| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Ничего. Она достаточно внушаема. И о-очень во мне заинтересована. Почти, как и я в ней.
— Никак у нас тут новая привязанность образуется?! — В глазах Зэера пляшут смешливые искорки.
Краасс деланно поджимает губы:
— Много будешь знать — крылья отвалятся!
— Отрастут, — парирует Зэер. — Было бы основное в целости, а уж добавочное нарастим!
— Смотри, смотри! — нетерпеливо перебивает его Краасс.
Оба снова приникают к монитору.
Аля открывает глаза. Зрачки расширены почти на всю радужку. Руки расходятся в стороны. Силовой луч вытягивается вверх над головой, утолщается и приобретает вид кобры, раскрывшей капюшон.
Молниеносным рывком ладони сходятся. Хлопок! Энергетическая змея отделяется от тела, выстреливает в пространство. Дымка рассеивается. Девочка медленно оседает на пол. Валится на бок. Глаза закрыты. Дыхание ровное, глубокое. Она спит.
— Готово! — Краасс довольно выстукивает по сенсорам панели. — Для первого раза эффект впечатляет. Теперь будем шлифовать наш камешек.... Ребенок далеко пойдет, ручаюсь!
* * *
— Семеныч, куда собрался?
— Отвали, Иван! — Алин отец нетвердыми шагами добирается до двери. Пару минут стоит, покачиваясь. Наводит на собутыльников фокус и заплетающимся языком изрекает:
— С-сейчас все б-будет класснячок.... У м-меня в нычке самогончик — с-супер!
— Петро, ты в своем уме?.. Куда поедешь?.. До первого столба?!
— Захлопнись, зануда! Че ты зудишь вечно? Умнее всех хочешь быть?! — Петр переступает с ноги на ногу, чешет в затылке. — Тут она, родименькая. В машине.... С-с-час, мужики! Ждите!..
Серая девятка маячит у детской площадки. Шмыгая носом и бурча, Петр Семенович добирается до автомобиля. В глаза бросается странная картина: на крыше вальяжно разлеглась большая черная кошка. При приближении человека, она встает, потягивается, но никуда не убегает.
— Э-к-к, стерва!.. Развелось вас, не передушишь!
Петр приседает, шарит палку. Не найдя, замахивается рукой. — П-пшла, тварь!!! Лобешник проломлю!! Одна такая уже на мусорке валяется....
Кошка выгибает спину, прижимает уши и длинно шипит. Неестественно яркие зеленые глаза блестят, пасть растягивается в нешуточный оскал. Мужчина, от неожиданности, замирает на месте. Хмель слетает. Пронзительный прямой взгляд животного вызывает настоящий страх.
Кошка поворачивается и прыгает за машину. Алин отец вздыхает, переводит дух. Заглядывает за автомобиль. Животного нигде нет.
— Ф-фух!.. Удрала, сволочь.... Вот зараза бешеная!.. Потравить их тут к черту. И дело с концом!
Дрожащими руками отпирает машину. Бухается на седушку, оставляя дверцу открытой. Наклоняется, шарит под сиденьем. Извлекает пластиковую двухлитровку, полную мутноватой жидкости.
— В-вот она, моя лапушечка!.. Ну, пошли, пошли, погуляем ...
Мужчина откручивает крышку. Подносит бутылку двумя руками ко рту. Делает большой глоток. Поднимает глаза.... Бутылка вываливается из рук. Падает вниз, на коврик. Самогон хлюпает из горлышка, выплескивается на одежду, на сиденье, на панель.
У лобового стекла — кошка. Пасть оскалена, из уголков свисают хлопья грязно-желтой пены. Когтистые лапы начинают с силой царапать металл. Зубы лязгают так, что он это слышит. Секунду мужчина в ступоре. Потом хватается за дверцу, захлопывает. Матерясь, нагибается за бутылкой, и тут ...
Все четыре фиксатора на дверях проваливаются в пазы. Ключ в замке зажигания проворачивается. Повернувшись к рулю, на гул заработавшего мотора, Петр, краем глаза, захватывает длинную голубую искру, проскакивающую по панели управления. В следующее мгновение все вокруг воспламеняется. Огонь перепрыгивает на джинсы, желтыми языками взлетает вверх.
Человек бьется в двери, в окна, из последних сил старается выдавить стекло. Оно не поддается, заклинено! Он корчится, исходит криком....
На черный столб дыма, поднимающегося в небо, отовсюду сбегаются люди. Кто-то истерически кричит в трубку, требует пожарных, скорую помощь. Кто-то бросается за ломом, чтобы выбить двери. Существо в салоне еще живет, но уже мало напоминает человека. Оно слепо тычется в окна, почерневшими скрюченными конечностями скребет по стеклу.... И тут автомобиль взрывается!
Ближайших зевак отшвыривает ударной волной. Гигантский огненный цветок выбрасывает в вышину пылающие лепестки. Воздух наполняется нестерпимым жаром, окалина разлетается во все стороны....
Окрестность сотрясают сирены подъезжающих пожарных машин. Люди в униформе высыпают из них. Споро разворачивают шланги. Белые пенистые струи заливают покореженный раскаленный остов. Пламя кипит, скрежещет, задыхается. Еще немного, и все кончено.
Пожарные сворачивают рукава. Милиционеры обносят площадку желто — полосатой лентой. Работники скорой оказывают помощь пострадавшим. На удивление, ни у кого из неосторожных зевак серьезных травм нет. Так, — царапины, порезы, ссадины.
В толпе сбились в кучку и бывшие собутыльники Петра. Мужчины в полном шоке. Переглядываются, разводят руками. Один выдавливает:
— Ни фига себе, за самогончиком сходил!..
* * *
Аля открыла глаза. Поежилась. Ну и замерзла она! Батареи отключили со вчерашнего дня, в квартире колотун, а она умудрилась заснуть прямо на ковре. Вот балда, жди теперь соплей, кашля и барабанов в ушах.
Девочка поспешно вытаскивает из комода шерстяные носки. Натягивает. Надевает свитер. Все равно холодно. А-а, помнится, мама говорила, что, когда промерзнешь, нужно в носки насыпать горчичный порошок и потоптаться на спортивном коврике. Будет эффект горчичника. Попробуем!..
Вы спросите, а что, судьба Василины Алю уже не волнует? И на отца она уже не злится.... И все её переживания канули в небытие?!
И да, и нет. Я бы сказала, она в неком бесчувствии. Как будто, ей местную анестезию провели. Голова думает сугубо о насущных вещах, не отвлекаясь ни на что другое. Такая себе стенка от реальности. Организм многих из нас сам возводит её в критические моменты, чтобы не повредиться окончательно. Вот и Аля, сейчас, в некотором роде, в состоянии 'грогги'. А уж как долго пробудет в нем, мне, простите, пока неведомо.
Девочка бредет на кухню, достает пачку сухой горчицы из буфета. Возвращается в комнату. Автоматически выполняет все озвученные выше манипуляции. Ноги постепенно согреваются, её перестает знобить. Аля опять идет на кухню — заваривать чай....
Звонок! Она бежит в прихожую. Не глянув в глазок, распахивает дверь. На пороге — мать.
— Ой, мамочка! А я в школу не пошла сегодня. Знаешь, так горло дерет, и насморк замучил! Вот — лечусь немножко.... Ты мне покажешь, где ингалятор? А то я уже всю кухню обрыла, и без толку!
Мама, не отвечая, отстраняет её, входит. Закрывает дверь, набрасывает цепочку и ... оседает на пол.
— Мамуля! — Аля кидается к ней. — Мамочка, что с тобой?! Сейчас, сейчас, потерпи! Сейчас в скорую позвоню!
— Нет, — мать хватает её за руку, не пускает, — не надо, нет.... Мне уже легче. Посижу немножко, отдышусь.... Она, вдруг, закрывает лицо ладонями и начинает рыдать. Аля падает рядом на колени, обнимает её, гладит по волосам.
— Мамочка, не плачь. Мамулечка, ну успокойся.... Мы же вместе.... Все будет хорошо.
— Аля!.. Постой, постой, Аля. — Мать берет её за руки, собирается с силами. Медленно произносит, — Папа... он погиб сегодня, Алечка.... Его нет больше.
— К-как? — заикается девочка. — Как... это... случилось?! — она почти кричит матери в лицо. — Говори! Ну, говори же!!
— Машина загорелась.... В милиции сказали — короткое замыкание.... Автомобиль загорелся. Потом взорвался. Все очень быстро произошло. Он не смог выбраться.... Аля! — Она опять начинает плакать. — Осиротели мы, дочка.... Что же теперь будет?!
Аля быстро обнимает мать. Прижимается, кладет голову на плечо. Что-то говорит, утешает. Мама не может видеть, что отражает большое овальное зеркало на стене за её спиной. И, слава богу! Алины глаза пусты и безжизненны, на губах — довольная улыбка....
Остаток дня проходит, как в бреду. Але действительно кажется, что она спит. Эмоций — никаких. Слепая пустота в душе и каменная тяжесть. В их квартире — чужие люди. Вроде, кто-то из милиции. Остальные — сослуживцы матери или отца. Все странно оживлены, переговариваются громко, звонят куда-то. Полный балаган и неразбериха. Мама с кем-то из них уезжает. Кажется в морг, на опознание. Возвращается вообще никакая. Её отпаивают валерьянкой, суетятся. Женщины закрывают зеркала черными платками. Мужчины вытаскивают из гостиной мебель. Заносят в комнату обеденный стол, табуретки. Из разговоров Аля понимает — туда внесут гроб. Ей делается дурно. Только сейчас она, и вправду, начинает осознавать, — отца больше нет. Она ничего не может понять. Недавняя мстительная радость сменяется жалостью, потом — отчаянным взрывом горя. Неужто это, и впрямь, её проклятия погубили его? Неужели, это её злость и жажда мести лишили его жизни?! Не может быть!! Но, даже если это просто совпадение, то, боже мой, как оно жестоко! Нет, ни за что, в здравом уме, Аля не пожелала бы папе такой страшной смерти, да и, вообще, смерти. Господи, ну почему все так?!!
Когда она, в очередной раз, бредет зачем-то коридором, звонит телефон. Аля автоматически снимает трубку. Ничего не успев сказать, слышит:
— Про наш договор помнишь?
Аля отшатывается от трубки, как от гремучей змеи. В страхе и непонимании смотрит на аппарат, как на живое, опасное. Потом осторожно поднимает упавшую трубку, опять подносит к уху.
— Просто напоминаю. Я тебя завтра жду.... И никаких отказов.... Слышишь, ребенок?
'Как он узнал номер?.. Следил?.. Купил.... Что ему надо?!!' — мысли скачут, голова горит, язык не ворочается ...
— Ладно.... Я знаю, ты меня слышишь. До завтра, Алира.
— Подождите! — девочка, наконец, обретает способность говорить. Хочет поделиться, объяснить. Но... в трубке — короткие гудки.
Аля кладет трубку на рычаг. Бездумно усаживается рядом на тумбочку. Обхватывает голову руками. Сидит без движения довольно долго.
Из этой прострации её вырывает оклик соседки, тети Гали:
— Алечка, помоги мне тут, пожалуйста. Сейчас все съедутся, а у нас ничего не готово. Иди, детка, иди сюда!
Аля медленно подходит. Глаза стеклянные, губы дрожат. Тетя Галя обнимает её пухлыми руками, мягко прижимает к себе, укачивает.
— Поплачь. Поплачь, Алюша. Поплачь, милая, легче станет ... Ничего, девонька. Надо жить дальше.... У тебя мама, ты её не огорчай.
Аля кивает, со всем соглашается. Повторяет в уме одну фразу: 'Не думай!.. Только не думай!'
* * *
Долгожданное утро облегчения не принесло. Вчера, когда привезли гроб, она впала в настоящую истерику. Кричала что-то, колотилась о стены. Пытающихся её успокоить отпихивала с какой-то нечеловеческой силой. Повторяла все время, что ненавидит себя и не хочет жить. Её насильно уложили в постель. Сделали укол. Потом — еще один. И держали, пока не подействовал, и она не отключилась.
Сейчас они на кладбище. Утром мама, за сутки постаревшая лет на десять и вся какая-то сгорбленная, зашла к Але. Долго что-то говорила тихим просящим голосом. Аля слов толком не разбирала. Поняла только — мама уговаривает её остаться дома, не ехать на похороны. Помедлив, согласилась. Она, действительно туда не хотела, до дрожи, до оторопи. Боялась, — не выдержит и сорвется снова.
Теперь все уехали. Аля смотрит на часы — двенадцать дня. В мозгу, словно реле щелкает: через два часа.... Старый мост. Она должна там быть.... Должна!
Девочка берет рюкзак. Вытряхивает книжки и тетрадки на пол. Медленно обходит комнату. Складывает в ранец какие-то вещи. Снимает статуэтки с полок, вытаскивает фотографии из рамок. После еще раз проверяет. Нет, ничего не забыла. Все, такие дорогие её сердцу безделушки и сувенирчики, её детские фотки, плюшевый серый мишка, парочка любимых книг, все собрано и еле уместилось в распухший до предела ранец. Аля начинает одеваться. Школьные брючки, белая блуза-рубашка, джинсовая курточка, мокасины. Гладко зачесывает волосы, заплетает в косу. Автоматически смотрит в зеркало. Оно отражает мертвенно-белое, отрешенное лицо. Глаза покраснели, блестят. Веки припухли.
— Уродина! — с отвращением бросает себе девочка. Задергивает стекло черной кисеей. Поднимает рюкзак. Еще раз смотрит на часы. Без двадцати два. Успевает... как раз.
Аля выходит из квартиры, забыв запереть дверь....
* * *
Набережная. Мост. Кто б еще сказал, зачем она здесь, что забыла. Кому все это надо?! Встречи какие-то идиотские. Разговоры никому ненужные. О чем они могут говорить? Что между ними общего? Они, отнюдь, не друзья. И друзьями никогда не станут хотя бы из-за той же разницы в возрасте. Сумасшествие, просто. Она торчит тут вот уже час, как дура последняя. Черт, до чего же глупо и бессмысленно! И зачем она вообще приперлась сюда? Аля ощущает себя марионеткой, которую беспорядочно дергают за ниточки. Несколько раз поднимается с твердым намерением немедленно уйти и вычеркнуть из памяти все события последних дней. (Кроме гибели отца, разумеется, вот её-то уже не выжечь и каленым железом!) Топчется, мнется.... Опять усаживается на лавочку.
Хочется плакать! Не плакать — выть, орать. Тогда, может быть, хоть кто-то поймет, как ей невыносимо больно. И, самое убийственное, Аля ясно осознает причину грызущих её боли и страха. Нет, это не плач по отцу, не желание исправить какие-то ошибки. Это жгучая боязнь, что он не придет, что она ни-ког-да больше его не увидит.
Чужой, непонятный, пугающий.... Грубый, холодный, по-настоящему опасный. Сейчас Аля это четко понимает. Но он нужен ей, как последняя надежда.... В груди печет, к горлу подкатывает тошнота. Неизвестность и растущее отчаяние убивают. Аля, в очередной раз, встает. Оставив рюкзак, поднимется на мост. Опираясь на перила, склоняется над водой.
'Вопрос, сколько времени требуется, чтобы задохнуться и утонуть?..', — неожиданно для нее самой, эта мысль захватывает Алю. Становится, до странности, интересно. Она продолжает всматриваться в черную глубину. Нагибается ниже. Ей хочется дотронуться до этой живой волнующейся массы. Погрузиться в нее...уйти....От проблем, от непонимания, от страхов.... А там покой, наверное, и больше она не будет страдать....
— Алира.
Она вздрагивает. Отшатывается назад. Медленно оборачивается.
Краасс в нескольких шагах. Покачивает Алиным рюкзаком, улыбается.
— Вы, тут, часом ничего не забыли, маленькая мадмуазель?.. Вот покусился б на него кто, и пришлось бы мне, рискуя жизнью, отбивать твое имущество. Нет, ты меня совсем не бережешь!
Аля молчит, держится за перила. Он подходит, кладет ранец на землю. Садится на корточки. Очень осторожно берет её за руки. Смотрит снизу вверх. Неприятное ощущение начинается в кончиках пальцев, кисти немеют. Наливаются тяжестью. Аля морщится.
— А ведь мы это уже проходили.... Что я тебе тогда сказал?
— Не бойся, — шепчет девочка.
— Пра-виль-но. — он тоже переходит на шепот, подается вперед. — А еще что?
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
