Тогда, в 41-м...

— Отмечаю непрерывное сосредоточение немецких мотомехчастей на участке Каменец— Пилищи...

— Связь со штабом мехкорпуса имеется?

-Так точно. Проводная связь, связь по радио, связь делегатами.

— Хорошо. Вот что, полковник. Усильте свой правый фланг и установите прямую связь с сорок девятой стрелковой дивизией Васильева. Поддержите стрелков хотя бы одной-двумя ротами танков. Далее — по пути к вам от Васильева я наблюдал танки противника, вернее — отдельные группы, с мотопехотой. Они по всей видимости попытаются обойти в районе Каменца ваш правый фланг и распространится на Пружаны. Это сразу поставит нас, корпус, армию, в крайне невыгодное положение. Свяжитесь с генералом Обориным и передайте мой приказ — принять незамедлительные меры по усилению обороны Пружан. Вкопаться в землю, оборудовать отсечные позиции, организовать танковые и артиллерийские засады — крупными силами противник вам не даст действовать, его авиация с утра висит в воздухе. А вот небольшими группами по всей видимости можно действовать и довольно-таки успешно. Обеспечьте связь со штабом армии. Своими средствами и силами, поскольку штабарм понес потери во время налета на Кобрин и практически лишился средств связи. Я же сейчас убываю на командный пункт в Буховичи.

22 июня 1941 года.

Москва. Наркомат обороны.

Маршал Советского Союза Шапошников.

— Что собираетесь докладывать товарищу Сталину? — каким-то потухшим голосом спросил Шапошников, мучительно вглядываясь в серое лицо Наркома обороны Тимошенко.

— Что ж докладывать, Борис Михайлович? — сокрушенно мотнув бритой головой, ответил Тимошенко.— Известно мало.

-Подтверждаются ли сведения Павлова о прорыве крупных мотомеханизированных сил противника на брестском направлении?

— Да. По крайней мере о том, что на участке 4-й армии ЗапОВО противник ввел в сражение не менее трех танковых дивизий.

— Следовательно, можно сделать вывод, что на брестском направлении немцы оперируют не менее чем двумя моторизованными корпусами?

— Можно, Борис Михайлович.— подтвердил Тимошенко.

— Следовательно, можно сделать также вывод, что танковая группа противника, пользуясь своим численным превосходством и хорошим обеспечением с воздуха, пытается глубоко охватить левый фланг войск Западного округа, простите, теперь уже фронта?

-Да. Так. По-видимому так.— кивнул головой Нарком обороны.

— Мне представляется вероятным, что в течение ближайшего времени, в течение суток, Генштаб будет располагать сведениями о вероятном охвате и правого фланга войск Западного фронта, в полосе 3-й армии генерала Кузнецова.-вздохнув, сказал Шапошников.

— Генштаб так и не смог пока получить от штабов фронтов, армий и ВВС точных данных о наших войсках и о противнике. Сведения о глубине проникновения противника на нашу территорию довольно противоречивые. Отсутствуют точные данные о потерях в авиаций и наземных войсках.

— Кратчайшее направление 'клещей' немецких войск для окружения войск Западного фронта в Белостокском выступе указывает на точку встречи этих 'клещей' в районе Волковыска. 'Клещи' могут замкнуться и восточнее— в районе Зельвы или Слонима.— помолчав, сказал Шапошников.— Пожалуй, в полосе Западного фронта необходимо сосредоточить усилия на парировании прорыва крупных механизированных соединений противника. И соответственно, отразить это в директиве войскам...

22 июня 1941 года.

Москва. Кремль.

Нарком обороны маршал Тимошенко.

— Ну, так вы собираетесь сказать товарищу Сталину? Что немцы наносят главный удар в полосе войск Западного фронта?— прищуриваясь, поинтересовался Сталин.

— Да, товарищ Сталин. Маршал Шапошников и Генштаб,— Тимошенко кивнул на стоявшего рядом генерала Ватутина,— основываясь на отрывочных сведениях, но тем не менее в значительной мере подтвержденных, пришли к выводу, что немецкие войска крупными мотомеханизированными частями наносят главный удар именно в полосе Западного фронта. В надежде окружить выдвинутые в Белостокский выступ войска фронта...

— Вы хотите сказать, что в настоящее время Красная Армия не готова ответным контрударом остановить, опрокинуть и уничтожить зарвавшегося врага?

— Для подготовки мощного контрудара и сосредоточения потребных для такого удара сил и средств представляется необходимым отдать директиву о переходе к обороне. Удерживать рубежи, давая возможность войскам стратегических резервов подойти и развернуться.

— А враг будет топтать нашу землю?

-Товарищ Сталин.— четко выговаривая каждое слово, сказал Тимошенко.— Директива о немедленном контрударе может привести к тому, что наши войска вместо опрокидывания врага втянутся во встречное сражение и упустят инициативу.

— Значит немцы наносят главный удар в полосе Западного фронта?

-Так точно.

— Покажите на карте.-потребовал Сталин, подходя к карте, расстеленной посреди стола.

Ватутин показал.

-Так...,-медленно сказал Сталин. — Если все так очевидно, почему военное руководство в вашем, маршал Тимошенко, лице и в вашем, товарищ Ватутин, лице, заблаговременно не приняло необходимых мер?

-Товарищ Сталин...— начал было Тимошенко.

— Готовьте директиву о переходе к обороне и пошлите на западное направление в помощь Павлову кого-нибудь. — резко перебил Сталин. — Шапошникова пошлите...И маршала Кулика. Пусть научат Павлова воевать...

22 июня 1941 года.

Командный пункт 14-го мехкорпуса— командный пункт 4-й армии.

Генерал-майор Оборин.

Генерал-майор Оборин проводил первый день войны так, как и положено, как и хотел, как и полагалось командиру крупного подвижного мотомеханизированного соединения. Без лишних нервов, без паники, без надрыва и суматошных, бессмысленных выездов в войска.

На командном пункте мехкорпуса, в лесочке близ станции Тевли работала связь: радийная — со штабом армии в Буховичах, проводная, по арендованной гражданской линии, радийная и делегатами связи — с тридцатой танковой дивизией, делегатами связи — с двадцать второй танковой дивизией и двести пятой моторизованной дивизией. Штаб исправно наносил обстановку на карты, строчились боевые донесения. Обе танковые дивизии вели бой.

В два часа дня Оборин ненадолго выехал в тридцатую танковую дивизию, побывал в расположении 60-го танкового полка, у артиллеристов. Затем поехал в Пружаны. В половине четвертого часа дня Оборин получил письменный приказ, продублированный по радио и, взяв в качестве сопровождения два радийных БТ, в броневичке, выехал в Буховичи на командный пункт армии— вслед за мотоциклом связи, экипаж которого знал ближайшую дорогу.

Командный пункт армии располагался на опушке небольшого густого леса. В глубину леса вела чуть примятая в травянистой и кочковатой целине дорога. На ее поворотах были прибиты к стволам деревьев аккуратные тесовые стрелки-указатели с небрежной надписью "ПСД", что означало пункт сбора донесений. Часто справа и слева среди деревьев можно было видеть грузовые машины, походные кухни, штабеля каких-то ящиков, а между ними — сновавший военный люд. Дорога нырнула в хмурый овраг, заросший дремуче-густым мелколесьем, а на выезде из него среди зарослей боярышника забелел березовый шлагбаум с красным флажком на середине... После проверки документов — все та же дорога, тот же лес, в котором темнели по сторонам шалаши, сделанные из жердей и веток, виднелись парусиновые наметы, а кое-где бугрились закиданные зеленью бревенчатые накаты над землянками.

За вторым шлагбаумом — расположение командного пункта. Въезд туда был запрещен. Оставив броневик в стороне от дороги, генерал-майор Оборин торопливо зашагал в том направлении, куда сбегались телефонные провода... Его встретил энергичного вида старший лейтенант с красной повязкой на рукаве; казалось, что дежурный только тем и был занят, что с нетерпением дожидался Степана Ильича. Мельком, больше для проформы, взглянув на удостоверение личности генерала, он озабоченно заспешил впереди него к хорошо замаскированной большой палатке госпитального типа, властно махнул рукой на часовых, стоявших у входа, и откинул перед генералом свисавший полог.

— Проходите, пожалуйста, -сказал шепотом.

В небольшом тамбуре навстречу генералу Оборину поднялся порученец командарма — с наголо обритой головой красавец капитан с большими блестящими глазами, над которыми раскинулись тонкие черные брови.

— Товарищ генерал Оборин? — учтиво спросил капитан, поднявшись из-за маленького столика с телефоном.

-Оборин.

— Вот, пожалуйста, для вас карта. — И капитан протянул хорошо сложенную топографическую карту.

В палатке командующего армией горела электрическая лампочка от автомобильного аккумулятора. За столом сидели над развернутой картой полковник Сандалов, новоиспеченный командующий армией, и исполнявший должность начальника штаба армии полковник Долгов. А рядом — мрачный лобастый член Военного Совета дивизионный комиссар Шлыков, полковник Кривошеев, несколько начальников служб и отделов армейского управления. Перед ними стояли два штабных командира, усталые, запыленные, и, глядя на свои карты, которые растянутыми гармошками свисали с их рук, докладывали, дополняя друг друга, итоговую обстановку, сложившуюся на фронте армии. Долгов делал на карте быстрые, еле заметные карандашные отметки.

— Обстановка крайне сложная, -сказал Сандалов, — Установлено разведкой, что в районе Бреста действует 12-й армейский корпус немцев. По крайней мере, судя по показаниям разведки и пленных, в Бресте действуют тридцать первая и сорок пятая немецкие пехотные дивизии. Установлено присутствие крупных мотомеханизированных частей немцев, усиленных мотопехотными подразделениями, севернее и южнее Бреста. К югу от Бреста— не менее одной танковой дивизии. К северу действует, и это установлено точно, восемнадцатая танковая дивизия сорок седьмого мотомеханизированного корпуса противника. И вероятно, действует еще одна, семнадцатая...Немцам удалось занять несколько плацдармов на восточном берегу Западного Буга...И неповрежденные мосты...А это в корне меняет ситуацию. Честно говоря, не знаю, имеет ли смысл продолжать обороняться у границы, если противник превосходящими силами предпринимает попытки так глубоко обойти нас с юга и с севера?

-Несколько часов назад немецкая авиация разбомбила два окружных артиллерийских склада: в лесу восточнее Березы и в районе Пинска.— негромко сказал полковник Долгов.— Где мы теперь будем получать боеприпасы?

От ответа на этот очень трудный вопрос полковника Сандалова избавило появление командира авиационной дивизии Белова. Он доложил о новых неприятностях:

-Только что поступили сведения о бомбардировке аэродрома в Пинске. Большая часть базировавшихся на него наших бомбардировщиков сгорела. Командующий авиацией округа приказал посадить на этот аэродром все уцелевшие самолеты кобринского и пружанского авиаполков после их очередного вылета к Бресту. Туда же перехожу и я сам со штабом дивизии.

-С переходом дивизии в Пинск всякая связь с вами будет потеряна, — заметил Сандалов.— А почему бы вам не перебазировать сохранившиеся самолеты в район Барановичей или Слуцка?

-В Барановичах аэродром разрушен, а в Слуцке подготовленного аэродрома и раньше не было, — возразил Белов. — Так что, кроме Пинска, деваться нам некуда. Там, по крайней мере, имеются горючее и боеприпасы.

— Откуда у вас сведения о Барановичах? — вспылил вдруг Сандалов. — Отправьте в Барановичи кого-нибудь и выясните состояние аэродрома. Туда и перебазируйте авиацию, если он пригоден к приему самолетов. Мне нужна авиаподдержка. И будьте любезны мне ее обеспечить, коль вы находитесь в непосредственном подчинении армии!

— Чем прикажете обеспечивать?— усмехнулся Белов, но улыбка его была горькой.

— А действительно — чем? — насмешливо поинтересовался Сандалов.— Доложите нам, что с авиадивизией?

— Ситуация с авиацией, приданной Четвертой армии, товарищ Сандалов, попросту плачевная...По 74-му штурмовому полку майора Васильева...Машин в полку было много — полный комплект устаревших бипланов— шестьдесят два И-15бис и И-153 и восемь новых 'ИэЛов-2'. Летчиков было семьдесят, но на 'иэлах' никто еще не летал. На рассвете 22 июня аэродром был обстрелян из-за Буга немецкой артиллерией, потом налетела авиация. В половине пятого утра полк, как боевая единица, прекратил существование. Сгорели на земле и все машины корпусной эскадрильи 28-го стрелкового корпуса, базировавшиеся на этой же площадке. Личный состав забрал документы, свое Знамя и под командой начштаба майора Мищенко покинул разгромленный аэродром. В Пинск перелетели два И-153 и шесть И-15...33-й истребительный полк майора Акулина встретил войну в Пружанах. В его составе было сорок четыре И-16 и семьдесят летчиков. Аэродром полка в Пружанах был атакован двадцатью Хе-111 с истребительным прикрытием уже в четыре часа пятнадцать минут. В течение дня последовало еще три налета на аэродром. Один раз противнику удалось застать большую часть полка на земле в момент, когда самолеты заправлялись топливом. К десяти часам утра в Пружанах не осталось ни одной машины, способной подняться в воздух. Последний авианалет на пружанский аэродром закончился полчаса назад. Провели немцы три отдельные авиаатаки и сожгли оставшиеся на земле семнадцать неисправных машин. Двенадцать 'ишачков' успели перелететь на аэродром в Кобрин. Еще два— в Пинск...Временно используют посадочную площадку в Жабчицах...

-Продолжайте.

-123-й истребительный авиаполк располагался несколько дальше от границы: на полевой площадке между селами Именин и Стригово за северо-восточной окраиной Кобрина. Эскадрилья капитана Савченко дежурила на запасном аэродроме под Брестом, а звено капитана Можаева находилось в засаде на площадке в четырех-пяти километрах севернее Бреста. Когда Люфтваффе совершило первый налет на Именин, большая часть самолетов полка уже вылетела на задание. В течение дня его летчики, несмотря на постоянные бомбардировки, произвели множество самолето-вылетов, некоторые — по восемь-десять. Всего они сбили тридцать вражеских машин, но и сами понесли серьезные потери. Командир полка майор Сурин сбил три самолета, старший политрук Сиротин — пять, лейтенант Сахно — три, зам командира полка капитан Можаев и лейтенант Жидов — по два. Утверждается, что комэск капитан Савченко одержал девять побед, но подтверждений пока не имеется. Командир 123-го истребительного авиаполка майор Сурин возвратился на Кобринский аэродром тяжело раненным и скончался, не выходя из самолета.

-Сколько в итоге в 123-м полку исправных машин осталось?— прямо спросил Сандалов комдива Белова, не спуская с него тяжелого взгляда.

— Одиннадцать машин. Перелетели в Жабчицы.

— Продолжайте, полковник...-голос Сандалова и его тон не сулил Белову ничего хорошего и предвещал форменный разнос.

— В Пинске был еще один аэродром десятой смешанной авиадивизии, и на нем базировался 39-й скоростной бомбардировочный авиаполк майора Захарычева. Сорок три СБ и девять Пе-2. Летать на 'пешках' никто научиться не успел. Экипажей было сорок девять, из них слетанных и способных эффективно выполнять боевые задачи — тридцать девять. При первой воздушной атаке на аэродром полк понес потери, но боеспособности не утратил. Семьи авиаторов жили в городе, в здании францисканского монастыря, до аэродрома приходилось добираться на велосипедах или автотранспортом. По получении по радиосвязи приказа на перебазирование все находившиеся в воздухе машины были завернуты на Гомель, 'безлошадные' и техсостав отправились под командой начальника штаба полковника Альтовича; организовать эвакуацию семей поручили начальнику связи Полякову. С началом боевых действий полк девятками вылетал на бомбардировки немецких танковых частей и переправ через Западный Буг, причем весьма успешно. Домой вернулись все экипажи. Затем пинский аэродром после четырех воздушных налетов, был разрушен, взлетно-посадочная полоса выведена из строя. Склад авиабомб взорван, поэтому уцелевшие машины 39-го полка не с чем посылать в бой.