"Как бурундук запасся", — подумал юноша. Но он знал, что всё это скоро уже понадобится, когда в долгие зимние месяцы к колдуну явятся страждущие с просьбой избавить их от телесных недугов. Люди всегда болеют.
Ниже были развешаны бубны, совсем старые, пришедшие от долгого употребления в полную негодность, но всё ещё дорогие для их хозяина, и новые, которыми старик пользовался по сей день. Бубны были богато украшены росписью и тесёмками — символами магической Силы. Справа от входа висел жреческий наряд, который Котла Вей нья надевал только на праздники и для отправления священнодействия: долгополая рубаха и штаны из оленьей кожи, украшенные вышивками, сплетающимися в замысловатый узор, и костяными нашивками, а так же усыпанная вороновыми и коршуновыми перьями шапка.
По левую руку от входа (совсем наоборот, в сравнении с жилищами простых охотников) висели полный стрел великолепный колчан, лук со спущенной тетивой и стояло прислоненное к стене копьё с длинным и узким обсидиановым наконечником. Но всё это оружие, судя по хорошему состоянию, ни разу не было употреблено по назначению; скорее всего это были подарки благодарных почитателей талантов старика, кому, или чьим родственникам он спас жизнь.
Вдоль стен лежали аккуратно свёрнутые оленьи и бараньи шкуры, тюки и сумки с непонятным содержанием, потёртые одеяла, все перелатанные, но всё ещё исправные, могущие послужить своему обладателю, и ещё какие-то предметы, наполовину зарытые под внушительный скарб жреца, которые Чаа"схе не сумел разглядеть. Тут же стояли большие плетёные корзины с запасами ягод и орехов. За ложем старика стоял развязанный мешок, с торчащими из него деревянными поделками, подобными той, что вырезал старик, когда он пришёл к нему впервые.
У очага, в углублении, парился бурдюк с варёным мясом, а на огне поджаривались тонкие ломтики печени, нанизанные на прутья. Тут же на плоском камне лежало оленье сало, белизною своей подобное снегу, и вяленая рыба, сухая как деревяшка, но обладающая изысканным вкусом. От этих лакомств исходили дразнящие запахи, раздражавшие ноздри. Старик потрогал ножом варящееся мясо, повернул печенку и заулыбался, аж глаза утонули в складках морщинистой кожи.
— Садись, Чаа"схе, из рода Пыин-ва, народа Тхе-Вей! — лукаво заговорил он, похлопав рукой по одеялу. — Угощайся.
Юноша неуклюже перешагнул через завал из тюков, что лежали поперёк тхерема, и примостился на краешке мягкого, пахнущего свежей пихтовой смолой, ложа.
— Там где-то чеснок в корзине, дотянись, — попросил жрец. Юноша повернулся в указанную сторону и стал шарить по корзинам. — Да, да, там. Ну вот, можно и за еду приниматься, — Чаа"схе высыпал на камень рядом с салом несколько мелких головок чеснока. — Разговор у нас с тобой будет долгим, поэтому неплохо, подумал я, сдобрить его хорошим угощением. За едой и беседа идёт лучше. — Старик подал гостю прут с печенью, с которого стекал горячий пузырящийся сок. — А это, чтоб язык был мягче.
Перед несколько смущенным юношей возник полный бурдюк с веселящим напитком, который старик приспособил на воткнутой в землю перекладине. Чаа"схе стянул зубами один ломтик и стал медленно пережевывать его, наслаждаясь сладковато-горьким вкусом, и ожидая, когда жрец начнёт разговор. Но тот неторопился: он так жадно ел приготовленную своими руками пищу, что можно было подумать, что он голодал несколько дней к ряду.
— Когда человек стремится что-нибудь узнать, вникнуть во что-то, это неплохо, — сказал Котла Вей'нья, отхлебнув из бурдюка. — Но важно понять, зачем человеку нужны те или иные знания. Часто это простое любопытство, не чуждое никому из нас. Бывает, человек просто хочет знать немного больше остальных, но лишь за тем, чтобы потом похвастаться своими знаниями или использовать их себе вволю. Лучше, когда человек хочет знать о чём-то всё, совершенно всё. Но и это ещё не предел. Но главное — это понять суть, заключённую в знании; тогда можно докопаться до истины. Истина — великая вещь, но не каждому дано её осознать, прочувствовать. Мы, те, кто посвятил себя духам, знаем это наверняка. Ты тоже это знаешь, Чаа"схе из рода Пыин-ва, так как посвящён Силам, что управляют миром. Ты хочешь понять суть. Это похвально. Но.. но.. У людей... у каждого человека могут быть враги... Потому-то я так долго колебался. Тебя выгнал, потом опять позвал... Я думал, много думал. Даже сегодня я всё ещё обдумывал твою просьбу. Что будешь делать ты со своими знаниями, которые, быть может, получишь от меня. Что если, ты не захочешь после этого меня видеть? Вдруг тогда, ты расскажешь это другим. И пойдет молва. Я испугался...— старик опустил голову на грудь и вздохнул. — Знаешь, я по настоящему испугался! Но потом... Мой страх — это слабость. Я осознал, что боюсь, потому что потерял веру в себя, в силу, частичкой которой мне дано пользоваться. И я понял что ошибаюсь, полагая, что мне есть чего бояться. Жизнь прожита, — Котла Вей нья посмотрел в сторону, — мне осталось не так уж много. Так чего же мне бояться? Или кого? Дурной славы? Или плохих людей? Я понял, что всё это ничто... Пустое... Все дрязги людские ничтожны по сравнению с Силой. А Сила разберётся кто прав. — Жрец помолчал, глотнул из бурдюка, пошамкал сухими губами. — И я осознал, что сам жажду рассказать кому-нибудь всё, всё, как оно было на самом деле, чтоб восстановить веру в себя, веру в Силу. Ты мне нравишься, Чаа"схе. Я увидел ум в твоих глазах. Я знаю, что могу тебе доверять... не только тебе, впрочем, но и себе, так как бояться мне нечего, а значит и ты не выдашь никаких страшных тайн, даже если намерен рассказать об услышанном кому-нибудь, пусть даже такому человеку как Мана-кья. Я слишком стар, чтоб бояться.
Чаа"схе слушал длинную речь старика затаив дыхание; его глаза сияли от восторга, лицо раскраснелось и на лбу проступили капельки едкого пота. Только сердце шумно колотилось в груди, разгоняя по венам кипучую кровь. Он даже не мог жевать положенный на язык кусок, столь сильное впечатление произвели на него слова старого жреца.
— Но не обольщайся, Чаа"схе из рода Пыин-ва! — повысил голос Котла Вей нья. — Правда может оказаться жестокой и ты разуверишься не только во мне, но и во многом, многом другом. Поэтому я в последний раз предупреждаю тебя: истина далека от того, что говорят люди. Согласен ли ты услышать правду о моей жизни?
Юноша судорожно проглотил застрявший в горле кусок оленьей печенки и срывающимся голосом ответил лишь:
— Да...
Котла Вей нья нахмурился. "Неужели ему не понравился мой ответ? Чего он ждал? Что я отступлюсь?.." Жрец задумчиво теребил бородку, уставившись на огонь.
— Ладно, — махнул, словно отрезал, он рукой. — Я ждал такого ответа. Иного и быть не могло. Не затем ты тащился в такую даль, оставив тепло и уют родного дома, чтобы ни с чем возвращаться обратно. Ладно... Теперь я и сам уже хочу всё тебе рассказать, чтобы сбросить с плеч эту нелёгкую ношу всеобщего недоверия и презрения некоторых жрецов.
Слезящиеся глазки жреца остановились на лице Чаа"схе и тот почувствовал, как закружилась голова. Казалось, земля накренилась, он вот-вот упадёт. Но он напрягся и выдержал этот тяжёлый склизкий взгляд. Не отступил.
— Что ж, — улыбнулся старик. — Рассказ мой будет очень долог. Сегодня я только начну... Но тебе придётся много раз возвращаться в мой тхерем, чтобы выслушать всё до конца. Слишком многое тебе предстоит услышать. Я знаю, ты говорил со знающими людьми. Это поможет тебе, несомненно: ты сможешь сопоставить услышанное от них с моим рассказом. Истина откроется тебе.
Старик замолчал, приложился к бурдюку.
— Скажи, Чаа"схе из рода Пыин-ва: говорили ли тебе в детстве, что ты не такой, как другие дети? Да? Что ж..., — старик улыбнулся: — это слышат почти все дети, если конечно родители любят их. Так уж повелось с тех пор, как был создан наш мир. Для своих родителей каждый ребёнок особенный, не такой как у других. В этом нет ничего удивительного. Это старо как мир. Мои родители любили меня. Считали не похожим на других. Но они долго не предавали этому значения. Только спустя некоторое время, когда обо мне уже шла молва, они решили, что я действительно отмечен духами с самого рождения. И более того, убедили в этом меня. Иначе я никогда не стал бы жрецом. — Котла Вей нья тихо засмеялся. — Так ли это? Не знаю до сих пор. Чем отличаюсь я от других потомков Ге-тхе и Праматери? Из всего, что приходит на ум, более всего подходит одно: Знание... Я рос обычным ребёнком и ничто не предвещало, что я посвящу себя Силе. Пока я был мал, до той самой осени, после которой так круто изменилась судьба нашего народа, все считали точно так же. Как и все дети, мои друзья, я хотел стать великим охотником и превзойти умением остальных. Скажи мне, Чаа"схе, кто и когда заметил в тебе присутствие Силы?
— Точно не помню, — юноша поскрёб пальцем за ухом. — Наверное, мать...
— Когда?
— Когда я был совсем-совсем маленьким...
— А что заставило её думать, что в тебе что-то есть? — жрец склонил голову.
— Наверное...
— Может то, что ты не дрался со сверстниками, что любил слушать старые предания, как и то, что ты всегда был молчалив и застенчив, или видел какие-то сны?
— Похоже... Наверное сны...
— Значит — сны, — старик довольно ухмыльнулся. — Это были странные и непонятные сны, которые мы называем Видениями, не так ли? И что же из того, что ты видел сны? Их многие видят, но жрецами от этого не становятся.
У Чаа"схе из рук чуть не выпал бурдюк с хмельным зельем.
— Знаешь, даже мне, тому, кто прожил в этом мире не один десяток лет, трудно распознать в человеке Силу. Не удивляйся Чаа"схе, так оно и есть. Другие жрецы лгут, если утверждают обратное... Или заблуждаются. Сказать наверняка — не возможно. Поэтому мы очень тщательно выбираем себе учеников. К нам приводят многих детей, но только одного мы забираем к себе и, кто знает, правильно ли мы оцениваем их достоинства? Только глупец не сомневается. Я вот так много сомневался, что и на склоне лет не нашёл себе замены на будущее. У меня есть сын, но он не захотел идти по моей тропе. И я не перечил ему, не заставлял, хотя мог бы. И не жалею об этом. Он давно живет отдельно от меня, живет полной и счастливой жизнью... Его дети, мои внуки, живут далеко и мы нечасто видимся; среди них тоже не нашлось ни одного, кто бы пожелал стать жрецом. И мне не в чем их винить. Напротив, я рад за них. У них иной путь, иное предназначение.
Он замолчал, достал откуда-то пару берестяных черпаков и сказал:
— Давай отведаем эту похлёбку, что стынет в бурдюке, а я тем временем поведаю тебе историю моего детства...
Джья-сы был доволен. Он сидел в тхереме и посасывал сало. У очага копошились его жена и
дочь, занятые готовкой ужина. Дети спали, посапывая под мягкими тёплыми одеялами. В тхереме было тепло и уютно. Старейшина даже рубаху скинул. На его худых костлявых плечах играли отсветы яркого оранжевого пламени, длинными сполохами взметавшегося к отверстию в крыше. На губах Джья-сы играла лёгкая улыбка.
Сегодня он пребывал в благодушном расположении духа. Даже собственноручно вырезал маленькую фигурку гуся и подарил её младшему сыну: пускай играет — вырастет настоящим охотником, как старший брат, живущий с людьми Малого Народа. Сегодня он даже не прочь был бы вспомнить молодые годы и позабавится со своей женой; вон как она призывно кружит задом, нарезая оленину. И Кэлтэ, не в пример обычному, не услышала от него ни одного поучения, на которые её отец всегда был столь щедр. Стоило ей поднять глаза, как Джья-сы подмигивал ей и кивал головой.
Жена то и дело недоумённо поднимала бровь, наблюдая за необычным поведением мужа: уж не рехнулся ли он на склоне лет? А старейшина, знай себе, улыбается и нарезает каменной пластинкой тонкими ломтиками оленье сало, испещрённое красными прожилками. Кабы знала Кэлтэ, что, глядя на неё, налившуюся настоящей женской красотой, он думал сейчас об этом незваном Пыин-ва, невесть зачем появившемся в их стойбище.
"Наверное, сидят у очага и передают из рук в руки полный бурдюк", — думал Джья-сы, представляя себе старика и Чаа схе, уединившихся в старой палатке жреца; он немного завидовал им. Что ж, неплохо. Этот юнец далеко пойдёт. Котла Вей'нья пригрел его, значит будет толк.
Старейшина снова глянул на дочь, приторачивавщую ломтики мяса на рожни, и хмыкнул. Дочь совсем выросла: пора бы и о женихе всерьёз подумать. А этот Чаа"схе, если разобраться, не плохой парень. Смирный, сговорчивый. Такого легко приручить. Только бы па-тхе оставил его у себя. Нет, он Джья-сы, не станет препятствовать взаимному интересу своей дочери и этого Пыин-ва (а в том, что этот интерес был обоюдным, он ни сколько не сомневался), он даже поможет, подтолкнет их друг к другу. Что из этого получится, пока сказать трудно. А пока пускай обхаживают друг дружку. Теперь ему плевать на людские толки. Такого зятя хотел бы иметь каждый мужчина. Если всё пойдёт как надо, и Чаа"схе останется со жрецом, это станет хорошим залогом бедующего благополучия Кэлтэ, а заодно и всего их семейства.
К нему уже много раз приходили пата-элтэ и просили выдать дочь замуж за их сыновей или племянников. Приходил даже его старый друг посвататься. Но Джья-сы всем отказывал, объясняя, что дочь его еще слишком молода. Видно, духи уже тогда нашёптывали ему, чтоб подождал. Ждать пришлось долго, но зато теперь всё обернулось как нельзя более благополучно. Теперь его тайные замыслы, похоже, начнут осуществляться, а замыслы у Джья-сы были весьма грандиозные.
Он даже пару раз пробовал заговорить (не прямо, конечно, а издали) с Котла Вей нья о том, чтоб стать его приемником, но старик и слышать об этом не хотел, только отшучивался, старый мол ты уже чтоб учиться такому делу. Может теперь удобный случай? Иметь зятем того, кто отмечен Силой — не каждому дано. Люди зауважают, будут приходить к нему и просить что б замолвил за них слово перед Чаа"схе... Нет, нет, нет. Рано об этом. Этот желторотый пока ещё ничего не имеет, придется еще немало подождать. Пускай всё идёт своим чередом, торопиться не следует.
Что ж, Чаа"схе! Постарайся уважить старика, это нам обоим выгодно. Тебе даже вдвойне: и знания получишь, и жену приобретешь... Если постараешься, конечно.
И снова вытянутое лицо Джья-сы разъехалось в улыбке. А Кэлтэ — то совсем красавицей стала, как ягодка налилась, любо-дорого поглядеть!
Часть первая
Глава первая
Я родился на третий год после Года Великого Изобилия, что, по мнению моих родителей, явилось добрым предзнаменованием. Мы жили тогда в поросших лесом холмах Ге-эрын, полных всякой живностью: по долинам ходили стада оленей, на гольцах и гребнях стучали копытами круторогие бараны, в дремучих чащобах скрывались барсы и львы, озера и реки кишели большой и малой рыбой — ни в чем и никогда мы не испытывали нужды и лица наши лоснились от жира, а наши хранилища ломились от обилия припасов. Лес и болота давали нам грибы, съедобные плоды и коренья. Духи покровительствовали нам, и мы чувствовали себя счастливыми. Порой, мне кажется — люди тогда улыбались гораздо чаще, чем теперь. Так оно, или нет, не знаю, но мне приятно так думать. Женщины обращались с молитвами к Праматери, мужчины славили Ге-тхе и задабривали духов; все шло хорошо, все были довольны.
