Англии капец!

В подтверждение успеха и торжества врагов с реки донесся торжественный и грозный звук труб. И горожане поняли — захватчики приплыли, а вовсе не армия дьявола напала, не конец света, можно жить, но... как все это было непонятно, пугало своей необъяснимостью — как бороться с этими мерзавцами? Горожане уже устали взахлеб рассказывать о том каких мерзких тварей они видели, и что это за пакость свалилась им на голову. И скопившиеся в толпу несколько сотен человек решили пойти к замку Робор, на восток, к мосту через Плим. Замок охранял дорогу на Эксетер, там есть рыцари, там стража, там помогут. До замка было недалеко, пара часов быстрого шага по ровной, хорошей дороге, ведущей в сторону Эксетера.

Самые отчаянные и дерзкие решили вернуться. И они вернулись, но были встречены неласково. В Плимуте было две широкие улицы, тянулись они от реки Плим в сторону реки Тамар, которая поворачивала на север выше по течению. Пересекали Плим-стрит и Тамар-стрит несколько улочек с традиционными городскими названиями, которые зависели от характера работников, проживающих на них — Кузнечная, Молочная, улица Мясников и другие короткие улочки, с простыми названиями.

И вот на перекрестках главных улиц и встретили плимутцы своих врагов: укрытые большими ростовыми щитами, даже прикрывшись от удара сверху, по улицам не спеша двигались живые маленькие крепости. И огрызались они немилосердно: в сторону подбегающих горожан летели арбалетные болты, не подпуская к себе отчаянных защитников Плимута. Горожане сразу смекнули — это серьезно, это не шайка разбойников, это точно несколько кораблей пиратов приплыли, надо убегать за подмогой. И плимутцы побежали.

Легат Константин не парился. Легата Константина не беспокоили мысли о морали, агрессии и наглоциде, он сначала был против того, что они решили свалить на Апфию грязную работу в Эксетере, там нельзя было церемониться. Вспомнил Костя, как усмехнулся тогда Павлов, и резко, почти грубо заметил: 'Ты мне жену не позорь, она о конвенциях и гуманности не слышала. Она фурия, бестия Эллады. И наши атлантики, девчонки и мальчишки, ей помогут. Напрочь убитые на всю голову вашим воинствующим фоминизмом'.

Воинствующий фоминизм с задорной улыбкой пропагандировал вечерами у костра брат-легат Алексус: 'Не мир, но гладиус мы принесем рабовладельцам!'

С названием религии был смех и грех. Костя и Алексей недолго мудрили. Христианство — Фоминианство... коряво звучит. Православие — Фомаславие... бред. Ислам — Фомам? Ага, 'фигвам'. Буддизм... Фоманизм? И тогда они заржали, но потом, они переглянулись и стали аккуратно подкрадываться к этой мысли, рассматривать ее со всех сторон.

Фоминизм это звучало! А про феминизм в это время никто и толком не слыхивал, у них на островах феминизма не было, ведь девочки были во всем равноправны мальчикам, трудились как пчелки, у них была своя центурия амазонок, и Апфия Павлова там устраивала пресс жесткий, как в Спарте. Один раз с ней поговорил Аматов и на пальцах объяснил молодой матери, что она перед Богом свой женский долг исполнила — родила девочку — но своих воспитанниц может гнуть как угодно, но ломать их он ей не позволит — организм девочки требует особого ухода, взращивания, чтобы здоровые будущие мамы выросли, а не мускулистые особы, с исковерканным развитием организма. Апфия тогда осознала, утвердила с Ринатом нормы и нормативы упражнений и отстала до скандала. А скандалить она умела: 'Почему амазонкам нельзя в минеры?' Объяснили по пунктам: девушка фигура заметная, выдающаяся, а минеру скрытность нужна, незаметность для диверсии. Она просто не видит со стороны, что ее девочки растут вообще вне норм европейцев: гордые, смелые, глаза горят. Да их сразу выцепят в первом же городе. Грим практиковать — да бросьте, риск не оправданный. Да и жаль как-то девчонок с взрывчаткой связывать. Работать с минами все легионеры умели на уровне: где нажать, где поджечь чтобы грохнуло. И хватит. Не надо на таком невысоком холмике огороды городить и возмущения возле мужчин предъявлять.

Перед Константином лежала трудная задача. Его центурия в конце четырехдневного похода и разрушений мелких портов на юге Англии, должна была разобраться с портом Плимутом. Порт был маленький, основан всего три сотни лет назад, на границе Девона и Корнуолла, на берегу бухты, находящейся между устьями рек Тамар и Плим. Его и назвали просто: 'Устье Плима'. Только с приходом к власти в Корнуолле Черного принца, и стал расцветать этот порт. В него свозилась оловянная руда из Корна, товары из Девона. Витя рассказал, что в их время Плимут был славен для моряков всего парой фактов: здесь жил английский пират и мореплаватель Френсис Дрейк. А еще, именно из Плимута вышел парусник 'Мэйфлауэр', который доставил в Северную Америку колонистов. Это были знаменитые 'отцы-пилигримы', они основали первое английское поселение с постоянным населением, первой крупное поселение в Новой Англии. Только балбес Зубриков мог их путать с 'отцами-основателями', которые замутили штаты, конституцию и весь этот антианглийский бунт.

В Плимуте жили корнуольцы, точнее 'керниу', корнцы, как они сами себя называли, но парни не стали так заморачиваться, про 'керн' они знали, что это была воспетая Пушкином дама, и еще так называли остроконечное зубило для нанесения углубления, чтобы потом сверлом точно дырку просверлить. Когда они добыли первые основы корнского словаря, Зубриков долго смеялся: 'Корнуольский язык — Керуак! Прикольно. Читал этого гомосека, полный бред, но бибоп он уважал — кекс не безнадежен'. 'Бибоп не джаз, никогда им не был и не будет' — сразу отреагировал Виктор. 'Ну, а как же ему быть джазом?' — моментально ответил Лешка. Это была их давняя прибаутка, традиционный обмен мнениями поклонников Панасье. Забавно то, что оба они с удовольствием играли боп.

Просто и удобно было действовать центурии Кости — он был совершенно согласен с общим мнением остальных друзей: корнуольцы разные. Те, что добрые труженики, профукавшие свою свободу, роют олово в горах. Это наши клиенты. А всякая предательская шваль, перебежала на сторону англичан, чтобы шпионить за настроением шахтеров. И жалеть их нечего, всех гнать из городов Корнуолла гранатами и бомбами вонючками. Убивать только дерзких, с остальными сами корнуольцы разберутся.

Воинствующий фоминизм принес с собой не только меч, но и гранаты. Гранаты с вонючим химическим составом давали возможность выжить и спастись всем мирным жителям! Ничего слезоточивого, ничего с опасным для здоровья дымом, Аматов нахимичил страшно вонючую смесь, и честно признался: 'Дышать минут десять этой дрянью для здоровья вредно, потому что нервные клетки не восстанавливаются. Надеюсь, мало будет таких озабоченных сбором в дорогу припрятанного серебра! Безопасная дрянь, не волнуйтесь'.

Общий план действия легионеров был прост: скрытый выход на позиции для атаки, потом работают минеры, за ними идут легионеры, с гранатами. Города в это время были маленькими, не города а... поселки городского типа, наверное, как еще назвать населенные пункты с числом жителей максимум в две тысячи человек? После первого удара легионеры возвращались к позиции, с которой гнали мирных англичан вон из города — забрасывая гранатами-вонючками. И громко оповещая звуком труб и горнов в какую сторону не надо бежать, более того, даже оповещая в какую сторону уносить свои ноги.

А потом легионеры собирались и пережидали время, пока воздух не очистится от мерзкой вони, подводили итоги нападения, приводили себя в порядок, приходили в себя.

Только потом наступало время для трофейки. Порты юго-запада просто поджигались. Атлантов не заботили трофеи, нечего там было взять с маленьких городишек. Замки никто не атаковал, оставляя их охранять территорию, французские каперы и пираты могли ударить по любому порту юга Англии, не только по близлежащему Кенту.

Таков был план: и ничего в нем не было хорошего для англичан. Попаданцы прекрасно понимали: мирного народа пострадает много, тысячи женщин и детей, стариков и старух. Потому что Атланты нападут подло! Без объявления войны, не предоставив никаких шансов для эвакуации в близстоящие замки, не давая возможности заранее уйти из города.

Соотношение сил в количественном измерении было далеко не в пользу атлантов: двадцать нагличан на одного. В лучшем случае — пара воинов на атланта. А сколько мужиков схватится за ножи, луки и копья?

Поэтому семь лет шло 'оболванивание' детей.

Атлантам был нужен образ врага.

Но какие из наглов враги?! С какой стати они враги? Рабовладельцы? Так весь европейский мир в это время, не отказался от института рабства, использовалось в хозяйстве рабовладение — это нормально еще работало с точки зрения экономики, сносно принималось людьми, хотя церковь уже вела 'осуждение'.

И врагов не было видно вокруг — враг, это солидно, это дар Судьбы, уважай врага, гордись им, считай себе равным. Атланты — считали себя выше Всего мира. Они попали с богатством новых технологий, довольно посредственным запасом знаний — не стоит многого требовать от третьекурсников университетов, причем два гуманитария с иняза, ладно хоть Аматов пахал лечфак. Ребята просто реально забились в тихий уголок, на отшибе европейской цивилизации, уселись в благоприятном климате острова Мадейра, и стали воспитывать своих 'спартанцев'. 7 лет они пользовались ситуацией 'маленькие детки — маленькие бедки', пока не накопили пять сотен подростков, причем раннего подросткового возраста — до 14 лет. Крепких, заточенных физическими упражнениями, отлично, много и вкусно кушающих подростков — и абсолютно 'оболваненных' идеями 'Родства атлантов': 'все атланты — братья и сестры, а остальные — грязь под ногами'. Дети распевали вечерами и в походах великую песню Метлы : 'Остальное неважно' и им было плевать на весь мир рабовладельцев.

Против англичан, сразу выбранных первой целью для агрессии в сторону Европы, детей настраивали особо тщательно, они росли с мыслью: 'Когда я подрасту, я стану убивать англичан! Смерть проклятым рабовладельцам'.

Но принимать англосаксов за настоящих врагов атланты не могли. Да какие враги из наглов? Смешно! 'Псевдо Хиросиму' никто не отменял — прокрасться шпионом и взорвать Тауэр? Сложно, но возможно! И погрозить пальчиком — 'Вестминстер взрывать не будем — Распятого уважаем, но дворец Короля будет следующим, не лезьте в НАШ Корнуолл'.

Попаданцам агрессия в сторону Англии была нужна, чтобы детей кровью повязать, не кровью дикарей чернокожих и каннибалов — а именно европейской кровью! Такие вот они были подлецы — 'диалектоническая мораль, это вам не 'хухры-мухры' Не мир, но гладиус мы несем миру', как вещал легат Зубриков.

А для него англосаксы во всем были виноваты задним числом, как все европейцы: 'Эти сволочи за Севастополи ответят! И за войну в Крыму и за Родину в дыму'.

Сложно оно, понимание слов Суворова: 'Я проливал кровь ручьями'.

Но уже во время операций по Канарским островам, на юге Африки и на островах Карибского моря легаты новоявленной 'Атлантиды' окончательно поняли: 'Эти подростки не просто дети войны, они все живут во время постоянной войны, поколения войны — когда жизнь человека ничего не стоит! И сопливые стоны о гуманности в стиле 21 века здесь просто не поймут, как и принципиальный атеизм'.

Бог любит троицу. В трех центуриях: легата Константина, Алексуса и Апфии — нашлись сорванцы, которым море было по колено, с самого детства они выделялись своей проказливостью, неугомонностью и тягой ко всяким проделкам, за которые неизменно получали они наказания, порицания от легатов. Но наказывали их не больно, и ругали их без злобы.

Генус, Фелис и Петрос были из тех, кто либо ломают шею, либо живут долго и счастливо, несмотря на все свое сумасбродства. Петрос был невысокий крепыш, в свою центурию Костя отбирал невысоких легионеров, его центурия была 'приморской', они часто уплывали на каракке легата-капитана, проявить себя на чужих землях. Никто не мог объяснить, почему над прозвищем Петроса посмеивались все легаты. Нормальное прозвище: 'рыбак' — Петрос был самым лучшим в подводной рыбалке, обожал он это дело, со специальным арбалетом под водой на рыб охотиться. И никто не понимал, почему добро посмеивались над ним легионеры объявляя очередное наказание за нарушение норм дисциплины: 'Эх, Писькис, Писькис не доведет тебя до добра твоя дурная голова. Два наряда вне очереди, легионеру Письке!'

Но сегодня легионер Петрос Рыбак отличился. В бою он давно проявил себя толковым, надежным товарищем. Когда на их 'черепашку' вышел довольно большой отряд английских воинов, под предводителем рыцаря на коне, десяток приготовился к обороне. Встали крепче, сдвинули скутумы плотней, приготовились бить гладиусами. И в напряженной тишине вдруг раздался голос Петроса:

— Декан, есть три 'пуньки', боевые.

— Петр, зараза! Приказ был 'без гранат', — прошипел десятник Максимус.

— Макс, три гранаточки всего, я не специально прихватил, сами завалялись. Готов к метанию!

— Бросай, потом разберемся. Пунь!

Легионеры еще плотней сдвинули щиты, даже убрали кончики гладиусов за стену скутумов. Петр стоял удобно для броска. До англичан было метров тридцать, зря они остановились, сконцентрировались перед ударом по врагам. Из переднего к англичанам ряда щитов сделал шаг вперед один человек и чуть развернув большой щит сторону, швырнул в англичан камень, потом еще один, и еще. Затем воин быстро вернулся в строй и отряд врагов снова выглядел неприступной, пугающей своей правильностью и ровностью стен, маленькой крепостью. Не поняли англичане замысла этого наглеца, сделали свои первые шаги навстречу — пришло время честного боя, лицом к лицу — и вдруг раздались резкие хлопки под ногами, и в англичан полетели грязь, камешки дороги, и куски металла. Ударило и в спину, и под ногами отряда взметнулась земля. И по команде своего командира рванула навстречу оглушенным и оторопевшим англичанам эта коробочка из ровных, прямоугольных больших щитов. Подскочив к врагам, щитоносцы остановились и стали ловко и быстро наносить удары мечами — быстрые, колющие наконечниками, словно укусы метнувшейся змеи, враги кололи английских воинов. Потом, по громкой команде коротко рявкнувшей в шуме схватки, щитоносцы нанесли удар своими щитами — толкнули тех, кто еще стоял на ногах, истекая кровью. И над улицей раздался рев этих щитоносцев: 'Бар! Ра!' — толчок и шаг вперед с новым ударом по англичанам большими умбонами щитов, металлическими, заостренной формы, они наносили новые раны, откидывая англичан, и сбивая с ног.

Доблестного рыцаря, сэра Джона Бигсби не стали слушать эти беспощадные мерзавцы. Лошадь сэра Бигсби сразу свалилась с ног, и придавила упавшего вместе с ней рыцаря. Когда англичане увидели, как спокойно, не обращая внимания на еще сверкающий сталью доспех, и на знатность и возможную ценность пленника, в его тело впились несколько арбалетных болтов — защитники Плимута поняли, надо бежать за подмогой. От отряда в семнадцать человек на ногах оставались всего четыре воина. Один сумел убежать, а вот троих догнали болты захватчиков.