"Столичный маршрут"

— А что такое? — обернулся один из солдат, лениво ожидавших, пока новенький закончит с грязной работой и можно будет ставить койки.

— Да вот он на дисциплинарке вырубился, — пояснил доброхот. — Всего-то на пяти ударах... салага.

Всеобщее хмыканье явно выражало удивление, что такой взрослый мальчик не умеет терпеть таких элементарных вещей. Воистину, с подобной выносливостью своих солдат барраярская армия должна быть самой непобедимой во вселенной.

— Рука у вашего сержанта хорошо набита, — хмуро пояснил Иллиан.

— Что, сам порол? — удивился старожил. — Не повезло. А чем ты его допек?

— Да ничем, еж твою двадцать! — ругнулся Саймон в сердцах, подняв голову от тряпки. — Первый раз его вижу, и откуда он знает, что я в СБ служил...

— А, вот оно что! СБшников он точно не жалует. Не знаю, чем ваш брат ему мозоль оттоптал...

— Эсбэ, — отчетливо хихикнули у Иллиана за спиной. — Забо-отится... Ты давай, безопасность, три чище, чтобы сверкало.

На этот раз он смолчал. Спина ныла, да и дыхание стоило поберечь, чтобы поскорее покончить с уборкой. Мальчишеская борьба за доминирование сейчас была бы совсем некстати. Как там устанавливается иерархия в свежеобразованной стае... то есть, виноват, в казарме? Свои курсантские годы он помнил исключительно смутно, впрочем, в училище сам не выбивался ни в первые, ни в последние. Тактика, пригодная и сейчас.

Но не для всех, похоже. Жестяной звон и плеск заставили его развернуться на месте, зашипев. Лужа грязной воды, опрокинутое ведро, и виновник этого происшествия с дурашливым жестом — мол, ой, споткнулся, с кем не бывает.

Фразу о неуклюжих сукиных трам-тарарам детях, недоумках, которые в собственных ногах заплетаются и которым сейчас следует это безобразие убрать, хоть тряпкой, хоть языком вылизать, а не то... В общем, всю эту тираду Иллиан выдохнул, еще не успев вскочить на ноги. Виновник происшествия выжидательно лыбился и в стойке уже стоял вполне грамотно.

Статусные игры, чтобы их! Стерпеть, домыть и получить обещанный штраф за то, что не уложился в срок, а также репутацию слабака, который неоднократно "сдрейфил"? Или кинуться в драку, на радость сержанту, который закатает под расправу всех, чтобы неповадно было? Иллиану лидерство в казарме дисбата даром не сдалось, но за независимость, за свободу для маневра он был готов драться, как за воздух в подбитом корабле.

Да и морду кому-нибудь набить хотелось уже просто нестерпимо. За арест, побеги, общую дурость ситуации, порку, неопределенность, необходимость петлять, как заяц... н-на, получай!

Саймон Иллиан, разумеется, умел драться, это входило в его подготовку. А вот окончательно вынырнувшему на поверхность его сознания Андресу Ченко драться просто нравилось. Совершенно упоительное ощущение, когда не чувствуешь боли от чужих ударов и наплевать на то, что пол-лица онемело и сводит мышцы живота после пропущенного прямого под дых, зато противник повержен, повален прямо мордой в лужу, и рука у него заломлена за спиной в классическом захвате, а ты навалился сверху, раз и навсегда объясняя щенку, кто тут главный...

И, конечно, тут раздается командное рявканье:

— А ну встать!

Сержант Станнис, черт. Теперь придется расплачиваться за драку по полной. Но Саймон — Андрес? — все же позволяет себе лишнюю секунду торжества, прежде чем выпустить поверженного и подняться.

— Ченко и Костанди. Та-ак. Что это было, Ченко?

Дыхание не хочет успокаиваться, сердце барабанит триумфальный марш. — Объяснял рядовому... технику безопасности... при обращении с моющими средствами, сержант!

Сержант кривится.

— Костанди, хочешь что-нибудь добавить? Нет? Допустим. Оба — лечь, и двадцать отжиманий, в темпе!

Нет сомнений, от этого "в темпе" сейчас зависит целостность шкуры капрала Ченко и его задиристого оппонента. Оба падают на пол, где стояли, прямо в лужу грязной воды. Над головой слышны отрывистые реплики сержанта, допрашивающего свидетелей:

— Когда началась драка? Отвечать, быстро!..

Три, четыре... Пострадавшая спина дергает болью, надо сосредоточиться и не халтурить, а то с сержанта станется запустить счет по второму кругу. Зато физическое напряжение и концентрация смывают нахлынувший адреналин, как губкой стирают, обидно даже. Выдуманный капрал Ченко неохотно, но уступает место коммандеру Иллиану.

— ...Кто был зачинщиком? Ченко? Хм, уложил с первого удара?

А это преувеличение, конечно. По спортивным единоборствам у Иллиана никогда не выходило выше "хорошо". Или просто стоило как следует разозлиться?

— Костанди, ты имперский солдат или размазня? Пять часов в спортзале в свободное время.

— Так точно, — процедил побитый Костанди. Его приятели откровенно польстили боевым способностям Иллиана, выгораживая своего, и, как выяснилось, зря.

— ... Теперь ты, Ченко. За грязь в казарме — штраф, за драку — еще один, и чтобы охолонул — полсуток карцера. Явишься для отбывания наказания с отбоем. Не слышу ответа?

— Так точно, сержант, — выдохнул Иллиан сквозь сжатые зубы. Восемнадцать, девятнадцать... все. У, больно-то как! Разгибался он, как скрюченный артритом древний дед. И это было только начало.

* * *

— Ты веришь в судьбу, Ченко?

Только-только плюхнувшийся на койку Иллиан устало повернулся. День выдался крайне занятой: несмотря на то, что этот дисбат был едва сколочен, за несколькими часами энергичного отдраивания казармы последовали не менее энергичные часы патрулирования. Бессмысленность этой меры Иллиан постиг вполне: их просто погоняли строем по центральным кварталам Форбарр-Султаны. Видимо, чтобы показать мирным обывателям: новая власть крепко держит в руках бразды правления и за порядком намерена следить.

Неужели это занятие некому поручить, кроме них? И чем, в таком случае, занимаются в это время регулярные части? Уже переброшены за город, для сражений с войсками Форкосигана?

Возможность отстать от строя у Иллиана, теоретически, была, но жетон ему пока не вернули — пообещали выдать дубликат "через три-пять дней", на что он и рассчитывал с самого начала. С жетоном Андреса Ченко он мог передвигаться по Форбарр-Султане и за ее пределами вполне легально... ну, скажем так, полулегально.

На улицах столицы было солнечно и ветрено. Хорошая погода: по крайней мере, Иллиан и не замерз, и не зажарился. Низкие белые облака летели над крышами с крейсерской скоростью, и ему пришла в голову шальная мысль: если бы не чип, то, возможно, все, что он вспомнил бы от фордариановского мятежа с уверенностью через тридцать лет — это как раз облачную погоню над черепичными крышами. Увы, этого не проверить; и в любом случае, прожить еще тридцать лет сверх будет просто невозможной удачей.

Особенно нереальным это казалось сейчас, когда его койку плотно окружила полдюжины солдат. Их характерные носы и вьющиеся волосы указывали на этническое родство с поверженным Костанди, а хмурое выражение на лицах обещало обидчику земляка мало хорошего.

— Не суеверен, — отрубил Иллиан, не понимая, к чему это с ним развели философию. Обычно, если собираются бить, то сперва распаляются, объясняют, что к чему, дабы жертва печенкой прочувствовала весь ужас своего положения. А в этот раз что-то заходят уж больно издалека.

— А зря! — Сержант с особенно классическим профилем сграбастал его за отворот кителя. — Знаешь, какая у тебя судьба?

Иллиан не стал продолжать риторический диалог. Только дернул локтем, вынуждая нарушителя личного пространства немного отпрянуть. Это пока не драка — лишь ритуальный обмен репликами, и неплохо бы успеть ответить, что шестеро на одного — занятие для трусов. Не для этих, хотя бы для остальных в казарме. Пусть слышат.

Он отчетливо видел красные прожилки в белках глаз своего оппонента, и одновременно — лампочку освещения в металлическом рифленом потолке казармы у того над плечом. Это мелкие подробности; сейчас они для него куда более значительны, чем имя первого лица в государстве. Так оно для всех; грызня высших форов переходит в обыкновенные драки на нижних уровнях. А там не тонкие интриги и красное вино в высоких бокалах, что поэты (только не Стась) сравнивают с кровью; нет, здесь — скобленый дощатый пол казармы, голые стены, жестяный потолок: замкнутое пространство, в котором невероятно быстро приходится решать тактические задачи на перемещение объектов заданного веса по незаданным траекториям под воздействием импульсов.

Равно как и статусные задачи на сложение и вычитание штрафных очков — да не тех штрафных, что раздает строгий сержант Станнис, а иных. Чисто статусных, но от этого не менее реальных. И Саймон намеревался, черт возьми, показать здесь, чего стоит.

— А судьба твоя, — не дождавшись ответа, заключил сержант, — получить по полной за хитромордость.

И размахнулся, чтобы врезать по фиксированной мишени.

Увы, мишень не пожелала оставаться неподвижной. Иллиан как по-учебному вывернулся из плотного, но стандартного захвата. Ушел за спину нападавшего — только чтобы блокировать удар от другого грека. С этим расправиться просто, он раскрылся... носком в пах: кто-то ждал, что здесь будут соблюдать правила?.. Парень согнулся пополам, но добавить ему по шее в полном соответствии с классикой канона Иллиан не успел: на помощь пришел какой-то его товарищ с быстрой реакцией. Пришлось потратить и на него несколько секунд — тот весьма впечатляюще отлетел к стене, ударившись о койку, но Иллиан на него уже не смотрел: первый, все еще согнутый, требовал немедленного внимания. Вздернуть его, за волосы, удар в лицо — пускай лежит... Кто-то, наконец, опомнился, схватил Иллиана сзади, чем только обеспечил ему дополнительную опору, чтобы как следует врезать ногами еще одному, не вовремя подвернувшемуся. Теперь каблуком под колено схватившему, "рыбкой" из захвата, и... И ничего: видно, народ тут был сработавшийся (ну да, земляки) и пара молодцов отвлекла Иллиана, когда третий ударил его сзади по почкам. Вроде бы ничего особенного, но измученная спина немедленно взорвалась жестким отказом, и он оказался на полу — ноги не удержали. Да, действительно, чистый, не зря они с утра старались. Саймон попытался откатиться из пределов досягаемости черных сапог. К сожалению, парни тоже не зря протирали подметки на армейской службе: они весьма профессионально взяли его в кольцо и, уже успев почесать кулаки о капрала Ченко, принялись бить его ногами.

Иллиан полностью исчерпал свои возможности к сопротивлению и понял это почти сразу же, как врезался локтем в пол. Тело сделалось вязким, будто кисель: чудовищное напряжение и выплески последних дней размазали его по полу куда эффективнее, чем усилия дружков Костанди. Он знал, что в таких случаях надо расслабить мышцы и как можно меньше сопротивляться побоям... Знал. Теоретически. Подробностей чип не зафиксирует, картина мира получится однобокой: дрожащее изображение пола под странным углом, хаотично перемещающиеся в поле зрения сапоги и тупой звук ударов. Хитрая иллирийская техника не запишет красных жгучих вспышек боли, ошеломительной беспомощности, словно ты угодил под камнепад, и тошноты, всухую выворачивающей твое нутро, потому что Ченко сегодня пайка не полагалось...

Потом камнепад закончился внезапно, как любое стихийное явление. Иллиана вздернули наверх, и кто-то прошипел ему на ухо:

— Понял, гад? За нашими сила.

— Понял, — просипел он.

Сердце колотилось в горле, обстановку вокруг застилала красная пелена — то ли гнев, то ли просто рассеченная бровь. Обида скручивала судорогой закаменевшую шею, дрожь в мышцах была отвратительно болезненна. С языка рвались такие грязные ругательства, что, стоит их только произнести — и вторая порция практических поучений от компанейских греков ему обеспечена. Но нельзя, нельзя! Остынь, коммандер, черт тебя подери, ты профессионал, а не казарменный дебошир. Ничего с тобой не случилось, банальная драка... а если подумать, то и вполне осмысленная. Кулаками лупят от чистой злости: ничто не позволяет так выплеснуть ярость, как прямой физический контакт. А вот сапогами — нет: потенциальные увечья тут куда серьезней, зато нападающий и вполовину не тратит столько энергии, а значит, и удовольствия такого не получает. Это уже расчетливая добавка к свалке. Следовательно, под конец тебя просто хотели наказать, проучить, но не покалечить... Да и сам ты не оплошал: успел вывести из строя двоих или троих, и пару очков в этом негласном соревновании точно набрал. Гордись.

Но во рту было по-настоящему гадко. Вкус даже не крови — поражения.

* * *

— ... снова драка в казарме. И кто тебя на этот раз расписал, Ченко? — брезгливо уточнил сержант Станнис у вытянувшегося перед ним капрала. Тоже мне, эстет! В каптерке, куда Саймон явился после отбоя, как было приказано, пахло пылью, пластиком, и почему-то рыбными консервами.

И хотя по неписанным правилам любые внутрказарменные разборки не доводятся до начальства, смотрел сержант что-то очень нехорошо и пристально.

— Никак нет, сэр. Был невнимателен, ударился о косяк двери, — отрапортовал Иллиан. Сержанту еще предстоит увидеть, что эпидемия повальной рассеянности скосила половину нового взвода, проявившись выразительными следами на физиономиях рядового состава.

— Ты мне еще умничать будешь, капрал... Хочешь сразу пару штрафных вместо одного, не терпится? — Сейчас сержант Станнис смотрел на смутьяна Ченко так, как будто тот был особенно гадостным экземпляром таракана. — Ты, значит, из СБ. Из тех пижонов, которых красиво драться выучили, а вот слушаться приказов — нет. Обычные армейские правила не про тебя писаны, похоже. Ты, часом, не считаешь, что Серебряные Глаза тебя прикроют?

"Вот же удивительно, — подумал Иллиан, — разница всего в одно звание, и при этом робеть при нем обычным капралам приходится так, как коммандер робеет разве что при адмирале. Вот еще одно отличие унтер-офицерства от офицерства высшего: на этом уровне малейшие различия в статусе значат гораздо больше". Еще он вспомнил, как Эйрел по пьяни рассуждал о цивилизации: это то, что мы надеваем, подобно мундиру, или то, что несем в себе, как наши убеждения?.. Черт возьми, еще об Эйреле не хватало думать сейчас: вот кому фатально не везло с вышестоящими офицерами, это может быть заразно...

— Никак нет, сэр, — четко ответил Иллиан.

Ну-ка, уж не подозревает ли его Станнис в том, что он из СБ, казачок засланный, благонадежность части проверяет?.. Нет, не может быть, ни один засланный агент ни в коем случае не стал бы так бездумно подставлять под побои собственную шкуру.

— А тогда какого собачьего хрена ты творишь?! — вдруг рявкнул Станнис. — Убиться, что ли, пытаешься?! На себя руки наложить смелости не хватило? Или просто мазохист?.. — с этими словами он вдруг ударил по столу широкой ладонью и проорал с неожиданной яростью: — Нет, у себя я тут очередных мазохистов не допущу! Хватит уже!

А ведь Станнис пьян. Хорошо так пьян: спиртным от него не особенно пахнет (не более, чем от любого унтер-офицера в конце дня), на ногах он держится, говорит ясно, но некоторый особенный напор в прежде тусклом голосе сержанта, расширенные зрачки и как будто не вполне ясная артикуляция подсказали Иллиану, что со сдерживающими центрами в этом случае может быть не все в порядке.