— Этот убитый ваш служитель... Он как инквизитор над инквизиторами? Ищет ересь среди своих же?
— Среди своих же ересь ищут в основном духовники, — улыбнулся Курт. — И стараются пресечь ее прежде, чем она разрастется; проще говоря, поставить своим духовным чадам мозги на место прежде, чем эти мозги окончательно съедут не в ту сторону. А эти ребята занимаются уже не помыслами, но делами: находят и передают суду тех из нас, кто исполняет службу не должным образом, сознательно и намеренно либо по глупости, слабости или попросту разгильдяйству... Порой они перегибают палку и цепляются едва ль не на пустом месте.
— Поэтому среди вас их не любят?
— Любовью не пылают, да, — признал Курт, присевши на табурет, и положил лист с именами на стол перед собою. — Но хоть и я сам не раз подпадал под их пристальнейшее внимание, не могу не признать, что пользы от них куда больше, чем вреда. Что было в данном случае — мне и надо выяснить.
— Получается... — Нессель помедлила, подбирая слова, и договорила: — Получается, ты в этом городе будешь делать их работу? Ведь чтобы выяснить, не связана ли пропажа этого...
— Inspector'а.
— Инспектора... с тем, для чего он и приехал, тебе надо будет узнать, правда ли твои собратья здесь виновны в том, в чем их заподозрили?
— Выходит — так... И в этом я бы хотел попросить твоей помощи.
— Моей?.. — удивленно и растерянно переспросила Нессель; он кивнул:
— Да. Ты говорила, что после пропажи Альты 'обшарила' лес вокруг и не нашла ее там — ни живой, ни мертвой. Ты смогла это сделать, потому что она твоя дочь, или это работает с любым человеком?
— Ты хочешь, чтобы я нашла тебе вашего служителя?
— Было бы неплохо, — подтвердил Курт. — Если ты сможешь это сделать — это намного сократит время нашего пребывания в этом городишке, что выгодно не только мне, но и тебе самой, согласись. В живых его точно нет, стало быть, искать придется труп. Так как? Сможешь или нет?
— Я могу попробовать, — неуверенно отозвалась ведьма. — Но есть два условия. Первое: я не смогу этого сделать прямо сейчас. Мне тяжело в этом городе, здесь слишком... шумно и тесно, слишком многолюдно. В моем лесу безлюдно, и там ничьи помыслы не мешали мне работать, а здесь все это множество людей будет перебивать мне след. Да и сам город... Я не привыкла к такой обстановке. Мне надо освоиться, свыкнуться со здешним духом, надо понять, что следует отбрасывать тотчас же, а на что надо обращать внимание... да и просто — боюсь, просто не отыщу следа в таком шуме... Не знаю, как тебе это объяснить...
— Полагаю, я понял, о чем ты, — кивнул Курт. — И сколько времени тебе понадобится для того, чтобы втянуться?
— Не знаю... Несколько дней. Дня три-четыре... может, пять. Если к тому времени ты не обойдешься без моей помощи — я попробую.
— Ну, не так плохо, — передернул плечами он. — А второе условие?
— Мне нужна его вещь. Неважно, что это будет, главное — что-то очень личное, что постоянно было при нем и чего он часто касался... Если это будет нечто, связанное с ним духовно — будет совсем хорошо; к примеру, распятие или этот ваш медальон... Он ведь у каждого свой и с вами всю вашу жизнь?
— Да, и вручается в весьма торжественной обстановке; ближе него, разве что, и впрямь распятие, надетое при Крещении. Но к сожалению, Сигнум исключается: он остался на шее трупа. Где бы этот труп ни был... Но условие я понял, что-нибудь придумаю. Как почувствуешь, что готова — скажи.
— Полагаешь, ты не найдешь его за четыре-пять дней? В Ульме я слышала, что когда-то давно свое первое расследование ты завершил за неделю, раскрыл при этом заговор и несколько убийств и...
— И чуть не остался валяться на земле, разорванный толпой в клочья, — покривился Курт. — И то было скорее исключением, да и ситуация была иной... Здесь придется копать глубоко.
— И что ты будешь делать, если выяснишь, что твои сослужители совершили преступление? Что вы все будете делать — скроете это?
— Откровенно? Я бы скрыл, — кивнул Курт, не обратив внимания на ее вызывающий тон. — Будь это единичное нарушение одного отдельного следователя. Собрал бы лишь наших служителей, устроил показательное судилище и казнь по всем правилам, но тайно — чтобы видели исключительно свои, те, в назидание кому это и следует представлять. На нас и без того вешают множество грехов, чтобы еще и давать пищу для поддержания таких слухов... Но если здесь обнаружится именно то, что подозревается — а именно, замешаны будут высшие ранги либо вовсе отделение целиком — суд и кара должны быть прилюдными. Быть может, Конгрегация и беспощадна к врагам, но своих, что ведут себя как враги, не прощает, не покрывает и карает во сто крат страшней.
— А хотя бы одно такое показательное судилище было? — с явным скепсисом осведомилась Нессель; он кивнул:
— Было несколько. В основном — над людьми из прежних служителей, в первые годы, когда Конгрегация лишь начинала меняться. Кое-кто никак не желал усваивать, что Знак им вручен не для того, чтобы дать больше возможностей для удовлетворения собственных желаний... Идем, — чуть повысил голос он, не дав своей временной подопечной продолжить. — Время уже давно обеденное, и лично я предпочел бы продолжить беседу не с пустым желудком.
Нессель вздохнула, бросив на него угрюмый взгляд, но вслух не возразила. За трапезой лесная ведьма также не произнесла ни слова о Конгрегации, пропавшем inspector'е, грозящей предателям каре или собственной вере в ее справедливость; она вообще все больше молчала, уставившись в свою миску и украдкой поглядывая по сторонам. Покончив с обедом, Нессель торопливо ушла в комнату, а Курт остался за столом, разглядывая список причастных к делу и медленно потягивая местное пиво.
— Майстер Гессе...
На голос рядом с собою он обернулся неспешно, без особенного удивления увидев Ульмера; молодой инквизитор переминался с ноги на ногу, ожидая дозволения говорить дальше и косясь по сторонам, точно всякий миг ожидал немедленного и страшного нападения вражеских орд.
— Петер, — поприветствовал его Курт и кивнул на скамью напротив: — Садись. Тебя снова погнал ко мне старик Нойердорф?
— Нет, — мотнул головой тот, примостившись на край скамьи. — На сей раз я сам попросил...
— Но?.. — подбодрил Курт, уловив заминку в голосе следователя; Ульмер помедлил, вновь бросив взгляд вокруг, словно желая убедиться, что никто не смотрит в их сторону, и спросил со вздохом:
— Позвольте мне говорить прямо, майстер Гессе?
— Хотелось бы, — согласился он как можно благодушней.
— Хорошо... — с заметной неловкостью кивнул сослужитель, явно тяжело подбирая слова. — Я... я понимаю, зачем вы здесь. Попечительское отделение заподозрило, что Официум ведет расследования недобросовестно, а то и впрямую нарушает заветы Веры, закон и тем порочит имя Конгрегации. И в исчезновении, а если говорить без обиняков, убийстве майстера Штаудта подозревают одного из нас. Явившись для его розыска, вы de facto явились ради того, чтобы сделать его работу, чтобы выяснить, не поселилось ли предательство в наших рядах, и если да — покарать изменивших клятве.
— Карать — не моя работа, — осторожно заметил Курт; Ульмер кивнул:
— Да-да, я понимаю. Вы лишь укажете на того, кто виновен, и предадите его суду. И вот для чего я пришел... Понимаете, майстер Гессе, когда я начинал свою службу, я знал, что до высшего ранга никогда не поднимусь; я получил Знак и Печать, меня сочли достойным следовательского чина, но все, и сам я в том числе, понимают, что я не обладаю особенным чутьем или острым умом, каковые могли бы поспособствовать моему возвышению. Я к этому и не стремился: все, чего я желал — это делать то, на что достанет сил. Я без скромности могу заметить, что на прежнем месте моей службы в проводимых мною расследованиях не бывало ошибок. По крайней мере, таково мнение руководства и на это надеюсь я сам. И когда меня перевели в Бамберг, я ничего иного и не желал, и до сей минуты все, чего я жажду всею душой — это исполнять свою работу как должно. Майстер Нойердорф, я знаю, уже рассказал вам, из чего по большей части состоит наша служба в этом городе, и позвольте сказать: я ничуть этим не удручен. Покидая академию, я, разумеется, грезил битвой с еретиками и чудовищами, но мир показал мне — порой страшней всего то, что делают с людьми люди же, такие же, как все, добрые христиане. И когда я просто брожу по домам, разыскивая свидетелей обычного душегубства, свершенного из корысти или злобы — я не чувствую, что теряю время своей жизни напрасно. Я делаю то, для чего меня и воспитали: посильно способствую уменьшению зла в нашем мире.
Ульмер умолк ненадолго, не глядя на собеседника и уставившись в стол; Курт молчал тоже, не торопя его, ни о чем не спрашивая и ни слова не говоря.
— Я хочу, — продолжил тот тихо, подняв, наконец, взгляд, — чтобы вы мне поверили. Я не знаю, насколько оправданны подозрения кураторского отделения, я не знаю, что вы сумеете найти и доказать, но знаю, что я сделаю все, что могу, чтобы вам помочь. Я безгранично уважаю майстера Нойердорфа, этот год под его началом был не самым плохим в моей службе, и по моему глубокому убеждению, он не виновен ни в чем. Но если что-то в Бамберге нечисто — я хочу помочь вам выяснить это. Или доказать, что Официум чист перед Господом и законом. Понимаю, что так говорил бы на моем месте виновный и соучастник, и у вас нет причин мне доверять, но хотя бы дайте мне шанс, майстер Гессе.
Курт помедлил, глядя в лицо молодому инквизитору и видя в глазах напротив знакомый огонек, знакомую горячность, так легко узнаваемое нетерпение...
— Да, Петер, — отозвался он, наконец, подбирая слова тщательно и осторожно, — я тебя понимаю. И ведь помимо прочего, впереди у тебя много лет службы, и никому не хочется, чтобы начало его работы навсегда ознаменовалось пометкой 'был причастен к делу о халатности отделения'... Верно?
— Не в том дело! — вскинулся Ульмер и, повстречавшись с собеседником взглядом, запнулся, отведя глаза. — Да, — негромко и через силу согласился он. — И это тоже. Если выяснится, что (не приведи Господь) кто-то из наших или даже... сам майстер Нойердорф имеет отношение к исчезновению inspector'а и хотя бы части недобросовестных расследований... Мне бояться нечего, понимаете, майстер Гессе? Что бы ни вскрылось — я-то точно знаю, что ни в чем не замешан, ни к чему не причастен, и если что-то совершил по неведению — готов нести за это ту епитимью, каковую руководство сочтет полагающейся. Но я знаю, что в любом случае не совершил ничего, за что мог бы лишиться Знака и инквизиторского чина, а стало быть — мне еще служить и служить. А это означает, что мне ни к чему слава следователя, замешанного в грязных делишках. Если же, напротив, я приложу долю своих скромных сил к тому, чтобы доказать непричастность Официума или лично майстера Нойердорфа к чему-либо противозаконному — убежден, это пойдет на пользу всем.
— А если без околичностей, — вскользь усмехнулся Курт, — это возвысит тебя в глазах обер-инквизитора, каковой в благодарность за подобное рвение, быть может, даже напишет прошение о присвоении тебе следующего ранга. Или, если в чем-то виновен сам старик, тебе не помешает пометка 'оказал немалую помощь следствию' в твоих характеристиках, тем паче — пометка, оставленная легендой Конгрегации Молотом Ведьм.
— Ambitio — это не моя черта, — оскорбленно возразил Ульмер. — Не стану скрывать, что мне это... будет выгодно, да. Но не для того, чтобы обрести новый чин и возвыситься, не для того, чтобы потакать самолюбию, а для того, чтобы в грядущих расследованиях мною не пренебрегали и к моим доводам прислушивались. Я, как уже говорил, не тешу себя надеждой, что когда-нибудь смогу приблизиться хоть вот настолько к такому следователю, как вы, майстер Гессе, и не вижу себя легендой Конгрегации, но я уверен, что могу больше, нежели мне позволено. Недавний случай — я имел версию в расследовании, каковой версией поделился с майстером Нойердорфом; и он не воспринял ее всерьез, ибо следователь более высокого ранга...
— Кристиан Хальс, первый ранг.
— Да, — поджав губы, кивнул Ульмер. — Он выдвинул свою версию, и она оказалась созвучной выводам, каковые сделал сам майстер Нойердорф. Всем казалось, что новичок третьего ранга беспременно ошибется... В итоге мою версию стали проверять самой последней, когда все остальные не оправдались. И что же оказалось? Прав был я. И таких случаев бывало уже несколько; где-то в мелочах, но бывало, и нередко. В Официуме ко мне относятся так, словно я лишь вчера вышел из академии... Меня не задевает это лично, но ведь страдает дело. Упомянутые мною случаи касались происшествий несерьезных, порой даже пустяковых, но если бы речь шла о чем-то более значимом, о человеческой судьбе или даже жизни, к примеру?
— Как знакомо, — хмыкнул Курт и пояснил, когда Ульмер непонимающе нахмурился: — Так начиналась моя служба в Кельне. Никто не принимал всерьез мои выкладки, никто не слушал моих догадок, над моими версиями вовсю потешались — до тех пор, пока они не подтверждались от и до. А так как свое первое расследование я завалил, к этому присовокуплялось еще и мое чувство собственной ущербности и боязнь напортачить... Однако мне, как я погляжу, с начальством посчастливилось несколько больше тебя; майстер Керн, под началом коего мне довелось служить, вскоре сам же начал толкать меня вперед, подстегивая там, где я опасался сделать лишний шаг...
— Со мною иначе, — вздохнул Ульмер. — Даже после нескольких случаев меня все еще держат за неразумного щенка. Я имею Сигнум и Печать следователя, но de facto исполняю работу помощника.
— И теперь напрашиваешься в помощники мне?
— По крайней мере, в этом мое положение хотя бы не изменится, — неловко улыбнулся инквизитор и, посерьезнев, добавил: — Зато хотя бы появится шанс сделать что-то полезное.
— А старик, я так мыслю, не знает, что ты направился ко мне с подобными колоссальными планами?
— Майстер обер-инквизитор сказал, чтобы я был наготове по первому вашему слову явиться, дабы препроводить вас куда скажете, и я заметил, что мне лучше прямо спросить у вас, не требуются ли мои услуги проводника по Бамбергу.
— Alias[19], — уточнил Курт с усмешкой, — ты солгал обер-инквизитору.
— Я... — замявшись, не сразу отозвался Ульмер, — просто не стал обременять его деталями. Я уверен, что, изложи я ему свои мысли — и он вновь сказал бы, что я замахиваюсь на дело не по силам, что напрасно потрачу время, что... Словом, высказал бы мне все то, что не раз говорил прежде. Быть может, это и так. Вполне может статься, что пользы от меня не будет и я ничем не смогу помочь; но я хочу хотя бы попытаться.
— 'Не стал обременять деталями' — это верное решение, — согласился Курт и, помедлив, спросил: — Могу ли я, в таком случае, обратиться к тебе с просьбой, о деталях которой ты также не станешь ставить Нойердорфа в известность?
Ульмер распрямился, даже, кажется, чуть побледнев, и снова исподволь бросил вокруг настороженный взгляд.
