Городские Легенды: Спящая Пропасть (ver1.3)

— Сет!

Сдавленный голос Ри, заставил меня встрепенуться. Я повернул голову на звук, и глаза мои расширились от ужаса. Бесшумно врезавшийся в девчонку Стиммер поднял её на метр в высоту, впишись в грудь острым жалом. Моей первой мыслью было тут же броситься на помощь, но предвидя эту попытку, Ри быстро завертела головой. Из её рта вышла кровавая слюна. Элептик упал на пол с глухим стуком.

— Беги, Сет!

— Беги!

Голос Архитектора заставил меня снова встретиться с ним взглядом. Взглядом полным ненависти.

— Если действительно сможешь бросить её?

Он улыбался, как победитель.

— Я убью тебя!

Я сжал кулаки и сделал шаг в сторону Алекса. Второй Стиммер, висящий справа от него, сорвался с места. Мне стало безразлично, что в неравном бою победа будет на стороне машины. Но бросать человека, отдавшего все свои силы и жизнь, чтобы помочь мне, я не мог.

Резкий удар в грудь заставил меня отступить. Я перевёл недоумённый взгляд на Ри, пытающуюся из последних сил затащить меня в проход. Корчась от боли, она дергалась подобно еще живой бабочке, уже нанизанной на иглу коллекционера. Девчонка исхитрилась и нанесла ещё один удар ногой. На этот раз он оказался решающим. Я сделал шаг назад, схватившись за грудь. Чернота за моей спиной неожиданно ожила. Я увидел, как чёрные сгустки оплетают тело. Стиммер подлетел ко мне, выставив жало, и в этот момент какая-то сила резко дёрнула назад. Я успел закричать, протянув вперёд руку, но ухватил лишь воздух. Ри осталась там, и я ничем не мог помочь ей. Пропасть под ногами пробудилась и жадно поглотила меня в своё чрево...

/Глава 4

Когда я открыл глаза, вокруг уже находились люди. Я слышал их голоса, но лиц почти не видел. Яркий свет мешал сфокусироваться. Кто-то плакал. Женщина, тогда я подумал, наверное, мать. Чьи-то крепкие руки схватили моё хрупкое тело и всё поплыло. Я очнулся, и наконец, сумел связно мыслить только в больничной палате, подключённый к десятку аппаратов жизнеобеспечения. Одни за меня дышали, другие кормили. За дверью в коридоре слышались голоса.

— Ещё немного, и он бы умер. Состояние соматического сна, в которое погружается тело при сеансе, не способно надолго сохранять жизнь. Оно ещё полностью не изучено... — Скорее всего, это врач. — Не знаю, как ему удалось выбраться оттуда, так везёт не многим.

— Неужели были другие случаи? — голос отца.

— Как это ни страшно, но да. Говорят, так сейчас модно...

— Какой ужас... — снова мать.

Дверь комнаты тихо отворилась,и в палату вошёл отец. Я лежал на кровати, не имея возможности шевелиться. Заговорил он не сразу, долго смотрел в пол.

— Зачем ты сделал это? —

— Из-за Неё... — я отвёл глаза, стараясь не видеть лица родного человека, человека который мне доверял...

— Глупо... — отец ушел спустя минуту.

Мать не заходила ко мне вообще, каждый раз оставаясь в коридоре. Она обозлилась больше всех, и я не мог винить её в этом...

Я вспомнил всё, что произошло со мной за последний год. И первой моей мыслью стала месть! Каждый раз, просыпаясь по ночам и пялясь в потолок, я думал только о мести. Представлял, как вернусь в Терру и уничтожу всех тех, из-за кого всё это произошло. Так продолжалось две недели, но по их прошествии пыл мой начал постепенно спадать. Я вспомнил слова Зевса. Он говорил мне не винить никого в том, что получилось, и со временем я понял, насколько он был прав. Только мы сами отвечаем за свои поступки и никто иной. Через месяц половину аппаратов, поддерживающих мне жизнь, убрали. Я мог самостоятельно дышать и даже двигать руками. Родители приезжали каждый день, но разговор с отцом никогда не складывался, а если и складывался, то ненадолго. Я всё ещё чувствовал себя виноватым перед ними. Через два месяца мне уже давали непереработанную пищу. Теперь я мог есть, не опасаясь заворота кишок и рвотного эффекта. Однажды я откинул одеяло и увидел своё тело. Когда-то я видел фотографии людей попадавших в концлагеря во вторую мировую войну — разницы никакой. Врач сказал, что когда я поступил к ним, весил меньше сорока килограммов. Я действительно спасся только чудом...

Прошло два месяца, и наступил день выписки. К тому времени мне удалось набрать пятьдесят пять килограммов и уже двигаться самостоятельно. Отец приехал на машине.

Почти всю дорогу мы не говорили, погрузив немногочисленные вещи на заднее сиденье автомобиля. На улице шёл мелкий холодный дождь. Был конец октября. Уже голые ветки деревьев уныло раскачивались под порывами ветра. В выходной в городе оказалось не многолюдно, дорога пустынна.

— Мать испекла пирог, — отец вдруг разрушил тишину, он даже музыку не стал включать. — Твой любимый, помнишь?

— Конечно,— мы улыбнулись друг другу.— Стой, притормози!

Моё внимание привлёк гигантский плакат, стоящий на опорах у самой дороги. Он возвышался метров на десять, привлекая людей яркой раскраской. Отец остановил машину, прижав ее к тротуару. Я резко распахнул дверь и вышел под неожиданно усилившийся дождь.

Словно во сне, сделал несколько шагов в сторону плаката и сжал кулаки.

"ТЕРРА — НОВОЕ СЛОВО В МИРЕ ПЕРЕДАЧИ, ПОИСКА И ХРАНЕНИЯ ИНФОРМАЦИИ!

ТЕПЕРЬ В НЕЙ МОЖНО НЕ ТОЛЬКО РАБОТАТЬ, НО И ЖИТЬ!

НЕ РАЗМЕНИВАЙСЯ ПО МЕЛОЧАМ, ВЫБИРАЙ ИНТЕРНЕТ С УМОМ!"

Так гласила надпись на плакате. Счастливое лицо пользователя, вытянувшего большой палец, и его довольная улыбка предполагала разработчиками рекламы заманивание наибольшего числа потенциальных пользователей, но во мне всё это вызвало лишь тошноту. Я не чувствовал злобы. Далее на синем фоне изобразили некоторые места Терры, из которых без труда узнавались мост Брауэр, аллея Сокола, станция трассмобилей и, конечно, цитадель Архитекторов, окрещённая в Терре "Клыком", за характерное сходство. На моё плечо легла рука отца.

— Поедем, нечего под дождём мокнуть...

Я вернулся домой впервые за этот год. Почувствовал родные запахи, ноги подкосились. Я прошёл в зал. Здесь ничего не изменилось, но мои чувства обострились и всё казалось в диковинку. Отец шёл сзади, неся вещи. Я вернулся в прихожую и принял от него поклажу. Мать находилась на кухне всё это время, не издав ни звука. Когда мы покончили с вещами, настал самый сложный момент. Я появился на кухне и встал в проёме. Мать кинула на меня взгляд и побледнела. Она села на стул в углу и отвернулась.

— Привет, — севшим голосом произнёс я.

Мать не ответила, лишь закрыла лицо руками. Она плакала. Я приблизился к ней и захотел обнять.

— Целый год! — вдруг яростно закричала она, сквозь слёзы.

Я остановился у стола и присел на его край, опустив глаза в пол. Отец стоял у двери и также молчал.

— Целый год, каждый день мы с отцом вставали утром и проверяли твой пульс, жив ты или нет!? Ты умирал у нас на глазах, сам, по доброй воле! Ты хоть понимаешь, что это такое — видеть, как твой ребёнок умирает!? Что ты молчишь!?

Я не мог найти слов, все они имели слишком низкую цену.

Несмотря ни на что ужин удался на славу. Ещё никогда мне не приходилось с таким аппетитом есть то, на что раньше смотрел сквозь пальцы. Как ни крути, но Терра изменила меня. Я вошёл в свою комнату поздно вечером, утомившись слушать хронику новостей, произошедших за год моего отсутствия, и уже порядком устал. Все вещи лежали на своих местах, кровать аккуратно заправлена. Бардак творился только на моём столе, за которым я просидел весь этот год. Интерактивный шлем валялся на полу рядом с кроватью. Весь в трещинах и сколах. Видимо, кто-то из родных в сердцах несколько раз пнул этого паука, когда он, наконец, освободил мою голову. Иначе нельзя, последствия грубого снятия шлема во время сеанса грозило непредсказуемыми эффектами, вплоть до остановки сердца. Я действительно не мог представить, как родители жили всё это время...

Я сел на стул, придвинулся к столу и включил лампу. Итак, я Сергей Вересов, обычный парень, живущий в обычном доме обычного города. И ничего особенного... Мой компьютер оказался выключенным, экран разбитым, видимо, опять постарались свои. На самом краю рабочего места лежало письмо. Я совершил эту глупость только из-за него. Тут же рядом стояла нераспакованная баночка со снотворным. Мой выбор тогда был невелик... Это письмо, написанное Её рукой, оказалось последним. Я ещё раз прочитал два абзаца скупого текста:

"Серёжа, прости меня, но так больше жить невозможно, я люблю тебя, и ещё раз люблю, но пойми, мы далеко друг от друга. Ты не можешь приехать в Москву, а я не хочу возвращаться, мне не хочется мучить ни тебя, ни себя. Найди себе подходящую девушку и полюби её как меня. Прости, если сможешь, и не волнуйся за меня, я как-нибудь проживу, тут не так плохо, как казалось, хоть и одиноко без тебя. Будь счастлив и любим... Вечно твоя Лера ".

Я положил листок на место.

— Мы ей писали, звонили, — голос отца заставил меня вздрогнуть, он вошел в комнату бесшумно, прикрыл за собой дверь. — Всё бесполезно, она и слушать не хотела, всё говорила: это его выбор...

— Где она сейчас? — наверное, я не желал знать этого, но язык повернулся спросить сам собой.

— В Москве, работает. Через месяц после того, как ты... ушел, вышла замуж за какого-то толстосума. — Отец сел на кровать, тяжело вздохнув. — Ты не волнуйся, жизнь, она наладиться...

— Уже наладилась! — я хмуро посмотрел на монитор компьютера. — Зачем разбили?

— Это мать... Сам подумай, после такого... — отец подобрал с пола громоздкий шлем и задумчиво повертел в руках. — Странная модель, не такая как обычно, как сказали, специально для самоубийств. Сын, мы с матерью не будем спрашивать, как тебе там было, но что ты будешь с этим делать теперь?

— Я должен туда вернуться, — я снова взял письмо, усмехнулся, мельком перечитав содержимое. Смяв его, выкинул в корзину под столом. Через секунду туда же полетело и снотворное. Отец с удивлением смотрел на меня.

— Ты это серьёзно?

— Да, мне нужен компьютер и новый шлем, — я повернулся к нему и добавил с улыбкой. — Ну, если что, хоть шлем можно будет сорвать!

Он встал, косясь на меня, как на сумасшедшего.

— У матери будет удар...

— Я знаю, что делаю, и не волнуйтесь так, — я встал и мы вышли из комнаты.

Впереди оставалось много работы, а самое главное — долг, который нужно вернуть.

ЭПИЛОГ

Раннее январское утро. По лестничным клеткам замызганной, обшарпанной пятиэтажки раздавались шаги одинокого путника. Под ногами скрипел снег, занесенный сюда через разбитые окна метелью. Прошедшей ночью я ехал в поезде и видел её из окна. Теперь поднимался на четвёртый этаж, держа в руках тяжелую спортивную сумку. Мне некуда торопиться, я не спеша шёл наверх, считая ступени и этажи. После третьего остановился и прислушался. У старых построек тонкие стены, можно услышать голоса жильцов и прочий шум их жизни, но раннее утро видимо не способствовало быстрому пробуждению. На площадке царила тишина.

Я стоял, любуясь видом белого снега из разбитого окна, но вскоре двинулся дальше. Мимо вдруг пронеслась детвора, весело сбежавшая по ступенькам вниз, хлопнула входная дверь. Я поднялся на четвёртый этаж и замер. Вытащил из кармана бумажку с подсказкой маршрута и заглянул в неё. Тридцать шестая квартира. Конечно, я уже наизусть запомнил все, что написал там несколько дней назад, но важность момента брала своё. Набрав полную грудь свежего воздуха, повернул направо. Открыл дверь, ведущую к квартирам, и остановился в коридорчике, забитом старой обувью и прочими уже ненужными вещами. Снова прислушался, так, словно ожидал услышать что-то важное, и услышал. Голоса, несколько голосов. Кто-то ходил, скрипя полами, потом мальчишеский детский смех. Двигаясь в какой-то прострации и, словно летя по воздуху, я тихо подошёл к искомой двери. Приложил к холодному дерматину ухо.

— Дети, завтракать!

Голос женщины донёсся, видимо, с кухни. Кто-то пробежал за дверью, звонко смеясь. Маленький мальчик.

— Пашка, ты не брат, а засранец! — послышался возмущённый, но всё же радостный голос.

Моё сердце замерло. Это она! Я узнал бы её голос из тысячи. Следом послышались торопливые шаги.

— А ну отдай!

Я поднял руку и ,не спеша, выжидая паузы, постучал три раза.

— Кого в такую рань принесло-то!?

Голос женщины приблизился вплотную. Я сделал шаг назад, и робкая улыбка растянулась на лице. Руки задрожали. Замок щёлкнул несколько раз, прежде чем дверь распахнулась вовнутрь. Женщина лет сорока недоуменно смотрела на меня, глупо улыбающегося, и не в силах что-либо сказать.

— Вам кого, молодой человек? — я заглянул за её плечо, в кухонный проём, и в этот момент увидел её, именно такую, какую видел в Терре, ничуть не изменившуюся.

— Кто там, ма? — Ри встала в проходе. Её округлившиеся глаза дрогнули и заблестели. — СЕТ!

Она кинулась мне на встречу, едва не сбив с ног родных. В одном гигантском прыжке Ри преодолела последние метры. Сумка выпала из моих рук. Девчонка вцепилась в меня, крепко обняв за шею, и повисла.

— Сет! Сет! Сет! — твердила она, смеясь и плача одновременно.

Я стоял, прижав Ри к себе, уткнувшись в её волосы, и легонько покачиваясь. По моим щекам закапали слёзы.

— Вы... а... Сет? — её мать стояла, разведя руки и с трудом понимая происходящее. — Маргарита много о вас рассказывала... Ну что ж, проходите...

Я внёс Ри в квартиру прямо на себе, не в силах оторвать её и отпустить.

— Это он, мама, это Сет! — Маргарита, наконец, спрыгнула на пол, вытирая слёзы.

Она всё время крутилась около меня, помогая снимать куртку.

— Как ты? Где ты? — не переставала терзать меня девчонка вопросами.

Из комнаты вышел её брат, боязливо наблюдая за незнакомцем. Едва я скинул ботинки, как Ри потащила меня на кухню.

— Представляешь, Сет, а меня на полтора года внесли в чёрный список. В Терре теперь в ближайшее время встретиться не получится!

Она усадила меня на стул и принялась наливать из чайника чай. Я молча наблюдал за её действиями, просто любовался ею, живой, невредимой.

— Но это ещё ничего, ребят из клана Львиной Головы вообще на три года! А Рамзеса я так и не нашла...

Она поставила передо мной кружку, достала из буфета печенье.

— А ты как меня нашёл, Сет? Вообще, как здесь оказался? Ну не молчи! — она смеялась, вытирая проступающие слёзы.

— Я вернулся в Терру и узнал, где ты живёшь от ребят из "Косточки"... Сергей... — я вдруг понял, что Ри по-прежнему называет меня по нику из Терры. — Меня зовут Сергей Вересов.

— Ты всё-таки вспомнил?! — засмеялась она, присев рядом.

Её голубые глаза блестели от слёз.

— Да.

Я открыл сумку, которую поставил у ног. Она оказалась забита упаковками яблочного сока, так ею любимого.

— Я помню, что ты любишь только яблочный...

Маргарита рассмеялась, оценив мою заботу.

— Долго добирался?

— На поезде, — слегка поморщился я, — путь не близкий, но ведь терпимо на эти полтора года?

— Конечно... — она робко коснулась моей руки, и в следующее мгновение наши пальцы переплелись... — Конечно, терпимо...