Гемоды не смотрят в небо

— То есть, вы не согласны с выводами доктора Васильевой?

— Я не могу быть согласна с ней или нет, потому что не читала ее статью. Но я против насилия над гемодами.

— Что ж, понимаю. Вы, как сотрудник ведомства, которое занимается искусственными организмами вплотную, вряд ли можете иметь иную точку зрения, — Александра Валерьевна улыбается примирительно — ей, видно, хочется уйти от острой темы. — Напоминаю нашим слушателям, что они могут звонить и задавать вопросы в эфире...

Она диктует номера, потом предлагает пообщаться о работе ведомства. Во время разговора подает знак, чтобы я взяла наушник: на линии появился слушатель.

— Хочу поблагодарить Марту Игоревну за ее работу, за то, как она всегда внимательна, всегда выслушает и подскажет, что делать. И, конечно же, полностью разделяю ее мнение...

Я слушаю и вижу ее: сидящую в моем кабинете, сжимающую в пальцах трость с набалдашником в виде птичьей головы.

За ней — мужчина, вроде немолодой. Его голос дребезжит от возмущения:

— Это что же прикажете, кукол этих — за людей? Нет в них людского! Нет божественной искры! Нет души!

Где-то я это уже слышала, да.

Снова мужчина, голос высокий и какой-то мяукающий:

— Наука на протяжении веков ищет пути к продлению человеческой жизни, к бессмертию, а люди вроде вас, необразованные, малограмотные, пытаются распространить свои пещерные представления...

После передачи мы с Александрой Валерьевной пьем чай в ее комнатушке.

— Жестко вы, — осторожно замечает она. — Звонков было много, не все удалось принять. Может, еще одну передачу сделаем, если запрос будет.

— Отчего жестко? — В студии я замерзла, отогреваюсь теперь. Пиджак — в машине, но у Александры есть плед. Часто пригождается, наверное. — По-моему, я не сказала ничего такого... Вот подумайте сами: смогли бы вы убить? Не человека — гемода, который бы ни в чем перед вами не был виноват, стоял бы себе и не сопротивлялся.

— Убить? — на лице женщины мелькает гримаса отвращения. — Зачем?

— А если бы вам врач сказал. Выместить негативные эмоции, к примеру.

Она подпирает полной рукой подбородок и, уставившись на завешенную дипломами стену, задумывается:

— Не знаю даже. От ситуации зависит. Если уж врач...

Рик, ожидавший в холле, поднимается мне навстречу. Ради такого дела Макс отправил его за мной на машине.

— В Министерство? — уточняет.

— Ага, — я окидываю взглядом его фигуру в сером форменном комбинезоне с нашивкой "муниципальная собственность". А ведь рациональный Рик, вероятно, нашел бы идеи доктора Васильевой обоснованными, а "терапевтическое" насилие — оправданным. Сам ведь повторяет: "гемоды — не люди". И не испытывает к собратьям ни малейшего сочувствия.

Машина ждет недалеко от крыльца. Солнце уже высоко. Жарко. А у меня мурашки до сих пор — не отогрелась. Рик обходит авто, а я останавливаюсь и, запрокинув голову, щурясь, смотрю, как на фоне по-весеннему голубого, яркого неба золотятся листья клена. И в который раз думаю: как же стало возможным для нас, людей, жить в таком прекрасном мире и так ненавидеть саму жизнь?

Удар в плечо мигом возвращает в реальность. Парень в спортивном костюме бежит к стоящим неподалеку высоткам. Сжимая в руке мою сумочку с оторванным ремешком.

— Стой! — бросаюсь следом, но на каблуках быстро не побегаешь! — Стой! Рик, держи его!

Рик несется за ним, скрывается в арке, а я, проклиная свои невысокие, но совершенно неприспособленные для бега каблуки, прыгаю следом. Под арку, во двор... Никого. Ни воришки, ни Рика. Скрывается за углом дома серый фургон, а я растерянно и беспомощно оглядываюсь.

— Рик! Рик, ты где?

И едва не падаю, споткнувшись о собственную сумочку.

— Нет, номера не успела... Передатчик же... Что? Глушат? Черт! Костя, пожалуйста, скорее! Найди его, я очень тебя прошу!

Туфли болтаются в руке. Вместе с сумочкой. Черт, ну как я могла так глупо? Черт!

Оббежала весь двор — ни следов, ни свидетелей. Время такое: кто на работе, кто на рынке, кто в домашних делах. Есть надежда, что видели в окно, да вряд ли номера запомнили. А серый фургон и я заметить успела. Толку, правда...

— Макс, это я! Рика украли! На уши всех, слышишь? Пригрози, что он гостайну выдаст какую-нибудь... Да знаю, что не выдаст! Придумай что-то, пусть ищут! Давай, давай скорее, ну!

Как я могла так попасться? Ведь помню же, бабулька с тростью рассказывала точно такую же историю: у нее сумочку вырвали, гемод погнался за вором.

— Анна Юрьевна, это Марта, из отдела. Рика украли. Только что. Сделайте, что можно, у вас ведь приборы и... да, понимаю. Простите. До связи.

Дойдя до машины, прислоняюсь к дверце — спиной, голыми плечами — нужно перевести дыхание.

Передо мной возвышается старое здание радиостанции. Камеры! Тут же наверняка есть камеры!

Вахтер сам выскакивает навстречу.

— Простите, вы... э...

— Только что украли моего гемода. Нужны записи с ваших камер наблюдения. Срочно.

— Я... э... не имею права.

Протягиваю руку с "браслетом".

— Имеете.

Он смотрит с сомнением и опаской. Ну да: растрепанная, босая, по колено в пыли. Но считывает удостоверение и, наконец, ведет меня в свою будку. Отматывает запись на фронтальной камере минут на двадцать. И я снова вижу, как пробегает мимо парень в спортивном костюме, пряча под капюшоном лицо. И как глупо, по-бабски, я бросаюсь за своей бесценной сумочкой. Отправляю за ней Рика.

Черт. Хочется ее вышвырнуть теперь, только это уже не поможет.

— Дальше отмотайте, дальше...

Спустя час я забираюсь в авто. Привычно, на переднее пассажирское. Упираюсь неподвижным взглядом в лобовое стекло.

Новостей никаких: ни от Кости, ни от Макса, ни от Авериной.

Вот как можно было так глупо? Как?

Вздохнув, перебираюсь на место водителя. Пододвигаю кресло, подстраиваю зеркала. Надеваю туфли. Только тут замечаю, что где-то ободрала коленку — кровь засохла темными потеками на пыльной коже.

Куда теперь? К Векшину? Только мешать буду.

Значит, в министерство, за протоколы, опросы, фотографии с мест преступления — может, откопаю что-то? В конце концов, большего я сейчас, наверное, сделать не смогу. Разве кататься по городу в поисках серого фургона. Но что-то же надо делать, хоть что-нибудь! Потому что если мы не найдем Рика сегодня...

В сердцах бью руль, и гудение клаксона прокатывается по пустой улице, распугивая воробьев. Я давно не водила, ну да ладно: движение в это время спокойное, машин мало. Доеду.

* * *

— Точно, именно так и было: вырвал у меня сумочку и давай убегать! А я, глупая, отправила его... гемода... за ним, — голос в динамике ненадолго умолкает, а потом я слышу осторожное: — Значит, вашего тоже украли?

— Да... Это ведь вы звонили на радио? Спасибо.

Записи с камер в окрестностях проверены, сотрудники радиостанции опрошены Векшиным и его ребятами.

Ни-че-го.

— Мы ищем, — Костя, перехваченный мною на проходной, серьезно смотрит в глаза. Его темные волосы отливают медью под солнцем, а рваная полоса шрама на скуле белеет, не тронутая загаром. — Смирнова, ты ведь понимаешь, что мы можем не успеть? Это всего лишь гемод, обыкновенный гемод. Не убивайся так, поняла?

— Да я не... обыкновенный, да.

День, второй, третий. Мы уже наверняка опоздали. Не хочу этого принимать. Пусть Рику повезет. Обыкновенный, такой же, как тысячи его собратьев, неотличимый от них внешне — пусть он просто окажется везучим.

Доктор Васильева выступает с заявлением о противодействии со стороны государственных органов. В пример приводит мое интервью на радио:

— Вот что бывает, когда такие серые, не выдающиеся люди получают власть над другими и начинают распространять свое невежество, — она смотрит с экрана монитора: здоровенная, с буграми на лице и неопрятными седыми, плохо прокрашенными волосами. — Я подозревала, что мои работы встретят непонимание, но такие нападки от человека, который совершенно не разбирается в проблеме... — женщина разводит руками и кривит губы в усмешке.

— Да уж, — комментирую я из-за плеча напарника, который и позвал меня глянуть интервью, — если видеть такое в зеркале ежедневно — поневоле захочется убивать.

Макс оборачивается, смотрит обиженно. Негатив по отношению к полным людям он постоянно, по поводу и без, принимает на свой счет. В другой день я бы извинилась, но сегодня слишком злая — не до чужих комплексов. Найдем вот Рика, тогда, может быть...

Я теперь в Министерстве даже сверхурочно. То и дело от начальства приходят запросы, и мне, "засветившейся" на радио и в деле с похищением Рика, теперь с рабочего места никуда.

— Что ж ты так, Смирнова? — заглядывает Ольга Дмитриевна из отдела кадров, моя бывшая начальница. Немаленького роста, широкая, затянутая в строгое черное платье, она распекает меня, как маленькую, качая головой с уложенными в высокую прическу волосами. В ее присутствии в нашем кабинете становится тесно. — Умнее надо быть. Не высовываться. Теперь либо увольняйся официально, либо работай, как все: начальство интересуется, так что больше я тебя не прикрою.

Приходит рассылка от "Черной рыбы": "Всех, кто хочет расслабиться, забыть об условностях, поиграть с воображением и ненадолго попасть в немного страшную, но очень веселую сказку, приглашаем на трэш-вечеринку! Приходить желательно лохматыми и в звериных шкурах! Иметь при себе дубинку!" Сообщение сдобрено кучей смайликов. В мелкой приписке о партнерах и спонсорах попадается на глаза название: "Лавка людоеда".

Кажется, это сегодня.

И Лидка пишет: "Идем-идем обязательно!!!"

А вечером звонит Костя. Ровным голосом диктует адрес.

Максим за рулем. Едем. Сворачиваем с проспекта в проулки-закоулки, машина подпрыгивает то и дело.

Молчим.

Фургон опергруппы Векшина ждет возле неприметной замызганной двери. Как во сне, я переступаю порог, иду. Что-то шипит вокруг, жарко, гудят под потолком дешевые лампы. И очень знакомо, до тошноты, пахнет кухней.

— Дальше, — коротко выдает Костя. Я делаю еще несколько шагов и останавливаюсь.

В углу — следы крови. Длинная цепочка круглых, лучистых пятен. И мусорная корзина. Из нее свешивается серый рукав форменного комбинезона с нашивкой: "муниципальная собственность".

* * *

Возле картины "Скука" — парочка в леопарде. Не шкура, конечно: платье, лосинки, шарф. Они оборачиваются на звон колокольчика, меняются в лице и едва не переворачивают граненые стаканы с темно-красным.

В соседнем зале шумно, людно. Разноцветные фонарики, кости на веревках — как новогодние игрушки. Кости, кажется, искусственные, из тех, что в зоомагазинах продают. Хотя вон явно куриная...

Рыжая Иванна тоже в леопарде. Идет ей. Поправляет очки, смотрит на меня растерянно.

— Марта?

Снова звенит колокольчик. Максим хватает меня за руку.

— Пойдем отсюда, пойдем. Не надо!

И замирает. Смотрит туда же, куда и я — на заставленный круглый стол посреди зала. Ушки, пальчики — весь ассортимент.

Ладонь Максима становится холодной и мокрой, но он все так же повторяет:

— Не надо, пойдем отсюда, пойдем...

И мелькает пестрое, яркое. Шум. Смех. Досадливое: "Это же просто шутка! Это по приколу!" Грохот, звон посуды. А потом крепкая рука на плече — больно. Темнота, прохладный ночной воздух. Вода в лицо. И голос Кости:

— Ну, успокоилась?

Когда я прихожу в себя неподалеку от входа в "Черную рыбу", внизу, в подвале, играет музыка, и снова шумно и весело, словно ничего не случилось. Пьют. Едят.

Там Лидка где-то, наверное. С ними.

— Спасибо, Костя, — негромко благодарит Макс. — Я бы сам не того...

— Домой ее, понял? Доедешь? — потом ругается и, слышу, кричит в сторону: — Эй, Соломин! Довезешь?

Перед лобовым стеклом вереницы огней. Я понемногу прихожу в себя.

И отчетливо вижу теперь перепуганное лицо Лидки, ее круглый ярко-красный рот.

Что же я там натворила? Перевернула, кажется, пару тарелок, что-то разлила... И ладно. Может, хоть кто-то из этих незамутненных с горящими взглядами, счастливых попасть в интеллигентное общество завсегдатаев "Черной рыбы", пошевелит мозгами, подумает о том, что он делает, к чему теперь будет "причастным"?

Хотя, кого я обманываю? Сейчас радостно пальчиками похрустят, кровушкой из граненых стаканов запьют и посмеются над "серыми и необразованными", которые не понимают их тонкого юмора.

И не подавятся же.

Плевать на них, если честно. Уже плевать.

— Я в этой части города не очень, — Соломин, невысокий светловолосый парень с конопатым носом, тычет в панель навигатора. — Адрес продиктуйте, пожалуйста!

Диктую. Навигатор прокладывает маршрут, сообщает приятным женским голосом:

— Через сто метров поверните налево.

— О, другое дело, — парень улыбается, но улыбка быстро сходит с его лица, и теперь он сосредоточенно смотрит на дорогу. — У вас кровь на рукаве, — бросает между прочим.

Кровь. Или вино цвета крови.

На заднем сидении тяжело вздыхает Макс, шуршит фантиком конфеты — его до сих пор мутит. А у меня неожиданно громко пищит коммуникатор.

— Марта, здравствуйте.

Это Аверина. В другое время я бы удивилась: звонит не на рабочий номер, на личный.

— Анна Юрьевна, Рика нашли.

— Нашли?

— Мы не успели. Его больше нет.

С Авериной станется заметить, что я говорю о Рике так, словно он был человеком. И хотя я готова сейчас накричать на любого, кто напомнит об этом, но промолчу, наверное, а Анна Юрьевна будет права. И, в конце концов, жалеть скорее надо не Рика, а тех, кто считает все происходящее нормальным.

Лидку вот. Оправдывается за меня сейчас, наверное. Дура.

Но Анна Юрьевна вздыхает в трубку:

— Понятно. — И я не слышу раздражения в ее голосе. — Я немного навела о вас справки и, знаете, так вышло, что обратиться я могу, наверное, только к вам. У меня плохие новости, Марта.

Огни красные и белые плывут перед глазами.

— Слушаю.

— Вы наверняка знаете, что в последнее время активно продвигается идея целевого выращивания гемодов, по типу фермерского хозяйства. Сегодня на совете директоров приняли окончательное решение, и, если будет подведена законодательная база, корпорация "Гемод" возьмется за этот проект. Это... немыслимо! Это низводит всю нашу работу на примитивный потребительский уровень!

"Через триста метров держитесь правее", — предупреждает навигатор.

— Но я ничего не могу сделать, Марта. Может быть, получится у вас?

"Через пятьдесят метров держитесь... Держитесь..."

"Пожалуй, да: я жалею, что для эксперимента выбрала брата. Гемоды с его воспоминаниями получились такие... Как бы это сказать? Жалкие. Вместо того чтобы понять правила и приспособиться, они до последнего убегали в фантазии, говорили себе, что все происходящее — сон. А когда не получалось проснуться — умирали. Чтоб вы понимали: это дорогостоящее производство, и каждое изделие стоит баснословных денег. Проект оказался под угрозой.

К счастью, несколько образцов выжили.