В саду ее цветов

— Не над к ним приближаться.

— А что, покусают?

Фигуры не двигались, иначе не получалось назвать — разве так вели бы себя живые люди, Магнус и Анна?

Халле понял, что Майя не готова сделать и шага вперед, вот-вот и сорвется, помчится назад, не разбирая дороги — и неважно, что дорога одна, и бурелом бы не остановил. Тогда выпустил напряженную ладонь и пошел вперед один, зная, что Майя тоже будет тут, рядом. Не оставит она его, когда сама так напугана.

У Магнуса и Анны были странные лица — но такие живые, привычные, словно от кого другого прилаженные к неподвижным телам.

— А вы тут зачем? — спросил Халле. Двое напротив зашевелились, Магнус что-то хмыкнул в усы, Анна поправила воротник.

— Поджидаем вот... чтобы кое-кто глупостей не натворил.

— То есть проход сторожите! — голос из-за плеча — еще ломкий от недавнего испуга, но уже с привычными нотками.

— Можно сказать и так, — добродушно согласился Магнус.

— А откуда узнали, что мы здесь будем? — осмелевшая Майя уже вышла вперед. На полшага, но все-таки. Но держалась так, чтобы Халле хоть полспины прикрывал — словно боялась, кто-то другой сзади зайдет. Зверь, например.

— Да ты столько металась, девонька... странно, если бы осталась на месте. Да еще после... домов.

Магнусу было неловко, словно его, большого, доброго, вынудили зачем-то препятствовать, а то и ссориться. А вот Анна будто откололась от соседнего каменного склона — подбородок приподнят, спина прямая, попробуй обойди гранитного стража.

Майя повернулась к ней, принимая вызов:

— Ты мне сказала, что вы не охранники.

— Верно. Только если не нам, кому же с вами еще разговаривать?

— Откуда вы сами взялись?

— Меня вырастила Дагмара, — сказала Анна. — Младенцем меня выбросили в сугроб. А Магнус уже взрослым замерзал как-то в снегу, и удачно заснул.

— Удачно заснул?

— Да, он заснул сюда, в долину, и Дагмара подобрала.

— Ее силы бы на взрослого мужика не хватило, просто так взять и забрать, да еще если сам он ни сном, ни духом, — губы Магнуса улыбались, но глаза оставались грустными.

— Кто такая Дагмара? — спросила — почти приказала ответить — Майя. — Я видела ее в доме, она не... не такая, как остальные. Тоже садовница?

— Хозяйка. А больше не спрашивай, и так уже все испортила, что могла.

— Почему вы мне врали?

— Окстись, девочка, кто ж тебе врал. Когда ты приходишь в театр и смотришь пьесу, ты начнешь возмущаться, если актеры не остановятся, завидев твое величество, и не представятся по всей форме, с именами-паспортами?

— О чем вы вообще говорите? — растерянно спросил Халле, переводя взгляд поочередно на всех троих. Готовность слышать что угодно дала трещину — он не удивлялся, попросту запутался. — Но Дагмара моложе Анны. И причем тут все остальное?

— Ты решил сбежать — а не удосужился расспросить? — Анна поджала губы, точь-в-точь строгая учительница.

— Я не собирался сбегать. Зачем мне? Я должен кое-что проверить.

Прислушался к своим ощущениям: нет, никуда не делось странное впечатление наложенных друг на друга пластов. Вроде они стоят и беседуют на промерзшей, покрытой сырым снегом земле, и одновременно с этим находятся где-то еще, и нет вокруг никаких каменных склонов.

— Я сделал то, что просила Дагмара, и должен...

Халле качнул головой, с досадой обрывая сам себя. Никогда он не объяснит — саму суть измерений, задание, и то, что он сам во что бы то ни стало должен убедиться в истинности. А останься он дома, его успехом будет только игра, абстракция на экране.

— Она знает? — спросил Магнус после длинной, тяжелой паузы. Халле почувствовал, что вопрос тоже не одномерен, и ответил сразу на все.

— Понятия не имею. Я ей не говорил. Но, может быть, она ощутила, — не понимая, как и почему, понял, что это может быть правдой.

— Тогда почему бы тебе не вернуться и не рассказать...

— Мы договаривались о работе, а не об отчетах.

— Как ты заговорил, — Анна подошла ближе, и это было тревожно и неприятно. Майя даже попятилась, словно не хрупкая женщина приблизилась, а Белая Зверь.

— Я не кусаюсь, — сказала Анна.

— Так ты... это же ты была? — выпалила Майя.

— Кто — я?

— Ты сама знаешь! А меня сбивала с толку, говоря о волках!

— Глупости. Сколько раз повторять, что я человек? А Белая Зверь... она охраняет долину. Вы же видите, какая это охрана.

— Зима, — сказал Халле. — Или снег?

— Одно без другого бывает, но редко — и не здесь, не в этих краях.

— Из снега можно построить хороший домик, и внутри будет довольно тепло. Только вот снаружи замерзнешь, — сказала Майя куда-то в воздух.

Анна нахмурилась, но сдержалась. Она вновь подходила ближе, и ближе, и ближе... Халле заметил — и встал между ней и Майей. Его вряд ли попытается ухватить за руку, чтобы остановить: это Майя воробушек, а он все же сильней невысокой худой женщины.

Майя

...Но Анна не стала нападать — она принялась рассказывать. С каждым ее словом Халле становился бледней, он несколько раз обернулся, отступая назад, и я поняла — он сейчас побежит проверять. Каково это, услышать, что всех твоих товарищей, знакомых никогда не было, вместо них — цветы и куклы? Не пущу, подумала я. Хотя не имею права удерживать, да и не удержу — все равно. Буду зубами вцепляться. Потому что... потому что больше он сюда не вернется. Не знаю, появится ли в городке еще один горшок с растением, или новое мозаичное полотно, на котором, если отойти на правильное место, можно будет в россыпи угловатых пятен увидеть лицо, косую челку, чуть прищуренные глаза. Он сделал, что от него ждали — он больше не нужен.

Но Халле остановился. На лице были растерянность, сомнение, боль, и тот светлый, упрямый огонь, который всегда в нем горел и возле которого я грелась, его не видя.

— Раз уж я ближе к мосту... сперва надо закончить с этим.

Халле

— А там, снаружи — вас ждут? — спросил Магнус. — Или, может быть, девочка вспомнила все?

— Мы обратимся в полицию...

— А если там полиции нет? Ничего нет? Только дорога? Вот ты, Майя — почему ты уверена, что живая? А Халле — что он настоящий парнишка, а не что-то еще?

— Почему бы мне не быть настоящим?

— А ты помнишь хоть что-то, кроме этой осени и начала зимы?

— Я... да, порой вспоминаю.

— Но так неприятно, верно? — Магнус вздохнул, — Я сам помогал Дагмаре. Я знаю, что такое лето, трава, детство, в конце концов, а она нет. И я помогал растить твои воспоминания — как цветок.

— И Анна? — Майя повернула голову резко, Халле почудился хруст ее шеи.

— Анна в те дни занималась цветами долины.

Майя, недавно так и пышущая солнечным жаром, начала ежиться, сжимала и разжимала пальцы, порой дышала на них, отворачиваясь. Словно можно было не заметить. Опять начали сыпаться снежные крупицы, размером с острие иглы.

— Хватит, пропустите нас, — сказал Халле. — Смеркается уже. Замерзнем тут все четверо, или мы по темноте в ущелье уж точно. Вы же не этого добиваетесь.

— Что, прямо так вот уйдете?

— Прямо так.

— А они привязались к вам, — грустно сказала Анна. Она больше не выглядела жесткой, сердитой — сейчас это была просто одинокая женщина.

— Кто, куклы?

— Цветы.

— Они не люди.

— Они в память людей. Были когда-то посажены родней или близкими, но проросли здесь. И сами немного помнят, и даже немного считают себя настоящими, то есть живыми, обычными. Тебя они любят, Халле, и тебя полюбили, — садовница обернулась к девочке. — Подумай — у них только и есть, что земля в горшке, да немного памяти мертвых, и нежность — неужели так просто их бросить?

— Я их не бросаю, — сказал Халле, и понял, что говорит ерунду. Это не было ложью, но не имело никакого смысла — если там, за ущельем нет ничего для них самих. Но он столько провел времени, не то разгадывая, но то выращивая сложные структуры, что просто не было смысла останавливаться на пороге очередной.

А у Майи, которая переминалась с ноги на ногу, прикусывая губу, такого простого ответа не было. У нее подозрительно заблестели глаза — но кто ее знает, эту девчонку, там, где другая расплакалась бы, эта вполне могла взорваться гневом, а может, все одновременно.

— Пусть идут, — сказал Магнус. — Их договор с Дагмарой — не наша забота. А девочка... она и вовсе имеет право.

— Из них могла бы вырасти... наша смена, — голос Анны впервые дрогнул.

— Они просто другие. Будет кто-то еще.

Где-то лежит под небом долина, окруженная обрывистыми горами. В ней уютно устроился городок: аккуратные домики, ухоженные сады. Звучат голоса, смех раздается, постукивают по дорогам колеса и каблуки. Только людей нет — ходят туда-сюда куклы, инструменты игрушечного городка. Тут якобы почтальон, тут продавец, тут вроде как доктор — чтобы настоящим обитателям не было скучно и грустно. Только и они не люди, цветы, посаженные в память о ком-то. Потому и осталась грустинка в веселых глазах. Лепестки-бутоны не помнят, но помнят корни, уходящие в землю.

И бродит вокруг долины белая зверь... тихая и беспощадная, как снег, заносящий цветы.

Халле

А тут уже не было тихо: пока шли к реке, по сторонам посыпался едва различимый дробный и жесткий звук, словно тысячи цикадок трещали вдали. Только вот не с чего было им — не весна, все такие же белые заносы по сторонам, только уже не горные склоны, а бескрайнее поле с далекими холмами.

— Если ты дальше не хочешь идти, я пойму, — сказала Майя, и даже чуть-чуть дернула руку — высвободить ладонь.

— Не хочу, — сказал Халле, — Но все равно пойду.

— Почему? Думаешь, Дагмара настолько рассердится...

— А, да какая разница. Если бы она могла или пожелала меня задержать, мы бы тут не стояли. Не в том дело. Ты со своими дурацкими вопросами и всем остальным. Я наверняка смогу видеть людей в цветах и куклах, я к ним привык и они хорошие. В конце концов, это ты мне про них рассказала, ты могла и соврать.

— Но Магнус и Анна...

— И они могли. Но сейчас проверять не пойду, мне интересно что там, за мостом.

— И не страшно?

— С чего ты взяла? Страшно, конечно. А если я... если меня нет? Создание Дагмары и Магнуса? Ожившая программа для расчета?

— Ты правда... это сделал?

— Мне кажется, да. Но как я могу знать? Особенно если не подозреваю, что там, снаружи.

— Зачем это было нужно Дагмаре?

— Она говорила, модель нужна ей для того, чтобы выйти "в большой мир".

— Значит, она нас найдет?

Халле обернулся. Гранитные растресканные стены выжидали, слегка наклонившись, будто прислушивались. Не грозные: скорее, ладони, оберегающие то, что между ними. Сейчас — пустые.

— Смотря что ей нужно и куда мы придем...

Мост был каменным и с виду очень старым — не потому, что грозил рассыпаться. Но из таких необтесанных, грубо подогнанных друг к другу глыб строили в незапамятные века. А вот перила на него водрузили явно не так давно — металлические решетки не вязались с грубой и очень увесистой красотой самого моста.

— Ворон... — сказала Майя.

Птица, большая, округлая, глянцевая, их игнорировала, прохаживаясь по перилам. Слишком уж напоказ пушила перья и не смотрела в их сторону.

— Ворон, а мы тебя знаем, — радостно сказала Майя. — Ведь точно же он!

— Кра, — сказал ворон, встряхнулся и полетел.

— Побежали за ним!

И они побежали. Недолго, но быстро — поди угонись за птицей! — и незаметно для себя одолели мост, странно пружинящий под ногами. Каменный?

— Эх, а я хотела вниз глянуть, — огорчилась Майя — но мост был за ними шагах в пятнадцати. Не возвращаться же.

А ворон куда-то делся, и они пошли вперед в темнеющем воздухе — странно, тут не оказалось ни полицейского поста, ни какой-нибудь путевой будки. Но обнаружилось нечто другое, со скособоченной полустертой вывеской. И чуть ниже ее — огонек фонаря.

Это был крохотный магазинчик — водителям в дороге купить пиво, сок или булочку. Коричнево-жестяная коробка, нахохленной мерзнущей уточкой примостившаяся у реки.

Халле и Майя переглянулись, и одновременно потянули руку к дверной ручке.

Внутри был полумрак, но женщина за прилавком слету разглядела то, что ей было надо.

— Это где вас так угораздило изгваздаться? — спросила продавщица, неодобрительно глядя на них поверх очков. — Ты особенно, а еще девочка, уже девушка, можно сказать!

Ее воротник украшала вышивка — цветок розы, похожий на брошку Майи.

— Покупать что будете?

— Мы... погреться, — сказала Майя.

Но Халле пошарил в кармане и нашел пару монет, опасаясь — вдруг тут другие деньги? Странно было бы, но...

Деньги подошли, и он взял им по бумажному стаканчику чая и одну булочку на двоих.

И чай, и булочка по вкусу были как стаканчик. Там, за горами, у кофе были десятки оттенков, и по вкусу, и по запаху, а люди приветливы. Может, потому, что Долина — игрушечный мирок, а в "большой жизни" все иначе?

— Мы... выбрались? Или нет? — жалобно спросила Майя.

— Во всяком случае, это, вероятно, твоя реальность, раз у тебя есть знак от нее.

— И твоя — ты же ее рисовал.

— Может, и так. Ты ничего не вспомнила?

— Ничего, — голос девочки прозвучал неожиданно весело. — Только знаю, что меня зовут Йонна. Хотя я уже и к Майе привыкла.

— А я... — он прислушался к собственным мыслям и со вздохом сказал: — Нет, ничего не выходит. Я думал, может, хотя бы ко мне память вернется, но, кажется, ничего не осталось, кроме пары месяцев до твоего появления.

— Тебе это сильно мешает?

— Да... нет... не знаю, тьфу ты, — он рассмеялся.

— Поцелуй меня, — попросила Майя, и, не дожидаясь ответа, сама обвила руками его шею, прижалась и губами, и всем телом, не обращая внимания, смотрит ли кто.

Хмыкнула, явно скрывая неловкость:

— Ну вот, вполне настоящий. Ты не думай, я не навязываюсь, — поправилась она быстро. — Просто... ну такой способ проверить. Заколдованные лягушки, всё в этом роде.

— Не заквакал?

Она совсем смутилась, и Халле снова притянул ее ближе, расстегнул собственную куртку и сомкнул полы на них обоих, не обращая внимание, что одежда Майи вся грязная и сырая.

Девочка помолчала какое-то время, то ли греясь, то ли собираясь с духом — заговорить. Потом откинулась назад так, чтобы видеть его лицо.

Майя

— Не знаю, это правда или нет. Но ты дал мне имя, а я дам тебе сказку. О мальчике, который однажды ушел в метель за чем-то очень важным, сбился с дороги, замерз, и позабыл, зачем.

— А если эта сказка помешает мне вспоминать?

— Не помешает. Это же... просто история. Выдумка.

— Тогда что было потом?

— Потом... он жил среди этой метели. А когда ушел, унес кусочек ее с собой. И, наверное, так от нее и не избавится, пока не вернется к себе-настоящему.

У него посветлели глаза, или мне так показалось? Таким становится воздух в начале весны — прозрачным, немного стеклянным от того, что все тает вокруг. Но улыбка все еще была зимняя — скупая, даже сухая, одними уголками губ.