Картина будущего у российских фантастов

Иными словами, для этого требуется заблокировать остающиеся два выхода из тупика тотального гуманизма — научно-технический и идеологический, которые тесно между собой связаны.

Технический прогресс — это то, что собственно и создает человека как отличное от животного существо. И это то, что постепенно меняет саму природу человека, наделяя его все новыми и новыми возможностями как в овладении внешним миром, так и в плане внутреннего самосовершенствования. Плоды технического прогресса не относятся к человеку как нечто внешнее, оставляя при этом его сущность неизменной. Уже человек, владеющий письменностью и счетом, относится к миру совсем не так, как человек дописьменных культур: он не теряется перед неисчислимостью нужд и предметов и перед несовершенством собственной памяти, которые мешают ему планировать свою деятельность. Человек, знающий о природе электричества, не испытывает мистического ужаса перед молнией. Человек, придумавший обезболивающие средства, уже не воспринимает боль как нечто неизбежное, что можно только претерпевать. Если бы когда-нибудь были бы изобретены лекарства для лечения безумия и коррекции девиантного поведения — отпала бы нужда в психушках и тюрьмах, точно так же как отпала нужда в строгой сексуальной морали после изобретения противозачаточных средств. В идеале, научно-технический прогресс подразумевает, что когда-нибудь очень многие социальные и чисто личностные проблемы будут решаться техническим путем, сниматься за счет предоставления обществу новых ресурсов и новых возможностей управления природой и преобразования природы, в том числе и человеческой.

В сущности, эта вера в освобождающую потенцию прогресса находится в основании коммунистической (вообще, 'левой') мечты о переходе человечества от своей неподлинной истории к подлинной, когда каждый сможет наиболее полно развивать и реализовывать свои способности. Это и есть третий, идеологический выход из тупика тотального гуманизма.

В мире 'Дозоров' 'иные' не могут полностью остановить научно-технический прогресс, поскольку и сами пользуются его плодами. Они не могут остановить и прогресс социальный. Более того, часть из них (преимущественно 'светлые') приветствует Октябрьскую революцию, возлагая на нее надежды на построение лучшего мира. Но если 'иные' низших рангов еще по инерции продолжают жить нуждами обычных людей и могут желать им блага, то старые 'иные' заботятся преимущественно о 'самосохранении вида'. Поэтому они тормозят и социальный и технической прогресс, отсекая те из направлений, которые могли бы в будущем привести к становлению новой цивилизации, дающей человеку огромные возможности. Как становится известно Антону Городецкому, после Октябрьской революции существовала реальная возможность достаточно мирного построения коммунизма (если не во всем мире, то, по крайней мере, на просторах России и Европы), выхода человечества в космос с построением лунной базы в 70-х годах ХХ века и т.д. Однако эта возможность была блокирована высшим руководством 'светлых' и 'темных' из-за того, что в таком варианте событий человечеству быстро становилось известно о существовании 'иных'. Кроме того, в случае частичного торжества коммунизма возникали другие проблемы, ожидались другие войны — люди ведь далеки от совершенства.

Попытка идеалиста из числа 'темных' — вампира Константина Саушкина — осчастливить человечество путем превращения всех людей в 'иных' также заканчивается неудачно. Характерно, что эта попытка осуществляется с применением как магических, так и технических средств: Костя пытается попасть на орбитальную космическую станцию, чтобы прочесть соответствующее заклинание, облетая планету. Его попытка проваливается отчасти из-за противодействия руководства 'светлых' и 'темных', отчасти из-за того, что за пределами планеты 'иной', паразитирующий на жизненной силе обычных людей, бессилен.

Наконец, в 'Последнем дозоре' троица, состоящая из 'темного', 'светлого' и 'инквизитора' тоже пытается изменить мир с целью воскресить из мертвых близких им людей (тоже, конечно, 'иных'). Для этого они проникают на 'шестой слой сумрака', где души этих 'иных' пребывают после смерти, а затем и на мифический 'седьмой слой', где должна храниться 'печать Мерлина', требующаяся для успешного завершения предприятия. Но и тут все оканчивается пшиком — на сей раз онтологическим. 'Седьмой слой сумрака' — это и есть наш обычный мир, а искомое воскресение мертвых — всего лишь их окончательное освобождение от пребывания на 'шестом слое'. То есть — смерть с надеждой на возрождение в духе учения о реинкарнации.

Круг магическо-мифологического сознания замкнулся.

Потому что человек таков, каков он есть. Он никогда не прыгнет выше самого себя, не станет действительно иным. Он всегда будет ходить по этому извечному кругу жизни и смерти, страдания и наслаждения, разрываясь между моральным долгом и желанием преследовать лишь свой интерес.

И мир таков, каков он есть. И не нам его менять, будь мы хоть сто раз 'иные' и революционеры, идеалисты и 'прогрессоры'. Поэтому лучше хранить равновесие и употреблять избыток сил и возможностей на борьбу с теми, кто обладает такими же силами и возможностями. Пусть могучие борются с могучими, совершают подвиги из бескорыстия и доброты и оставят маленького человека в покое, дадут ему возможность просто 'жить в одном государстве, создавать семьи, о чем-то мечтать'30 и т.д. (Характерно, что в фильмах, снятых по мотивам 'Ночного' и 'Дневного дозоров', вообще вся интрига сводится фактически к семейным проблемам 'светлого мага с темным прошлым' Антона Городецкого!) Он ведь так устал этот маленький человек.

Ибо самая высшая ценность — это свобода. Свобода ничего не менять, так как ничего изменить по большому счету невозможно. И не просто невозможно, но и морально не оправданно, как морально не оправданно вообще любое 'прогрессорство'. Сами вечные законы мироздания восстают против него.

Такова в общих чертах философия, которая пронизывает 'Дозоры' С.Лукьяненко. В том, что эта философия была встречена на ура значительной частью читающей и смотрящей кино публики, равно как и в том, что Лукьяненко удостоился звания 'российского фантаста ?1', мало неожиданного. Стоит ли удивляться всему этому после того, как на протяжении пятнадцати лет нам настойчиво внушалось, что никаких социальных экспериментов больше не надо, что Россия исчерпала свой исторический лимит на революции и что ничего не надо самим выдумывать, а лучше пользоваться тем, что уже придумано другими, более успешными народами? Которые, в отличие от нас, всегда жили по 'естественном законам' рынка, природы и общества и не пытались прыгнуть выше головы. Причем эту мысль нам внушали представители практически всех политических сил, начиная от ярых демократов ельцинской эпохи и заканчивая современными коммунистами. Было время, когда теле— и радиокомментаторы даже радовались, что люди на выборы не ходят!

Стоит ли удивляться, что именно в наше время вера в науку и технический прогресс изрядно пошатнулась — прежде всего потому, что для подавляющего большинства населения прогресс уже не является тем, что зримо и постоянно улучшает их жизнь? Разве что за исключением некоторого распространения компьютеров и сотовой связи и возрастающей виртуализации общественной жизни, которая легко может быть воспринята как проявление какой-то (отнюдь не всегда светлой) магии.

Стоит ли удивляться, что именно в наши времена широко распространилось представление что миром и страной на самом деле правят какие-то тайные силы вроде мировой закулисы, или жидомасонского заговора, или 'светлых' и 'темных' — которые все пользуются методами спецслужб31? Тем более что и нашим президентом как раз является представитель одной из этих самых спецслужб.

И вот из всего этого постепенно выросло ощущение, что мы находимся в каком-то 'бесконечном тупике', в который нас загнали вечные законы природы, истории и человеческого естества. Что никаких чудес уже не будет, поскольку 'конец истории' все-таки наступил и 'последний человек' вышел в свой последний дозор. И теперь история будет только вращаться по вечному кругу борьбы... ну, к примеру, Тьмы и Света.

С.Лукьяненко в своих 'Дозорах' не просто отразил это ощущение бесконечного тупика. Он, что значительно хуже, попытался этот тупик оправдать. За это его теперь называют 'российским фантастом ?1'.

Заслуженная награда.

ABSURDUM EST

Фэнтези, христианство и капитализм

В определенном смысле фэнтези есть моральное отражение капиталистического общества. Хотя это странное начало для статьи о фэнтези, для него есть основания. Фэнтези — порождение самой что ни на есть капиталистической эпохи — вспомним даты жизни отцов-основателей.

Что такое капитализм с точки зрения морали? Капитализм — это общество, приучившееся жить при наличии полностью неустранимого фактора морального коллапса. Причем этот моральный коллапс разворачивается на фоне христианской цивилизации Европы и является следствием отрицания ряда ее базовых ценностей.

'...в христианской Европе ...как и повсюду в мире, — пишет И.Валлерстайн — капитализм выступал нелегитимной культурой, а его практики терпелись до определенных пределов и предпочитали уголки социального универсума. Такими образом, капиталистические группы просто не могли вдруг, в один прекрасный день стать более сильными или более легитимными в глазах большинства населения. Решающим фактором оказалась не степень их силы, а сила социальной оппозиции капитализму, которая неожиданно ослабла. Неспособность восстановить институты этой оппозиции или пойти по пути обновления властвующих страт в результате внешнего вторжения приоткрыла на мгновение (возможно, беспрецедентно) 'ворота' и капиталистические силы быстро проскользнули через щель. И так же быстро консолидировались...

...В данном случае изменение фундаментально. Вместо того, чтобы назвать его 'подъемом Запада', как это обычно и самодовольно делается, я предпочитаю говорить о 'моральном коллапсе Запада'32.

Для капитализма, функционирующего по принципу 'доход над людьми' (Н.Хомский), все средства в принципе допустимы, если речь идет о прибыли. Об этом, ссылаясь на мнение современника, писал еще Маркс: ради прибыли в 100 процентов 'капитал попирает все человеческие законы', а при 300 'нет такого преступления, на которое он не рискнул бы'33. Собственно говоря, эта готовность, возведенная в принцип функционирования системы, и есть тот самый неустранимый фактор морального коллапса, 'дух капитализма', благодаря которому капитализм был долгое время 'нелегитимной культурой'.

Но даже в пору его торжества внутри капиталистических обществ никогда не исчезала сильная оппозиция 'духу капитализма'. Католики, протестанты, социалисты всех видов, а сегодня антиглобалисты и т.д. — каждый по-своему пытались реморализовать общество, постоянно разрушаемое проклятым фактором морального коллапса. Даже сами капиталисты, вроде бы призванные полностью разделять капиталистические ценности 'дохода над людьми', вовсе не испытывали восторга при вторжении этих ценностей в их частную жизнь. Они также предпочитали строить ее 'как все', т.е. в соответствии с гуманистическими и христианскими моральными нормами. Жить в обществе с неустранимым фактором морального коллапса — это все равно что жить рядом с плохо прирученной черной дырой. Малейшая неосторожность — и тебя туда засосало. Капитал изначально был готов погрузить человечество в хаос кровавых войн за передел колоний и рынков сбыта. Людям капиталистического мира не всегда удавалось соблюдать правила техники безопасности. Каких бы иллюзий они не испытывали по поводу безмятежно прогрессивного будущего, черная дыра не всегда подчинялась им. Это породило две мировые войны. Между ними как раз и зародился жанр фэнтези.

Фэнтези возникает в эпоху грандиозного обострения воздействия фактора морального коллапса, этого прорыва черной дыры, которого почти никто уже не ожидал, кроме части марксистов. Промежуток между мировыми войнами — это, в сущности, эпоха моральной вседозволенности не в том обыденном понимании 'аморалки', которое обычно вкладывается в эти слова, но гораздо более широком и страшном смысле. Многомиллионные нации, считавшие себя цивилизованными, с 1914 по 1918 год столкнулись на полях сражений. Прикрывались красивыми лозунгами спасения культуры и гуманистических ценностей, а на деле миллионы умерли ради того, чтобы помешать одним капиталистам потеснить на мировых рынках других. Воевали за более справедливый мир, а в итоге победители переделили колонии и банально ограбили побежденных. Обещали, что это будет последняя война, а получили мир, беременный другой, еще более страшной войной. После такого легко было убедиться, что правды на земле нет. А точнее, есть только одна правда: кто сильный, тот и прав. Люби себя, чихай на всех, и в жизни ждет тебя успех. В борьбе за место под солнцем все средства хороши. Такую философию, примененную в масштабе наций, назвали фашизмом и национал-социализмом. Подобного обострения морального коллапса христианская цивилизация Европы еще не знала.

Вот на этом-то фоне и начали творить Льюис и Толкиен. Оба они разными путями пытались защитить христианские ценности и преодолеть моральный коллапс. Льюис пытался проповедовать христианство более непосредственно, путем легко расшифровываемых аллегорий, но не он определил лицо фэнтези как жанра. Это лицо определил Толкиен, который положил начало многочисленным мирам, где главная проблема — борьба со злом в условиях не просто отсутствия христианской системы ценностей, но даже условий для ее возникновения.

То, что в фэнтезийных мирах главенствует магия, а не наука и религия, накладывает на их этику и мораль определяющий отпечаток. Сама по себе мораль типичного фэнтезийного мира это мораль сильных, ибо главная ценность как у магов, так и у рыцарей — сила. Их добродетели — добродетели сильных. Их этика в наиболее высоком проявлении — этика равновесия, а не ответственности перед другими или перед Богом. Она основана не на любви, а на страхе разрушить мир в результате неконтролируемого столкновения могуществ. Других моральных импульсов нет. Разве что восхищение красотой тварного мира — но это уже эстетика. Правда, Витгенштейн говорил, что этика и эстетика — одно и то же. Современник Толкиена и Льюиса — этим все сказано.

Условно говоря, с христианской точки зрения мир Средиземья аморален. Собственно 'общечеловеческих ценностей' там не может быть потому, что наличествуют и нечеловеческие расы. Цивилизованными могут считаться, в сущности, только те, кто придерживается этики равновесия — это максимум фэнтезийной морали. То, что нарушает равновесие, хочет себе чрезмерного влияния, считается злом. Темные властелины могут столетиями сидеть в своих углах, лишь бы не претендовали на чужое.

В определенном смысле, фэнтезийные миры — миры, для которых моральный коллапс -естественное состояние. Просто внутри них нет системы ценностей, на фоне которой коллапс был бы заметен. Также и извне фактор морального коллапса ничто не ограничивает. Локальные сообщества-силы поэтому сдерживают друг друга угрозой взаимного истребления. В принципе, для этики равновесия не важно, кто за добро, а кто за зло. За зло могут быть и все, как в 'темной фэнтези'.