Тихий Коррибан

Сказав это, он, наконец, выпрямляет спину и разворачивается ко мне лицом. Становится ясно, почему он предпочитал вести разговор, стоя ко мне спиной. Лицо мууна расчерчено глубокими кровоточащими порезами, проходящими через глаза — воспаленные, затянувшиеся желтыми бельмами, сочащиеся гноем. Спекшейся и свежей кровью и гноем испачкана вся его шея и пропитаны на груди его темные одеяния. Его немигающий взгляд направлен куда-то в пространство надо мной и остается недвижим.

— Но Сила освободит всех нас, — сипло шепчет измученный Плэгас. — Тебя выбрал Коррибан. За твою выносливость, твое бесстрашие, за боль, через которую ты прошел. За все, что Сидиус в тебе не ценил никогда! Твой учитель предал ситхов, он достоин теперь лишь смерти. У тебя же, вопреки его замыслам, есть все возможности, чтобы стать истинным Лордом Ситхов. Не хватает лишь знаний, которых он тебе не дал. Но я-то могу исправить это.

Не опуская головы и не меняя застывшего взгляда гниющих желтых глаз, муун достает из-за пазухи и протягивает мне ситхский голокрон. Черный. Трехгранный. Точно как пирамида на голове того монстра, что являлся мне здесь. Мне кажется, теперь я понимаю скрытый смысл его появлений.

— Ты не сделаешь больше ничего? — вопрошает Плэгас, когда я забираю его голокрон и собираюсь уходить.

— А что я должен сделать? — недоумеваю я.

— Ты ведь в гневе, — губы мууна дрожат в мольбе. Бессловесной мольбе о смерти, об окончании мучений.

Он напоминает мне о том, мысли о чем ушли далеко на задний план, когда на меня обрушилось такое количество трудно осмысляемой информации. Я ведь предан собственным учителем! И унижен этим Плэгасом так, что не уверен, что когда-либо смогу смыть с себя эту позорную память! Может, это и было испытанием, и благодаря ему я что-то доказал, но сейчас ослепший муун прав — я снова в гневе.

— И в таком, что с уверенностью могу сказать: ты, лорд ситхов, ничего не знаешь о гневе! — обращаюсь я к нему с нескрываемой злобой. — Именно поэтому я и пальцем тебя не трону. Ты заслужил это, исследователь страданий!

Пусть остается со своими вечными мучениями. Пусть прячется здесь за спиной Ситх’ари, слепой, беспомощный и жалкий, словно детеныш животного, если у него хватает на это совести. Пусть дальше влачит существование в позоре — он получил здесь именно то, что заслужил.

Что касается участи Дарта Сидиуса, она, похоже, здесь всецело переходит в мои руки. И если еще недавно я мог подумать, что совершенно к этому не готов, то сейчас я уверен в своем решении. Больше никто не посмеет меня использовать! Никто никогда не сделает меня своим оружием! С голокроном Дарта Плэгаса у меня самый большой запас знаний о Темной Стороне, с ними я более достойный ситх, чем кто-либо еще из ныне живущих. Осталось покончить с учителем. Есть лишь одно подходящее для него место здесь. Пирамидальная крыша Академии Ситхов виднеется за монументами склонившихся гуманоидов, угрожающе нависая над Долиной Темных Лордов. Но теперь это лишь призрачная угроза.

Покинув гробницу Бейна, я отмечаю, что видимость стала лучше, но Тьма все еще не отступила. Ориентироваться становится несколько проще, но остаток пути через Долину оказывается сложнее прежней дороги — приходится идти по сплошному нагромождению камней, острых и неустойчивых. Боли уже не остается — я попросту не чувствую своих ног, и, возможно, только сидящая во мне ярость не позволяет мне упасть на дороге и уже не встать. Когда я поднимаюсь вверх, к черной пирамиде, уже не способный даже просто стоять без винтовки, то сосредотачиваюсь на своей болезненной памяти. Полностью открываюсь той боли, той злости, тому стыду, который прежде стремился спрятать как можно дальше на задворках сознания, перекрыв ложными воспоминаниями. Правда была в словах Плэгаса — это делает ситха. Через те страдания, через кипящие теперь страсти я открываю в себе уже неизвестно какое по счету дыхание и ступаю под тяжелые своды древней Академии.

Темное здание не имеет окон, и приходится активировать световой клинок, чтобы осмотреться здесь. На ближайшей черно-серой, покрытой ржавыми разводами стене, к большой удаче, сохранился план Академии, пусть и поблекший и нечеткий. Но на этой карте стоит свежая надпись. «Я жду тебя, Мол». Признать руку учителя в неровном почерке трудно, но и однозначно отрицать, что надпись оставил он, нет причины. Кто бы ни ждал меня, я приду на эту встречу в указанное место, как продиктовано моим единственным желанием — быстрее с этим покончить.

Спустившись в подвальные помещения, я вхожу в большой зал со ступенчатым алтарем в центре — ритуальные палаты. И вижу здесь не того, кого ожидал увидеть — в дальнем конце зала на ступенях алтаря стоит Талзин.

— Ты все же пришел, — растягивая черные губы в улыбке, шепчет она.

Так вот, кто назначил мне встречу. Проклятье! Эта ведьма ходит за мной с поразительным упорством, которое приводит меня в бешенство!

— Где мой учитель? — грозно задаю вопрос я, хоть и не надеюсь на прямой и честный ответ. Очередные мутные разговоры никак не входят в мои планы, и я уже готов к тому, что, заслышав их, развернусь и уйду отсюда, но Талзин произносит только две фразы:

— Я могу забрать тебя отсюда, мой мальчик. Прямо сейчас.

— Мы можем, — прибавляет низкий мужской голос, и из-за ее спины выходит вперед мужчина-забрак. Желтоглазый, с кожей красного цвета, покрытой вытатуированными знаками, похожими на мои.

Я вспоминаю все, что говорила эта датомирка, еще при первой нашей встрече. Но в первую очередь она ведьма, и даже если это не мастерски созданная иллюзия, какое у меня теперь может быть с ней дело? Каким бы ни было мое прошлое, я не считаю свои детские годы ущербными и не нуждаюсь в запоздалой компенсации. Каким бы истязаниям, физическим и моральный, ни подвергал меня Сидиус, если бы его не было в моей жизни, моя участь была бы убога и бесславна. Боль, лишения, постоянные испытания — тот огонь, в который он меня швырял, и закалил мой характер. Это делает ситха.

— Пошли вы оба! — презрительно бросаю я.

Забрак, вышедший вперед, становится спиной к Талзин и опускается на колени. Она кладет руки ему на плечи и закрывает ладонями его глаза. В зале моментально темнеет, и где-то в дальнем его конце с парой датомирцев происходит нечто странное — кажется, что кожа лоскутами сходит с них, как слезает краска со стен во время наступления Тьмы. А когда мрак вновь становится не таким плотным, взору предстает результат процесса. Они обращаются единым, слитым из двух частей монстром. Задняя часть его — запрокинутая назад голова с безглазым, открывшим рот в беззвучном крике лицом, выгнутая спина женского тела с остатками красной одежды на нем, которая теперь сделана из содранной с кого-то заживо кожи. Передняя часть — крепко сбитое мужское тело, на котором теперь нет татуировок, но их узор изображен отсутствующими срезанными с него фрагментами кожи, что наводит на мысли о том, из чего же сделаны «одеяния» женской части. На лицо забрака с растянутым оскалом гнилых зубов опускаются стянутые ремнями худощавые женские руки. И две части монстра связаны воедино множеством тугих черных ремней. Тварь, стоящая на коленях, опирается на тяжелые разросшиеся культи, заменяющие мужской части руки. Она поднимает одну громоздкую конечность, собираясь произвести сокрушительный удар в пол, когда стена позади монстра рассыпается, покрывшись перед этим потеками красноватой ржавчины, и оттуда является Черная Пирамида. Горбатый монстр в грохотом бросает свой нож и хватает сращенное из двух частей чудовище. Неизвестно, откуда в его длинных и худых, покрытых обвисшей кожей руках берется сила, позволяющая ему поднять стянутую ремням тварь в воздух и разорвать пополам. Он действительно думал напугать меня этим? Может, когда-то я и лгал себе, но сейчас я уже точно ничего не боюсь.

— Я был слаб, — признаю я, уставившись на трехгранный железный шлем и представляя себе человеческое лицо, которое должно быть на его месте. — Поэтому я нуждался в тебе. Нуждался в том, кто накажет меня за мои промахи. Теперь пришло время покончить с этим.

Я снимаю с пояса меч и активирую оба клинка. Черная Пирамида тоже берет в окровавленные руки свое оружие. Мы выходим на середину алтаря, где разбросаны куски внутренностей сросшегося монстра. Я бросаюсь в бой. Почему-то в этот раз мне известно, что оружие будет эффективным. Я уверен, как никогда. Усталость и ранение сильно замедляют меня, но все же на атаку мне требуется гораздо меньше времени и усилий, чем этой твари, и вскоре я пронзаю ее клинком в области живота. Это замедляет монстра и теперь ограничивает его движения, я не ошибся. Выиграв момент снова, в прыжке я вгоняю клинок в его пирамидальный шлем. Монстр пошатывается, но не падает. Стоило ожидать, что он окажется самой живучей тварью на Коррибане. В ходе его новой попытки атаковать меня я лишаю Черную Пирамиду оружия, оставив его с коротким и бесполезным обрубком ножа. И тогда, к моему удивлению и негодованию, этот урод просто уходит. Тем же путем, каким и пришел. Я бросаюсь за ним к ржавой стене, но та начинает латать дыру. У меня нет возможности преследовать его. Я хватаю тускенскую винтовку и успеваю дважды выстрелить в спину Черной Пирамиды, но шаги его не стихают за зарастающей стеной. Я зол до крайности! И теперь у меня больше нет оружия дальнего боя, эта винтовка без патронов — просто костыль.

Оставшись ни с чем, я в ярости стучу прикладом в стену, пока не удается укротить эмоции. Тогда, опустив голову и тяжело дыша, я замечаю что-то, слабо поблескивающее у моих ног. Это оказывается старый ключ с прикрепленной к нему биркой, на которой стоит цифра 12. Видимо, это может быть единственный указатель, куда мне двигаться дальше. Нужно найти дверь, которую открывает этот ключ. Я покидаю ритуальные палаты и возвращаюсь к карте. На плане Академии есть только одно место, к которому число двенадцать может иметь отношение — Палата Темного Совета. Это помещение должно располагаться прямо под пирамидальным куполом. Я поднимаюсь по местами обрушенной почти полностью, побитой то опасного состояния винтовой лестнице к тяжелым, окованным металлом дверям. Возможно, когда-то на них были изображения, но сейчас это только изъеденное коррозией решето, осыпающееся на пол рыжей крошкой. Ключ с вопящим скрежетом проворачивается в заедающем замке — и моему взору предстает Палата Темного Совета, величественная, почти нетронутая разрушениями. Это просторный темный зал с круглой колоннадой и двенадцатью тронами, между колоннами установлено двенадцать больших каменных фигур в плащах с капюшонами. А на центральном троне, между двух статуй, в усталой позе, тяжело дыша, сидит мой учитель. Его руки в крови, седеющие волосы в беспорядке, на лице блестят капли пота. Он тоже сражался с чем-то — я думаю, Коррибан уготовил для него нечто, стоящее его деяний.

— Я получил твое сообщение, — как ни в чем не бывало, сообщает Сидиус. — Связь была очень плохой, но я понял, что у тебя проблемы здесь…

— Моя проблема — это ты! — оскалив зубы, рычу я.

Мне неведомо, что за выражение сейчас застыло на моем лице — я не контролирую себя и не хочу этого. Я не могу смотреть в лицо Сидиуса без неудержимой ненависти, без желания залить всю эту Палату его кровью! Он неизбежно видит и чувствует это, его лицо меняется, в глазах появляется настороженность.

— Мол, — произносит он предупредительным тоном и поднимает руку, словно хочет, чтобы я успокоился, подчинившись его повелению.

Он смотрит на меня, как на зверя, и это невыносимо! Ведь именно так он смотрел на меня всегда, пытаясь не учить, но натаскивать, дрессировать меня! Я никогда не подчинюсь более! Я отдаюсь своим эмоциям и со всей силы ударяю его в голову прикладом тускенской винтовки. Когда Сидиус падает на пол с рассеченным теменем и залитым кровью лицом, я ставлю ногу ему на грудь и бью прикладом снова. Я продолжаю, хрипя от ярости, наносить ему удары снова и снова, пока не превращаю его череп в месиво размозженной плоти и раздробленных костей.

Не могу сказать, что я никогда не думал о том, как именно убью Дарта Сидиуса. Но мое воображение никогда не рисовало картины, похожей хоть сколько-нибудь на развернувшееся здесь зрелище. Не зная, что теперь о себе думать, я молча стою над безголовым телом, когда слышу чьи-то тихие шаги. Обернувшись, я вижу того, о ком напрочь забыл и думать — человеческого ребенка с Татуина.

— Энакин, — произношу я, выпуская из рук винтовку, приклад которой забрызган кровью и мозгами моего учителя.

Он смотрит на меня широко распахнутыми глазами, в которых нет четких эмоций. Почему-то это меня беспокоит. Зная теперь, кем является этот мальчик, я даже не задаюсь вопросом, как он пересек Долину Темных Лордов и оказался здесь. Но я опасаюсь теперь допустить непоправимые ошибки в общении с ним.

— А где Дуку? — спрашивает Энакин.

Ему невозможно соврать, как подсказывают ощущения. Он способен неизбежно почувствовать любую ложь.

— Наверное, уже в Силе, — даю я честный ответ.

Мальчик сдвигает брови в растерянности и негодовании:

— Ты… его убил?

— О Сила, конечно, нет! — восклицаю я так, словно оправдываюсь. Почему мне так сложно вести диалог с этим ребенком? Я подхожу к нему и присаживаюсь перед ним на корточки, чтобы мы были на одном уровне — может, так будет проще войти в доверие к нему.

— Я тебе не верю! — гневно выкрикивает мальчик, сжав кулаки. — Ты ведь убил Квай-Гона! И я так и не могу понять, почему!

Что я могу сказать ему, кроме того, что уже сказал?

— Я уже говорил, что по приказу, — приходится повторить мне, но ответ не устраивает Энакина:

— Ты мог не делать этого! Ты же не раб!

— Конечно, — признаю я и, ничего не скрывая, добавляю: — Но я этого хотел.

Мне нужно его доверие. Мне нужно вывести его отсюда, ведь это за ним гонится Братство Скера Каана, ведь это он находится в опасности!

Энакин бросается на меня с кулаками.

— Я ненавижу тебя! Ненавижу! Ненавижу! — криком повторяет он, пытаясь ударить меня в лицо.

— Это хорошо, — удерживая его за плечи, говорю я, — хоть ты еще мало понимаешь.

Ребенок на время успокаивается и готов меня слушать, продолжая притом смотреть исподлобья со злостью и недоверием.

— Джедай поверг бы тебя в заблуждения, — пытаюсь спокойно и без лишнего давления объяснить я. — Если бы он стал учить тебя, ты не узнал бы истинные возможности Силы никогда.

— Откуда тебе знать? — продолжает сомневаться во мне Энакин. Но он, по крайней мере, внимательно слушает мои слова.

— У Силы две стороны, Светлая и Темная, — сообщаю я и вспоминаю, что нужно учитывать то, что ему мог уже наговорить до этого джедай. — Но это не добро и зло. Ты видел ночное небо. Понимал, как мало пространства освещают звезды? Весь космос темный! Он существовал бы и без звезд — они рождаются и умирают, а он остается. Темная Сторона — это все. И ее знают лишь такие, как я.

Похоже, что проведенная мной аналогия оказывается убедительный. Энакин задумывается: