и Ваньку валяет. Силен, бродяга!

— Стоп-стоп, Игорь Васильевич! Где вы тут увидели какого-то таинственного 'командира взвода'? — демонстративно оглядываюсь вокруг. — В упор не вижу.

— Понятно, ладно, не будем бежать впереди паровоза, — подозрительно покладисто соглашается капитан.

— Да, вот еще что, — я достаю из набедренного кармана штанов кожаный шнурок с жетонами, найденный в ранце бородатого главаря итум-калинских бандитов. — Думаю, это надо отдать именно вам.

Тот, молча принимает из моих рук связку жетонов, не спеша их перебирает, читает фамилии.

— Спасибо. Некоторые из этих ребят пока в пропавших без вести числились. Мы сообщим семьям. Что ж, вот и познакомились. Ладно, Михаил Николаич, не смею больше задерживать. Всего доброго.

Я встаю со стула, жму на прощанье протянутую капитаном руку и иду на выход.

— А о моих словах о командире взвода все же подумай, — слышу за спиной негромкий голос Костылева уже за порогом кабинета. Киваю в ответ и закрываю за собой дверь.

Уже почти дойдя до 'Псарни' останавливаюсь в нерешительности. Возвращаться не то что страшно... Но чувствую себя все равно неуютно. Как чувствовал себя в далеком детстве по дороге в школу, когда знал, что на крыльце могу столкнуться со своим злейшим врагом Риней Гильдеевым, хулиганом из параллельного класса, державшем в страхе почти всю школу, и стайкой его прихлебателей. Понятное дело, что идти придется, и драться буду — авторитет дороже любой порванной рубашки и разбитого носа, но все равно не хотелось.

— А ну, соберись, тряпка! — мысленно командую самому себе. — Тебе что, тринадцать лет?! Детский сад развел тут!

Делаю физиономию кирпичом и неспешной, уверенной походкой направляюсь к двери в трактир. Войдя в зал, замираю на пороге. Кое-что тут крепко изменилось. Два стола в центре зала сдвинуты вместе. Вокруг них — с десяток крепких мужиков, чей внешний вид и повадки не оставляют сомнений в их роде занятий — наемники. А на столах — пресловутая скатерть-самобранка с поправкой на вкусы здоровых, полных сил и выпивающих мужчин: много мяса и зелени, свежие овощи, всевозможные соленья, от исконно русских маринованных огурчиков и квашеной капусты до черемши, свежий, одуряющее пахнущий лаваш с тмином и, разумеется, батарея бутылок, содержимое которых не вызывает ни малейших сомнений — водка. Во главе стола сидят Кузьма и бородатый Убивец. Получивший от меня трепку Толик и двое парней, что при этом присутствовали в качестве зрителей, тоже здесь. Присматриваюсь к остальным. Сразу видно — серьезные ребята, бывалые. На лицах вполне доброжелательные выражения, да и накрытая 'поляна' говорит сама за себя. Похоже, можно перевести дух, проблем не будет. И, слава богу!

— Ну, еще раз здравствуй, чужак, — встает мне на встречу Костя. — Как-то не так наше знакомство началось, не считаешь? Мы тут с ребятами помозговали, решили вот, — он обводит рукой 'натюрморт' на столе, — за испорченный обед извиниться. Проходи, присаживайся, поговорим, водочки выпьем.

— Согласен, знакомство с первого раза малость не задалось, — отвечаю я. — Но вот беда, не пью я водку.

— Это в смысле 'пошли вы нахрен'? — мрачнеет Костя.

— Нет, это в смысле 'я действительно не пью водку, но с удовольствием тяпну с вами пивка'. Кузьма, пиво у тебя какое есть?