Миний нахмурился, на скулах заиграли желваки. Шумно набрал полную грудь воздуха, намереваясь что-то сказать, но промолчал. Вздохнул только и махнул рукой. Поликсена налила ещё вина и, не разбавляя водой, протянула зятю. Тот принял кружку и осушил в несколько глотков. Помолчали.

Ладонь Тредецимы невольно коснулась темляка поясного ножа — просчитать реакцию отслужившего Империи верой и правдой ветерана она не бралась. А тот вполне мог бы выместить свою досаду на ком-нибудь, кого посчитал бы причастным к разменявшей его власти. Между тем Миний лишь сидел, погружённый в свои мысли. И подумать действительно было над чем. Уже довольно давно Империя, благодаря силе своих легионов, не несла территориальных потерь. А если таковые и случались, то не получали официального признания. Даже занятые противником, земли продолжали считаться имперскими до тех пор, покуда легионеры не восстанавливали status quo.

И если здесь Империя вынуждена была уступить земли официально, то только по причине взаправду катастрофического поражения. Которым, вне всякого сомнения, и являлся разгром легионов и ополчения. До этого Тредецима могла сомневаться в масштабах разгрома, списывая всё на склонность простого люда к преувеличениям, но официальное признание пресекало это на корню. Впрочем, ясности в сложившейся ситуации не прибавлялось. Коли Федерация была так сильна, то почему не двинулась дальше, заняв Илион и прочие земли, а удовлетворилась такой небольшой территорией? Пусть и размером с немалое графство, но это была лишь незначительная, в масштабах всего новоримского государства, цессия45 . Разве что предпочла землям богатую контрибуцию, о которой, разумеется, баронессе Хеске велели не упоминать...

— Что ты хотела сказать про обоз, Поликсена? — голос Миния отвлёк фемину от размышлений. — Собираются ваши на торг?

— Из наших может и никто, да завтра-послезавтра рудокопы из Леимона проезжать должны. Был от них гонец намедни, про дорогу расспрашивал.

— Тогда решено — ждём рудокопов, с ними и поедем дальше.

* * *

И всё-таки это оказались фонари. Забранный в решётку стеклянный "жёлудь" светился ровным белым светом, очерчивая широкий круг под столбом, на котором висел. Стоило погаснуть вечерней заре, и сумеркам начать сгущаться в ночную тьму, как вскоре разгорелся этот и подобные ему фонари. Тредецима в этот момент следовала за Альтой, которая с заговорщическим видом выманила её из дома сразу после ужина. Успев основательно замаяться с приготовлением последнего, Тредецима сочла за лучшее скрыться от Поликсены вместе с её пятнадцатилетней дочкой до того, как радушная хозяйка попросит помочь ей с каким-нибудь иным делом. Не то что бы домашние хлопоты составляли какую-то трудность для фемины — в пору детства и отрочества ей часто приходилось исполнять обязанности носокомы46, в кои входили и приготовление пищи для больных, и наведение чистоты. Но если предоставлялась возможность избежать лишней работы, то почему стоило отказываться от оной? Да и трое младших братьев Альты — Варий, Гавий и Дамиан — вернулись с пастбища и могли, буде надобность, подсобить матери. Руководствуясь подобным мотивом, Тредецима и оказалась на погружающейся в темноту кардо максимус.

— Занятно, — только и произнесла она, задрав голову и глядя на светящийся "жёлудь".

— Ох, пошли скорее, покуда все места не заняли! — воскликнула Альта.

— Места? — недоумённо вскинула бровь Тредецима, но девушка лишь схватила её за руку, буквально потащив за собой.

— Скорее!

Пробежав мимо второго фонаря и получив от беседовавших под ним двух почтенного возраста женщин свою долю причитаний о потере молодым поколением всякого приличия, они стремительно направились к следующему.

— Первые, хах! — торжествующе воскликнула Альта и уселась на Пи-образную лавку, смастерённую вокруг столба.

— К чему такая спешка? — поинтересовалась Тредецима, расположившись рядом со своей спутницей.

— Сейчас тут народу будет — сама увидишь. Лавку только вчерась поставили, потому знать-то про неё многие знают, а под другими фонарями сделать ещё не сподобились.

— Кто успел, тот и сел?

— Истинно так! — улыбнулась Альта.

Спутница оказалась права — довольно скоро на лавке плотно умостившись сидела дюжина девушек и беззаботно щебетала на самые заурядные темы. Опоздавшие же вынуждены были проходить мимо, всем видом показывая, что они просто прогуливались и совершенно не ведали ни о какой лавке. Компания под фонарём собралась исключительно юная — старшая из юниц встречала, самое большее, свою семнадцатую весну, а младшей сложно было дать больше двенадцати годков. Тредецима несколько неожиданно обнаружила себя единственной взрослой в этом собрании. Только перенесённые ювенальные47 процедуры позволяли ей не смотреться чёрной овцой серди юниц. В их болтовню фемина почти не вступала, ограничиваясь лишь короткими репликами, а с любопытством разглядывала фонари.

Ни масляными, ни газовыми они явно не были — Тредецима сама видела, что зажглись они безо всякой помощи фонарщиков. Но и никакой волшбы, даже самого ослабленного магического эха фемине уловить не удавалось.

"Механическая магия? Похоже на то. А ведь и в воинах на заставе никакой волшбы не чувствовалось. Ни в их броне, ни в странном их оружии — ни единого отголоска магии. Занятно это," — рассуждала про себя Тредецима, когда её внимание привлекла реплика одной из девушек.

— Лисия, а что у тебя с твоим спартанцем?

— Спартанцем? — недоумённо спросила Тредецима, глядя, как залилась краской старшая из юниц.

— О, ты же не знаешь! — заулыбалась Альта. — Наша скромница Лисия вовсю старается очаровать одного федерала...

— Альта! — возмущённо воскликнула девушка.

— Ох, да ладно тебе, Лисия. Огонь во льне не спрячешь.

Старшая юница вспыхнула ещё сильней, и по лавке прокатилось дружное хихикание, даже Тредецима не сдержала улыбки.

— Но почему спартанец?

— Его Леонид зовут, как спартанского царя, — охотно пояснила одна из подружек.

Тредецима кивнула — легенда о царе Леониде и трёхстах его воинах была одним из тех сказаний из Далёкого Отечества, что широко распространились среди простого люда и до сих пор пересказывались. И не без того, чтобы обрасти подробностями, превращавшими персов в натуральных орков, а Ксеркса в могущественного чародея Тёмных. Что было неудивительно — мало кого из рассказчиков вынуждали в отрочестве изучать Геродота в оригинале. Тредецима едва сдержала тяжёлый вздох, стоило ей вспомнить об этом.

— И совсем я не пытаюсь! Он просто воды попросил напиться...

— Да, и с тех пор наша Лисия только и смотрит за ограду — не идёт ли он мимо, не мучим ли жаждой...

— А сама то, Агриппина, давно ли с Авлом целовалась у палисада?

— Лисия, ах ты!..

Из последовавшей пикировки Тредецима уже меньше чем через десятую долю стражи знала все подробности романтической жизни девичьей компании. Она находила забавным тот факт, что единственными, кто не имел воздыхателя или объекта воздыханий, были она сама и двенадцатилетняя Тасита.

— Лисия, прости за любопытство, но как вы общались? — поинтересовалась фемина, когда девушки закончили обмен колкостями. — Я слышала, что эти, как вы их зовёте, федералы не сильны в латыни.

— Зажиматься по углах много слов не на... — начала было одна из юниц, но осеклась под холодным взглядом Тредецимы.

— Говори, Лисия, не стесняйся.

— Латыни они совсем не ведают — только по книжицам своим кое-как говорить изловчаются, — ответила девушка и улыбнулась. — Но слова так забавно произносят, будто в виршах древних каких.

— Ведать не ведают, да только слова иные почти как у нас, — вклинилась Альта. — Ежели про дом речь ведут, то говорят dom, а когда старательно что-либо делать надо, то accuratno.

— И ещё rosa — слегка смутившись добавила Лисия. — Но больше он просто указывал на что-нибудь, и я говорила, как оно называется. Он несколько раз повторял, а потом стилосом записывал слово в blocnot на своём языке, после чего давал мне написать его на латыни.

— Как ты сказала — блокнот? — переспросила Тредецима.

— Вот, смотри — Лисия достала из расшитой поясной сумки небольшую, чуть больше ладони, книжку и протянула её собеседнице.

Фемине сразу бросилась в глаза белая спираль, явно скреплявшая листы, и непривычно гладкая обложка, на изумрудном фоне которой красовался золотой двуглавый орёл, увенчанный тремя коронами и держащий в своих лапах скипетр и глобус. Грудь его украшал щит с изображением всадника, пронзающего копьём попранного дракона, а чуть ниже орла золотисто-жёлтыми буквами было написано "RUSSIA".

— Руссиа, — прочла Тредецима незнакомое слово. — Наверное, правильнее будет Россия — ведь так же они говорят?

— Да, я слышала, что они называют свою страну Россия или Федерация Россия, — отозвалась юница, чьё детское личико было густо усеяно веснушками.

— Не только ты, все слышали, как они про Россию говорят, — с серьёзным видом возразила подружке Тасита.

Невольно улыбнувшись, Тредецима, раскрыла и пролистала книжку — листы внутри оказались из дорогой белой бумаги, расчерченной тонкими голубыми линиями на одинаковые квадраты. Все они оставались девственно пусты, лишь на первом из них старательной девичьей рукой были выведены ровные строчки виршей "Терновник и роза" Клавдия Лициния. Фемина удивлённо вскинула бровь выбору юницы и внимательно всмотрелась в буквы — начертаны они были точно серебряной или свинцовой иглой, но линии казались гораздо чётче и черней. Встряхнув книжку, она вытащила вложенный в спираль чёрный стилос. Шестигранный стержень был сделан из светлого дерева, покрытого краской, но заострённый кончик обнажал тонкую тёмную сердцевину.

— Чёрный мел?48 — пробормотала Тредецима. — Нет, не похоже, но всё равно что-то знакомое...

Она осторожно поскребла ногтём оказавшийся неожиданно плотным и твёрдым кончик. В тоже мгновение память услужливо подсказала картину железоделательной мануфактуры, где взмокшие от близкого жара печей рабы перебирали куски блестящего тёмно-серого минерала, отделяя кусочки колчедана и пустой породы, и отправляли под массивные катки бегунов. Плюмбаго, чёрный свинец49. Важнейший компонент для создания плавильных тиглей и излюбленный инструмент уличных художников Александрополя и Остии. Однако же для письма он подходил плохо, оставляя слишком широкий след, да и пальцы пачкал изрядно.

— Удобно придумано, тут не поспоришь, — заключила Тредецима, отдавая девушке книжку и стилос. — Но неужто вы только лингвистикой занимались вдвоём?

— О, ну, нет, конечно, — пуще прежнего залилась краской Лисия. — Он всегда помочь порывался: то вёдра с водой подхватит, то дров наколет... А ещё портреты показывал.

— Портреты? — заинтересовалась фемина. — Он ещё и художник?

— Нет, не художник... наверное. У него есть такое магическое зеркало, чуть больше его ладони, которое показывает прошлые отражения.

— А, знаю-знаю! — неожиданно вклинилась Тасита. — Они такие отражения называют фата... нет, фотаграция... ой, нет.

— Fotografia, — пришла ей на помощь веснушчатая юница и показала язык.

— Да, точно!

— Фотография, значит светопись, — машинально перевела с греческого Тредецима. — А что, Леонид и вам показывал своё зеркало?

— Так у федералов почитай каждый такое имеет, — улыбаясь пояснила Альта. — Наведёт на тебя, щёлкнет — и вот твоё отражение уже в зеркале у него, что твой портрет.

Разыгрывать удивление Тредециме не пришлось — подобные артефакты ей прежде не встречались, но даже по столь общему описанию становилось ясно, что стоить они должны были не мало. И если сами по себе эти запоминающие зеркала не были чем-то из ряда вон выходящим, то вот факт их наличия во множестве у простых воинов наводил на серьёзные раздумья.

— Какие именно портреты тебе показывал Леонид? — решила уточнить фемина. — Свои или кого-то ещё?

— И свои тоже, — не сдержала улыбки Лисия. — Он в таких разных местах бывал: в диковинных городах, в горах, на море. Никогда раньше моря не видела, а в его зеркале прямо как настоящее — водная синь до самого горизонта, с лазурью неба сливается, ох... И он на берегу сидит, в одном сублигакулуме50, хих. А берег сам усыпан весь камнями разноцветными: жёлтыми, зелёными, белыми. И блестят они на солнце, точно стекло. Хотела бы я там побывать.

— Чтобы спартанца своего в одном сублигакулуме увидеть? — съязвила Агриппина, и девичья компания залилась озорным смехом, вновь вгоняя Лисию в краску.

— Вот ещё скажешь! — возмутилась она. — Я море хочу увидеть, пройтись по берегу...

— Мы верим тебе, Лисия, — не терпящим возражения тоном произнесла Тредецима, пресекая дальнейшие шутки. — А чьи ещё фотографии у него были?

— Соратников его, друзей и семьи: отца, матушки, брата с сестрой, — ответила девушка и немного стушевалась, что не укрылось от Тредецимы.

— В чём дело?

— Наряды у сестры его, Дианы, такие чудные. Странно себя представить в таких же, но коли у их девушек так принято рядиться...

Тредецима заметила, как при этих словах притихли остальные юницы, обратившись в слух и внимание.

— На одном из портретов она в платье была. И ткань такая белая, а по ней рисунком словно настоящие розы разложены — красные, да с зелёными стеблями и листочками. Так красиво, — продолжила девушка. — Но какое же оно было короткое! Короче даже субукулы — подол был не меньше чем на ладонь выше коленок. А ещё оно совсем без рукавов и её серебристые волосы ниспадали прямо на оголённые плечи.

Юницы оживлённо зашептались, кто-то охнул, кто-то озорно захихикал.

— Серебристые волосы? Вот это да!..

— Такое короткое, но ведь тогда всё видно...

— Как же она в таком белизну кожи сбережёт?..

— Клавдий бы от меня в таком поди глаз бы не оторвал...

— А на других портретах она в каких платьях была? — не скрывая любопытства спросила Агриппина и зарумянилась.

— Не в платье, а в чёрных штанах и одной лишь белоснежной тунике, — Лисия выдержала короткую паузу, чувствуя, что всё внимание компании вновь обращается к ней. — Или, может, то рубаха была — с высоким воротом, но короткими, до середины плеча, рукавами. А пуговицы, будто у камзола, на всю длину, да только той длины едва поясницу прикрыть хватало.

— Так может это она дома была? — предположила Альта

— Нет, определённо не в доме то было. Там позади неё и каменные дома видно было, и деревья перед ними, и улицу камнем мощёную.

Кругом вновь раздались громкие перешёптывания присутствующих.

— Как же можно в одной рубахе-то на люди выходить?..

— Сказывали, будто фейри у себя в одних туниках ходят...

— Хах, ты больше россказни парней слушай...

— Да ведь ни одного фейри среди федералов то не видели...

— Много ли тех федералов видели? Может и есть...

— Так а штаны какие у неё были-то? — упорствовала в своём любопытстве Агриппина.