Metanoia

Чешуйки во все стороны разлетелись от меча, вращаясь и блистая в безупречном солнечном свете, только половину сохранил он длины своей, но механическая нога была почти перерублена и машина покосилась, медленно поворачиваясь ко мне, меняя представления об опасности моей. Должно быть, она передала сигнал другим, ибо та из них, что пыталась поймать солдата, развернулась и направилась ко мне на своих больших колесах, взрывая землю, выдвигая из своего продолговатого тела нечто, вытянутыми очертаниями своими напоминающее оружие.

Я прошептал одно из вспомнившихся проклятий, но оно имело действие только на полупроводники, машины же те оказались более совершенными. Отбросив в сторону автомат, я взглянул на меч, медленно отращивавший новую чешую, на смеющего шамана. Еще один взрыв раздался справа от меня, на сей раз более мощный и я услышал скорбный скрип, надеясь, что высокому существу все же удалось повредить одну из машин.

Поврежденная мной часть ноги отвалилась и машина накренилась, лишившись былой скорости и маневренности, но оставаясь смертоносной. Громкий выстрел раздался со стороны холмов и панель брони упала с корпуса механизма. Снайпер сменил тип боеприпаса, но даже это не могло причинить нашим противникам существенного ущерба. Отдав мысленную команду, я выпустил из резервуаров брони питающиеся металлом и пластиком бактерии, не оказавшие на машины никакого воздействия. Должно быть, проведенное под землей время позволило им создать новые материалы, о чем должен был узнать Королевский Совет и что давало мне повод для возможного отступления. Впрочем, Советники могли знать все это, способы, какими они получали информацию нередко превосходили мое понимание.

Осколки моего меча рассыпались по земле и, глядя на то, как тоскливо мерцают они, я вообразил способ повергнуть колдуна. Я заметил то, что было когда-то острием лезвия, лежащим теперь в рассыпчатой грязи и cхватил его пальцами под жесткой перчаткой, развернул между ними и метнул во врага, ни на что не надеясь. Cперва он летел, вращаясь, подобно метательному лезвию и я обрел надежду. Он пересек границу круга и я убедился, что она не означала ничего большего и не предоставляла противнику дополнительной защиты, но в метре перед моим сиюминутным врагом мой нелепый метательный снаряд развернулся и ударился о него плашмя, рассыпавшись на множество чешуек, налипших на бледную кожу.

Раздавшийся поблизости взрыв бросил меня на землю, сместил все видимое в синюю сторону спектра и машины замедлились, мне показалось, что я почувствовал их недоумение, их сопротивляющееся сомнение И в это мгновение снайпер выстрелил снова, меткость его была восхитительна, он попал в чешуйку, прилипшую к левому плечу шамана и она взорвалась, обволокла его красным свечением. Возопив, он воздел руки и метнулся прочь из круга, как будто это могло помочь ему. Прозвучал еще один выстрел, на сей раз снайпер промахнулся, не попал в чешуйку, но все же пуля настигла шамана, добравшись до его тела, пройдя насквозь и выбросив в воздух синюю кровь. Вскрикнув, несчастный рухнул на землю, ноги его остались в бетонном кругу, но машины продолжали угрожать нам и я восхитился противником своим, воля которого не ослабла и после столь серьезного ранения. Я бросился к нему, сжимая в правой руке все еще не восстановившийся меч, левой извлекая из ножен на бедрах короткий клинок. Еще один взрыв содрогнул почву подо мной, я услышал свистящий треск и, обернувшись, увидел, как раненая мной машина наклонилась еще больше, протягивая длинную конечность к смеющемуся гренадеру. Презирая механизмы, я пробежал в метре от одного из охранявших круг, сапоги мои ударили по бетону и через мгновение я уже упал на колени рядом с тяжело хрипящим врагом.

Взор его широко раскрытых глаз вонзился в клинок, тонкое золотистое лезвие, нависшее над ним.

-Отзови свои машины.

-Не могу...— он хрипел и плевался кровью, что казалось мне странным. Рана была не такой уж серьезной, пуля прошла навылет, если только не было у нее незамеченных мною особенностей, повредивших ему больше, чем я мог предположить.

-Ты умрешь, колдун. Не усугубляй своей вины.

-Не...могу...

Я знал, что подобные ему способны перед смертью узреть будущее и это интересовало меня более всего.

-Что ты видишь? — и по тому, как изменился блеск его глаз стало ясно, что он понял мой вопрос.

-Женщина...— он хрипло усмехнулся. -...станет рыцарем...таково мое пророчество.

Я перерезал ему горло.

Кровь сперва брызнула на меня, попала на лицо, но затем превратилась в поток, заливающий бетон. Я медленно поднялся, чувствуя себя усталым и почти безразличным ко всему происходящему вокруг. Ко мне приближалась одна из машин, я слышал вдали крики карлика, пуля взвизгнула, попав в камень, но я оставался неподвижен, глядя, как течет синяя кровь колдуна.

Я убивал бесчисленное количество раз. Чудовища и люди, существа невероятные и обыденные преступники бывали повержены мной. Задолго до того, как стать рыцарем Его Величества я познал сражение, не будучи ни храбрецом, ни трусом. Я не поднимался в бой первым, но и не отставал от своих соратников, я устал от битв раньше, чем от сомнений и к тому времени, как посланник Короля пришел ко мне, мечтал только о покое и тишине. Мне казалось, что я познал всю непредсказуемую подвижность мира и он больше не может предложить мне ничего, что могло бы убедить меня в естественности существования. Любая мысль виделась мне искусственной и чужеродной окружавшей меня действительности, которая, казалось мне, создает все условия для того, чтобы сознание и разум не могли существовать ни при каких обстоятельствах. Читая в газетах о деяниях Короля, я не мог не думать о том, что все это является лишь воображением редакторов и владельцев, пытавшихся убедить нас в присутствии высшей власти. Да простит меня Его Величество, я едва не стал мятежником.

Cмерть колдуна оказала воздействие на меня и я понимал это. Сущность его, выпущенная последним выдохом, парализовала меня, мне следовало предусмотреть это. Машина приближалась ко мне, выдвинув тонкие и длинные черные шипы и мне едва хватило силы сосредоточиться и отдать еще один приказ, выпустивший из резервуаров микроорганизмы, поедающие волшебную плоть. За несколько секунд тело шамана обратилось в черную пыль и только тогда наваждение покинуло меня. Нелепое отчаяние, сознание, отказывающееся повелевать действительностью, гнетущая прелесть миловидного будущего, собачья надежда на мягкую луну.

Даже покинув увлечения плоти, колдун являл собой величие воли, сохраняя контроль над машинами. Мне доводилось слышать о подобном, но я никогда не сталкивался с таким явлением лично и не мог вспомнить, как надлежало действовать. Я увидел гренадера, вопрошающе смотрящего на меня, услышал еще один выстрел снайпера, но не видел солдата, не смог заметить его. Увернувшись от машины, попытавшейся дотянуться до меня конечностью с вращающимся на ее конце острием, я побежал к саперу, бросившему взорвавшуюся позади меня гранату, выпустившую мерцающий серебристыми искрами дым.

-Где солдат?

Тонкие пальцы махнули в сторону холмов.

Он лежал между ними, раздавленный, превращенный в кровавое месиво тяжелой ногой машины, осколки брони пронзили тело, внутренности превратились в единую неразличимую массу, череп расколот и мозг лишен формы, конечности оторваны от тела и раздроблены.

Злобное раздражение почувствовал я в себе. Если бы спасенная мной отказалась от чести быть королевской наложницей, этот воин должен был стать ее первым мужчиной. Таков был замысел мой, такой должна была стать реальность. Я подумал о том, что совершил ошибку, взяв его с собой, но, оставь я его в лагере, все могло совершиться без меня да и слишком он был приятен мне, чтобы мог я держать его вдали от себя.

Мне случалось видеть гибель соратников и братьев, они погибали рядом со мной мгновенно, от пули, лазерного луча, пламени огнемета, разрубленные мечом, они страдали многие часы, сжигаемые колдовством, поглощаемые болезнями, паразитами или микромеханизмами, остановить которые не было возможности. Разные чувства приходили тогда ко мне. Иногда я оставался спокойным, глядя на то, как течет из воспаленных язв кровь моих драгоценных друзей, которых я знал десятки лет, в другой раз простой порез на руке брата моего мог вызвать у меня обращенную к несправедливости ярость. Но я не мог вспомнить, чтобы чья-нибудь смерть воспрепятствовал страстным планам моим, игривым моим мечтаниями, скромным моим попыткам превзойти надменную монотонность, скупую на удивительное действительность. Каждый из нас стремится уподобиться Королю. Я слышал, что некоторые даже хотят быть Им. Я не могу притворяться настолько глупым или самонадеянным, тщеславие мое заключается всего лишь в желании как можно больше увидеть и узнать, превзойти в этом всех прочих, быть уверенным в том, что все самое невероятное произошло со мной или возле меня.

-Мы должны отступить. — горькая слюна заполняла мой рот, я с трудом сглатывал ее, надеясь, что ничем больше колдовство и близость подземных машин не повредили мне.

-Как же машины?

-Мы выполнили условия договора и убили чудовище. — я вернул не успевший восстановиться меч в ножны и быстрым шагом направился прочь от бетонной площадки, подозревая из своего прошлого опыта, что машины не последуют за нами далеко от нее.

Герцог оставался невозмутимым, выслушивая мой рассказ и все потребовавшееся на то время рассматривал стоявшую перед ним девственницу.

-Король будет недоволен. — прошептал он, как только я замолчал, продолжая смотреть на нее.

В этом я сомневался. Его Величество не мог бы выказать недовольство тем, что стало Его прибылью, ведь в нашем случае у Него стало одной девственницей больше. Но я промолчал, предоставляя Герцогу единственное возможное здесь мнение. Мне случалось противоречить тем, кто обладал властью, но в данных обстоятельствах это было бы в высшей степени неразумно.

-Она полна желания служить Его Величеству. -я подошел к девушке, снял перчатку и сжал ее подбородок пальцами. — Не так ли, дорогая?

-Я не хочу иного. — она опустила глаза и это понравилось мне, возбудило меня.

-Ты делаешь это по своей воле? — Герцог сощурил глаза и вопрос его смутил мое вожделение. Мне было сложно поверить, что он подозревает в ней мятежницу.

-Совершенно сознательно.

Ей не следовало говорить этого, но она происходила из народа далекого от знаний. Герцог, как и сам я, разделял мнение нашего Короля о том, что не существует сознания как такового, в том виде, в каком его принято представлять. Мнение о том, что возможны сознательные поступки представлялось ошибочным, ибо даже точное определение сознания оказывалось недоступным. Будучи объектом языка, находясь в неистребимом сочетании с ним, взаимовыгодном симбиозе, оно, тем не менее, относилось к нему с некоторым пренебрежением, как недотрога к домогательствам самого красивого юноши, не позволяя полностью обследовать себя. Только самые заметные, самые явные черты и особенности его оказываются подвластны мысленным ласкам. Действительность становилась сознанием независимо от того, могла ли быть подтверждена, тем самым обесценивая его. Ускользающее очарование сознательного, нарекание оным того, что представляло собой лишь определенные формы взаимоотношений или реакций сводило все к набору инструкций, превращая увеличение их количества в достоинство. Наступил тот печальный момент, когда сознательным стал именоваться каждый, способный к связной речи и было достаточно проявить минимальные способности в том, чтобы с гордостью причислить себя к сознающим. Инфляция сознания достигла невероятных масштабов, расширение его границ привело к тому, что слишком многие стали пересекать их, причем в обе стороны. Обесценившись, оно превратилось в нелепый придаток, дарованный многим уже только в угоду их существованию, нечто настолько привычное и бессмысленное, что они проводили многие годы, не задумываясь о нем. Для меня же было привычным считать его величайшим сокровищем, волшебным излучателем, проектором чудесных картин, без которого все прочее становилось невозможным, ибо обращалось в немыслимое, волшебным фонарем, свет которого выявлял прячущиеся в темноте чудеса. Я был наказан однажды за то, что ослушался приказов вождей своего ордена и познал, что означает обладать лишь частицей сознания, быть неспособным описать что-либо или понять незнакомую концепцию. Недостаток сознания привел к недостатку воображения, мироздание неожиданно стало настолько прочным, что я ощутил необходимость в том, что пошатнуло бы его, затмило собой его непоколебимую плотность. Существование, поглотившее свое объяснение, устранившее нужду в нем и сохранившее только непосредственные реакции, кратковременные арифметические планы, делало размышление и познание невозможными. Реальность стала неотличима от грязи, только в ней, в ее бесприютной телесности я видел сущее и ужас, объявший меня от того мог сравниться только с тем, какой испытывает обреченный на гибель после спаривания самец, обнаруживающий в себе похоть. Но еще большее отчаяние ощутил я тогда, когда услышал речи Его Величества о том, что ни одно действие, ни одно слово нельзя назвать в полной мере исходящим от сознания, ибо сколько бы мы ни старались, никогда не постигнем мы истинной, начальной причины возникновения их. Непоколебимая невозмутимость более всего приличествовала сознанию, так учили меня и братьев моих и, как мог, прилагая все мыслимые усилия, старался я соответствовать тому. Всем, чего я добился, была видимость, но и ее мне было достаточно. Ее в великой гордыне своей считал я первым шагом на пути к истинному сознанию, коим осветилось бы каждое биение сердца моего, каждая моя мысль, каждое мое движение, среди которых не было бы больше тех, какие называл я случайными, не было бы лишенных необходимости. Количество моделей неизбежно было бы сокращено, непрерывное чередование оставшихся оказало бы гипнотизирующее воздействие и последствия пребывания в этом трансе, остававшиеся совершенно не предсказуемыми для меня, обещали быть удивительными. До тех пор, пока было во мне что-либо не имеющее объяснимых причин, пока мог я испытывать затруднение в объяснении некоторых своих поступков или же заключалось оно в удовольствии, следовании правилам или нарушении их, почтении перед другими или поклонении перед самим собой, у меня не было никаких оснований называть себя сознающим.

Только наш Король был таким и все мы были сознанием Его, внешним Его мозгом.

Когда девушку увели, Герцог устало склонился над столом и подозвал меня.

Стоило мне приблизиться, как одна из медуз умерла и света оставшихся было едва достаточно теперь, чтобы рассмотреть документы.

-Ты знаешь, что я делаю здесь, рыцарь? — он выглядел недовольным своей судьбой и это при том, что миллионы подданных восхваляли его.

-Нет, ваше Высочество.

-Я думал ты послан на помощь нам.

-Его Величество призвал меня. Я должен прибыть в ближайший Дворец Космонавтов.

Герцог усмехнулся.